31

НА САКМАРЕ

Никогда еще время не казалось Ржанову таким бесконечно длинным, как в эти дни. Балт становился с каждым днем все наглее и развязнее, а ненависть к нему все труднее преодолимой.

Когда под Минском, в войну, в полевом госпитале, у Ржанова извлекали из бедра без наркоза пулю, боль была невыносима, он, стиснув зубы, ждал и думал: «…Только бы скорей!.. Только бы скорей!..» Это ощущение физической боли припомнилось ему в эти дни, когда он смотрел на самодовольного, наглого врага и думал: «…Только бы скорей!.. Только бы скорей!..» Но ненависть рождала в нем гнев и в то же время подчиняла его чувства и мысли той строгой задаче, которую он должен был, обязательно должен был выполнить.

В пятницу, ночью, Ржанов открыл висящую над диваном домашнюю аптечку, вынул ее переднюю часть с лекарствами, за которой скрывалась рация, и передал шефу зашифрованное сообщение о том, что Балт «благополучно прибыл» и приступил к «работе». Настроившись на обратный прием, он получил ответ и расшифровал его: «ДАЙС ПРОВАЛИЛСЯ зпт ПРЕКРАТИТЕ ВСЯКОЕ ОБЩЕНИЕ зпт НЕБЕЗОПАСНО тчк ИНФОРМАЦИИ ВРЕМЕННО ВОЗДЕРЖИТЕСЬ тчк ГУСТАВ».

Балт заволновался.

— Вы поедете меня провожать на вокзал, — распорядился он и начал собираться в дорогу.

На Южноуральск состав уходил в час ночи. Ржанов посадил своего «гостя» во второй плацкартный вагон. Поезд тронулся. Ржанов, стоя на перроне, помахал Балту рукой, а когда с ним поровнялся последний вагон состава, вскочил на подножку.

Все развивая скорость, поезд уходил на юг, круто огибая поросшую хвойным лесом сопку.

Утром в отделе кадров завода Таню Баскакову предупредили, что завтра утренним поездом из Челябинска приезжает Ладыгин.

Ничего не оставалось от прежнего чувства, и все-таки предстоящая встреча с Гришей волновала ее. Татьяна открыла старенький альбом, мамин подарок, и, перелистывая страницы, подолгу рассматривала пожелтевшие любительские фотографии. Воспоминания юности согревали теплом.

Тихо посапывая, спала в кроватке, уже ставшей ей тесной, Светлана. Громко тикал будильник. Лампа, закрытая газетой поверх абажура, погружала комнату в мягкий полумрак. Распустив волосы, в байковом халатике, Таня сидела за столом и перелистывала свои воспоминания.

Вот поле под Ореховой горкой. В буйном цвету ромашка. Венок из ромашки на ее голове, оба они, держась за руки, точно в хороводе, по колени в густой траве. Им по шестнадцать лет…

Осторожный стук в окно вернул ее к действительности. «Двенадцатый час ночи. Кто бы это мог быть?» — подумала Таня и пошла открывать дверь.

На пороге стоял незнакомый ей человек, лицо его располагало к доверию, ярко-голубые глаза, чуть прищуренные в улыбке, смотрели на нее внимательно и удивительно просто. Заиндевевший клок его светлых волос выбивался из-под ушанки.

— Здравствуйте, Татьяна Николаевна!

— Здравствуйте! — Удивляясь тому, что незнакомый человек назвал ее по имени, она пригласила его войти и заперла дверь.

— Простите, что так поздно, — извинился Никитин, снимая пальто.

— Подождите одну минутку! — спохватилась Таня и, убежав в комнату, тут же вернулась, уже собрав волосы в большой узел и накинув на плечи легкую оренбургскую шаль.

— Прошу вас, — сказала она, распахивая перед ним дверь в комнату.

Увидев детскую кроватку, Никитин, стараясь не шуметь, прошел к столу и тихо сказал:

— Вот, Татьяна Николаевна, мое удостоверение, давайте познакомимся.

Татьяну удивило и заинтересовало посещение майора, но, стараясь ничем не выказать своего любопытства, она вернула удостоверение и, заметив его быстрый взгляд, скользнувший по фотографии, захлопнула крышку альбома.

Было жаль, что приход Никитина оторвал ее от воспоминаний юности. Завтра приезжает Гриша…

— Завтра приезжает Григорий Ладыгин, — сказал Никитин.

Совпадение ее мысли с тем, что сказал майор, заставило ее насторожиться.

— Мне не хотелось бы, Татьяна Николаевна, — продолжал Никитин, — разговаривать с вами на языке прописных истин, но, принимая во внимание завод, на котором вы работаете, это не лишнее. Враги нашего отечества упорно засылают к нам свою агентуру. У нас есть все основания предполагать, что завтра, воспользовавшись документами инженера Ладыгина, на завод приезжает иностранный агент, опытный и опасный враг.

— Простите, Степан…

— Федорович, — подсказал Никитин.

— Простите, Степан Федорович, я, конечно, знаю, что существует капиталистическое окружение, что к нам засылали и будут засылать вражескую агентуру, но то, что говорите вы… Словом, все это отдает приключенческой романтикой. Трудно поверить, что ты становишься участницей подобного приключения.

— Я бы очень хотел, Татьяна Николаевна, чтобы это «приключение», миновало вас стороной.

Почувствовав искренность в тоне собеседника, Татьяна спросила:

— Почему?

— Потому, что агент не знает о вашем существовании. Столкнувшись с вами лицом к лицу, отлично понимая, что вы разоблачите его, он уберет вас со своей дороги.

— Вы говорите маловероятные вещи, — с недоверием сказала Татьяна.

— «…Говорят, что правда удивительнее вымысла. Это потому, что вымысел боится выйти за пределы вероятного, правда — нет». Не помню, кто это сказал. Вот карточка Ладыгина, которого завтра вы собираетесь встретить, — закончил Никитин, извлекая из кармана фотографию.

— Это Гриша! — сказала она, лишь взглянув на карточку, затем, все больше сомневаясь в правильности первого впечатления, открыла альбом и, сравнивая фотографии, нерешительно сказала:

— Они очень похожи, но…

— На этом случайном, казалось бы, сходстве и построен весь тактический ход врага, — пояснил Никитин.

— А где Ладыгин? Настоящий Григорий Ладыгин? Что с ним? — встревожась, спросила Таня.

— Пока мне не хотелось бы отвечать на этот вопрос, — уклончиво сказал Никитин и добавил: — Вы не могли бы показать мне имеющиеся у вас фотографии Ладыгина, очевидно, они здесь, в этом альбоме?

Таня смутилась. Ей не очень хотелось открывать перед этим чужим человеком страницы своего прошлого. Но Никитин вызывал к себе доверие, к тому же она понимала, что это не праздное любопытство. Она подумала и молча пододвинула к нему альбом.

Никитин, перелистывая страницы, выбрал фотографию, где Ладыгин был снят в профиль, и попросил ее на один-два дня.

— Завтра как инспектор ЖКО заводоуправления я встречу Ладыгина на вокзале. Прошу вас, Татьяна Николаевна, ничем не выказывать своего отношения ни ко мне, ни к Ладыгину. А в обеденный перерыв, если вы ничего не имеете против, давайте встретимся в библиотеке Дворца культуры.

Они условились о встрече, и Никитин простился.

— Покойной ночи, — пожелал он уже в дверях и ушел.

Конечно, была ночь, но покоя не было. Взволнованная предстоящей встречей, Таня не спала. Встав раньше обычного, она с трудом подняла Светлану, накормила ее, отвела в детский сад и поспешила на вокзал. Поезд приходил в девять тридцать утра.

Южноуральский вокзал был построен в дни войны. Высокая башня посередине и две по бокам делали его похожим на небольшую, но грозную крепость. Зубцы на парапетах башен дополняли это впечатление, смягченное лишь светлыми тонами окраски и мозаичным витражом над входом.

На запасных путях станции стоял грузовой состав, уже совсем готовый к отправке. На больших платформах состава крытая тентами продукция завода вызывала чувство гордости. Угадывая под бесформенными складками брезента грозные машины, Таня с еще большим чувством ответственности думала о предстоящей встрече.

Поезд приходил с севера. День был солнечный и морозный. Вот далеко, едва видный, из туннеля в Кабан-Тау показался серый султан дыма. Вытягивая длинное металлическое тело, сверкая стеклами окон на солнце, показался поезд и исчез, огибая поросшие ильмой и березой отроги Иырндыка. Спускаясь по Сакмарской террасе, поезд еще долго то показывался, то исчезал, пока совсем близко не вынырнул у семафора станции.