— На ваше усмотрение.

Получив санкцию на положительный пример, Коняка заметно приободрился.

— Продолжим, товарищи, — сказал председатель, открывая пятый том сочинений Ленина.

Подпольщики дружно вздохнули и склонились над конспектами.

Начальник сбыта, сидевший к лектору ближе всех, старался не пропустить ни слова и от усердия вываливал язык. Отделы агитации и пропаганды враждебно косились друг на друга, прикрывая свои записи ладонями. Экс-диссидент часто прерывался, возводил очи горе и что-то тихо шептал, очевидно подбирая рифму к трудным революционным фразам, затем спохватывался и торопливо наверстывал упущенное. Сидевший в отдалении директор базара, знающий, должно быть, труды классика наизусть, лишь изредка делал в своей тетради какие-то пометки и штрихи. Сначала он намалевал корову и ведро. Потом — куб, еще одну корову и на ее боку поставил свой автограф. В углу странички Брэйтэр изобразил птичку. Птичка принесла с собой воспоминания о нескольких сотнях открыток с дурацкими голубями и напрасно потраченных деньгах. Злобно зачеркнув пузатую птицу, Лев Аронович перевернул лист.

Наконец Мамай захлопнул пыльный том и отодвинул его на край стола. Все бросили писать. Все, кроме товарища Степана. Шевеля толстыми губами, эфиоп продолжал выводить какие-то каракули. Незаметно бригадир пнул его ногой.

— Вы, наверное, разворачиваете мысли вождя? — приветливо поинтересовался Потап.

— Да, — глупо закивал негр, — я разворачиваль.

— Hy. Развернули?

— Да, я развернуль уже.

— Очень хорошо. А теперь, товарищи, — обратился Потап к райкомовцам, — поговорим о культуре. Так вот, совместно с "Агрегатом" и националитическими силами, нами планируется одна акция.

— Путч? — осторожно спросил Куксов.

— Почти. Конкурс красоты — "Мисс Козяки"."Реставратор" выступает одним из спонсоров.

Брэйтэр испуганно икнул, ибо сразу понял, что спонсором будет выступать не столько "Реставратор", сколько он сам.

— У вас есть возражения, Лев Ароныч? — склонился к нему председатель.

— Нет, — дрогнул Брэйтэр. — Но только зачем он нам?

— Нужен, — твердо сказал Мамай. — Покажем чуждое влияние Запада.

Руку поднял сектор художественной самодеятельности:

— Скажите, имеются в виду те состязания, когда… когда по сцене бегают эти… голые женщины?

— Да, — произнес председатель, — народ должен увидеть всю голую правду, какой бы прискорбной она ни была. Опять же влияние Запада покажем.

— Помилуйте, да какое еще там влияние! — развел руками Брэйтэр, еще надеющийся не попасть в число спонсоров. — Все, что можно было, он и так нам показал. Давайте лучше вон еще одну статью изучим, "Как нам реорганизовать рабкрин" например. Или… или давайте красный флаг вывесим, например, на крыше дома товарища Коняки? Или Цапа?

— А чего это у меня красный флаг вешать? — возмутился Мирон Мироныч. — У меня дом низкий, никто стяга не увидит. Вот ваш если взять…

— Тихо, тихо, товарищи! — призвал Потап. Мирон Мироныч, я не хочу делать из своей личности культа и не хочу навязывать свое мнение. Я вас спрашиваю демократично: лично вы за красный флаг на вашем доме или за конкурс красоты во Дворце культуры? Говорите откровенно, не стесняйтесь. У нас полная демократия.

— Я? Я за конкурс.

— Хорошо. А вы, Христофор Ильич? Ответьте нам со всей партийной принципиальностью, вы за конкурс или за флаг на вашей крыше?

Харчиков осторожно покосился в сторону директора базара, потом на эфиопа и громко сказал:

— Если с принципиальностью, то я за конкурс! Нужно показать… влияние Запада.

Потап удовлетворенно кивнул и развернулся к Куксову.

— Ваше мнение, Владимир Карпыч.

— М-м… Н-ну-у, — важно проговорил агитатор, приняв вид мыслителя. — А скажите, а в этой акции ее участники действительно будут представляться в обнаженном виде?

— Не совсем, конечно, но зрелище обещает быть интересным. До безобразия интересным. И к тому же не "участники", а "участницы".

— Да? — расцвел агитатор. — Безобразие. Ну что ж, полезное мероприятие, полезное. Я — за.

Мнение Сидорчука и эфиопа никто не спрашивал. Молчание экс-диссидента было расценено как пассивное согласие. А по бесконечно изумленным глазам товарища Степана и так было видно, что вся затея принадлежит ему.

Председатель встал.

— Итак, подведем итоги. В результате демократического поименного голосования принято решение — действовать. Лев Ароныч остался в позорном меньшинстве. Но несмотря на это… Невзирая на критические, принципиальные выступления товарищей… Материальное обеспечение акции мы единодушно доверяем вам, Лев Аронович!

— Денег нет вообще, — угрюмо сказал магнат.

— Ничего, найдете. Если будут трудности — зовите меня, вместе поищем. Далее, — деловито продолжал Потап, — Игнат Фомич, вы возьмете на себя художественное оформление и организуете выступление самодеятельности. Лучше вас никто не справится. Подробные инструкции позже. И последнее…

Председатель сел, тяжелым взглядом обвел присутствующих.

— Ответственное задание, — чеканя согласные звуки, изрек он. — По партийной линии. От нас требуют одного представителя, который должен войти в состав отборочной комиссии… Эту задачу мы единодушно возложим… возложим на… Мирон Мироныч, кажется, вы у нас бабтист? Стало быть, толк в дамах знаете. Назначаетесь уполномоченным. Верительную грамоту я вам выпишу. Справитесь?

— Сделаю все возможное, — чистосердечно заверил пропагандист, сознавая всю важность поручения. — Партбилет с собой брать?

— Оставите у меня, в сейфе. Дело новое. Будьте бдительны. Вперед не высовывайтесь, присматривайтесь к работе своих коллег.

— Сделаю, — вновь пообещал Коняка. — А что делать-то?

— Как вам сказать… Это как картошку сортировать: мелкую — отдельно, порченую — отдельно, крупную — тоже отдельно. Вы сидите. Она заходит. Раздевается.

— Кто?

— Претендентка. Да вы не впадайте в панику, вы там не один будете. Итак, она разделась почти до нижнего белья. Вы посмотрели, оценили по критериям и решаете: допускать ее до следующего тура или не допускать.

— А по каким критериям? — продолжал допытываться бестолковый баптист.

Мамай сдержанно зарычал.

— Уши, — сквозь зубы сказал он. — Плечи. Шея. Особое внимание обращайте на ноги, чтоб не кривые были и не особо волосатые. В общем, полагайтесь на свое чутье. Отбирайте так, как будто жену себе опять выбираете.

Куксов, маявшийся на своем месте уже несколько минут, нетерпеливо вскинул руку.

— Мне кажется… — вкрадчиво заговорил Куксов, — я думаю… разумнее будет доверить это дело мне. Иначе мы все рискуем потерять ответственного работника. А учитывая нехватку кадров… сами понимаете. Мы не имеем права рисковать товарищем Конякой. Да вы у него спросите, он и сам откажется.

— Это почему это? — запротестовал баптист. — Не собираюсь я отказываться. Задание партии, понимаете… Почему отказываться?

— Потому что Пятилетка Павловна вам шею свернет, — с тихой радостью пообещал Куксов.

— Что-о?! Мне? Да я… Да я ей! Вот она у меня где! — и театральным жестом Коняка поднес к носу оратора костлявый кулак.

Владимир Карпович невнимательно осмотрел предъявленный кулак и, отвернувшись, буркнул:

— Ну, ну.

— Так что же, может, супружница ваша и впрямь возражать будет? — спросил засомневавшийся председатель.

— Не будет.

— Точно?

— Да я ее…

— Хорошо. Тогда все свободны, товарищи. Лев Ароныч! Вы, кажется, хотели переписать "Как нам реорганизовать рабкрин"? Можете остаться.

— Я лучше дома, — ответил Брэйтэр, бросившись к выходу.

Кабинет № 6 быстро опустел. Коридор наполнился топотом, и мимо испуганной уборщицы промчалась группа пасмурных личностей.

Наступила тишина, прерываемая лишь мелодичными вздохами тряпки и редкими хлопками печатной машинки: новая секретарша кооператива "Посредственник" упражнялась в машинописи.