Таня увидела на перроне Никитина. Выражение его лица было спокойным и даже скучающим. Только по острому взволнованному взгляду в ее сторону она поняла то напряжение, которое он сейчас испытывает.

Пассажирский состав подошел и остановился. Не торопясь, они подошли ко второму вагону. Первой вышла женщина с ребенком и значительным количеством чемоданов. При помощи проводника вагона, испытывая терпение пассажиров, женщина медленно выбиралась из тамбура.

Затем на поручне входа показалась рука со знакомыми буквами — «Таня». Баскакова улыбнулась и торжествующе посмотрела на стоящего рядом Никитина. Ее взгляд как бы говорил: «…Видите, это он, Гриша! Но пусть вас не огорчает ваша ошибка. Это хорошо, что приехал он, а не тот, кого ждали вы!» Посмотрев опять на его руку, она увидела мелкие рыжеватые волосы, покрывающие тыльную часть руки. «Странно, — подумала она, — я раньше их никогда не замечала…» Когда женщина сняла последний чемодан со ступеньки вагона, он шагнул вперед, и Таня, улыбаясь, двинулась к нему навстречу. «Ну, конечно, это он!» Но вот Ладыгин поднял глаза и, скользнув по ней безразличным взглядом, сошел на перрон. Это был Гриша, но глаза… Чужие, невыразительные глаза, похожие на две капли мыльной воды, заставили ее насторожиться. Он не узнал ее. С рюкзаком за плечами, связанными лыжами и чемоданом в руке, он прошел мимо, озираясь по сторонам.

— Кто здесь инженер Ладыгин? — громко спросил Никитин.

— Я инженер Ладыгин, — ответил пассажир с лыжами и рюкзаком.

— Очень приятно. Я из ЖКО заводоуправления. Приказано вас встретить и отвезти в дом приезжих. Вы пока поживете там, а квартиру вам уже ремонтируют. Познакомьтесь, это по поручению заводского коллектива вас встречает инженер Баскакова, — сказал Никитин, указывая на Татьяну.

— Рад познакомиться! — произнес Ладыгин, протянув руку.

Таня ощутила пожатие влажной, холодной руки — чужое пожатие — и с трудом произнесла:

— Конечно, моя фамилия вам ничего не говорит, я рядовой член коллектива. Мы приветствуем вас со вступлением в нашу дружную заводскую семью и желаем вам творческих успехов!

— Спасибо! — поблагодарил Ладыгин, обнажив в улыбке крупные желтые зубы.

Подхватив чемодан приезжего, Никитин устремился вперед, Ладыгин и Баскакова пошли за ним. Заводская машина доставила их в дом приезжих.

— Я тоже живу временно здесь, напротив вас, — сказал Никитин, открывая дверь комнаты. — Здесь окна выходят на двор и открывается чудесный вид на Кабан-Тау. А у меня уличный шум, солнце…

— Вы со мной в заводоуправление или будете отдыхать? — спросила Баскакова.

— Я не устал. Только умоюсь с дороги и поеду с вами, — ответил Ладыгин.

Таня, совершенно обескураженная происходящим, была молчалива всю дорогу и с трудом отвечала на вопросы. Около заводоуправления она простилась и пошла к проходной.

Спустя некоторое время Никитин зашел к директору завода и спросил, усаживаясь в кресло:

— Ну, Митрофан Кузьмич, рассказывайте.

Директор завода, мужчина лет пятидесяти, седой, стриженный ежиком, с кустистыми усами и живыми карими глазами, то и дело поглядывая на вспыхивающие сигналы диспетчерского коммутатора, рассказал:

— Пользуясь тем, что я тоже кончил Бауманское училище, в порядке воспоминаний я задал ему десяток вопросов о педагогах, профессуре, аудиториях, общежитии…

— Ну? — с нескрываемым интересом спросил Никитин.

— Ни одной ошибки. Он отлично знает училище, педагогов, здание, программу. Больше того, он… Вы не специалист, и вряд ли вам это будет понятно.

— Я инженер, кончил Ленинградский инженерно-строительный институт, — пояснил Никитин.

— В таком случае вы меня поймете. Негерметичность конусов засыпного аппарата вызывает прорыв раскаленного доменного газа, несущего мельчайшие частицы абразивно-рудной пыли, которая разъедает стенки конусов. Борясь с этими явлениями, мы осуществляем электродуговую наплавку сверхпрочных сталей. Учитывая наш с вами, Степан Федорович, разговор, я поручил инженеру Ладыгину, как одному из первых специалистов, ставивших опыты с бальминитом, осуществить эти работы у нас на месте посадки конуса в седло засыпного аппарата.

— И что же он?

— Он выказал отличное знание наплавки вокаром и сормайтом, но в части бальминита ответил уклончиво, сказав, что этот сплав еще мало проверен.

— И это все? — с удивлением опросил Никитин.

— Пока все, — ответил директор, наблюдая настойчивый сигнал коммутатора и, не выдержав, подключил динамик.

«Однако, — подумал Никитин, выходя из кабинета, — их там готовят основательно!»

Никитин направился в фотографию отдела кадров, прошел в лабораторию и узнал, что якобы для анкеты Ладыгина уже сфотографировали в нужном ему ракурсе. В павильоне, похожем на маленькую оранжерею, он сравнил полученную у Тани фотографию со снимком, сделанным сегодня.

Внешнее сходство было очевидным, но, посмотрев через лупу на форму уха, Никитин убедился, что работа была сделана не напрасно. Даже у близнецов, обладающих полным сходством, форма уха всегда различна. У Ладыгина ухо было короткое и широкое с отделенной мочкой, у агента длинное, вытянутое по вертикали с приросшей мочкой.

Оставив фотографию Ладыгина для репродукции, Никитин поспешил в центр города, чтобы купить лыжи. Его беспокоило наличие лыж у агента.

В магазине Никитин столкнулся с человеком в кожаном пальто, которого он сегодня уже видел на вокзале. Его волевое лицо запомнилось Никитину. Незнакомец, внимательно наблюдая за ним, он это отлично видел, также покупал лыжи.

Услышав продолжительный заводской гудок, Никитин занес лыжи в дом приезжих и поспешил в библиотеку Дворца культуры.

Каково же было его удивление, когда, входя в библиотеку, Никитин увидел выходившего с пачкой книг Ладыгина. Не заметив его, Ладыгин прошел мимо, перелистывая на ходу брошюру.

Никитин спросил у библиотекарши:

— Это что, новый инженер?

— Да, взял литературу по электродуговой наплавке сверхтвердых сплавов, — ответила она и добавила: — Очень интересуется бальминитом. Первый раз о таком слышу. Надо будет запросить бибколлектор. Отстаем мы с новинками от Москвы.

Заметив вошедшую Таню, Никитин прошел в читальный зал, в это время почти пустой. Взволнованная Таня рассказала:

— Когда я увидела его руку, я подумала: это он, Гриша Ладыгин.

— Вас ввела в заблуждение татуировка на его руке, — перебив ее, подсказал Никитин.

— Да, это была наша юность… и…

— «…Ты вот имя мое на всю жизнь на руке выколол, а из сердца вырвал легко…», — напомнил Никитин.

— Вам Гриша показывал мое письмо? — удивилась она.

— Да, — сказал Никитин, оберегая ее от ненужных волнений.

— Потом я увидела волосы на его руке, — короткие, но густые рыжие волосы. У Гриши не было волос на руке. Я подумала: мы не виделись пять лет, он возмужал, у него выросли волосы. Взглянув на него, я была уверена, что узнала Гришу, он посмотрел куда-то вниз на подножку, но как только поднял глаза, я увидела, что это не он. Этот человек курит. Я спросила его, когда мы ехали в машине: «Зачем вы курите?» Он сказал: «Я курю с детских лет. Втянулся, не могу бросить». Тогда я его спросила: «А где вы провели ваше детство и юность?» Он ответил: «В Ореховогорске…» Я же выросла вместе с Гришей. Он никогда не курил. Это совсем чужой, неизвестный мне человек. Я спросила его: «На этой руке имя вашей любимой?» Он ответил: «Дела давно минувших дней. Преданья старины глубокой…» Эти пушкинские строки любил к случаю цитировать Гриша. Вы понимаете, Степан Федорович, я не боюсь его, но… Он очень напоминает мне человека, с которым прошли годы моего детства и юности, в то же время он чужой и враждебный мне человек… всем нам. Я это отлично чувствую и понимаю.

— Я буду просить вас, Татьяна Николаевна, сегодня же вечером, после работы, написать все то, что вы мне сейчас рассказали. И постарайтесь сегодня с этим человеком не встречаться, — предупредил ее Никитин.

— Простите, — остановила его Татьяна, — почему вы разрешаете ему быть на свободе? Это же опасно — зверь на свободе.