— Я ведь прошу только свои деньги за металл, — рассудительно проговорил Павел. — Даже без процентов. Только те деньги, которые я заплатил за три с половиной тонны листового металла…
Николай на полтона ниже проговорил:
— Мы купили старую кочегарку, теперь к ней нужно ангар пристроить. Так что деньги тебе мы отдать не можем.
Павел медленно покачал головой, и все еще не осознавая, что происходит, попытался объяснить:
— Я действительно серьезно болен. Мне нужны деньги на лечение, да и кредит необходимо погашать. Работать я больше не могу, по крайней мере, в ближайшие полгода. Так что, отдайте мне хотя бы половину, я хоть кредит погашу, а остальное потом…
Вдруг вмешался Алексей:
— А кто видел, что ты своими деньгами расплачивался за металл? Чем ты докажешь, что ты вообще за что-то платил?
И тут до Павла дошло: его нагло, цинично и пошло обобрали собственные друзья! Для того чтобы оприходовать металл, тем более в частной фирме, совсем не нужен корешок кассового ордера, да и приходовать металл не обязательно, а даже лучше вообще не приходовать, деньги-то за двери предполагалось получать наличными.
Павел тихо выговорил:
— К чему такие шутки, Алексей?
— А это не шутки…
— Алексей, но я же больше года работал задаром! Я хоть что-то заработал, как ты полагаешь?
— Деньги вложены в дело! — жестко выговорил Николай.
И тут Павел вспомнил ту, давнюю историю с пацанами, которых набрал Николай для оборудования спортзала, а когда они выполнили самую грязную работу, он их тут же выгнал. Почему же он, Павел, столько лет считал, что у него особый статус? Вот и пришло время, с него взяли все, что можно было взять, а теперь вышибают пинками…
Отстранив Николая, вперед вышел один из боксеров, сказал:
— Чего вы с ним разговоры разговариваете? Давайте я ему разок по еблу врежу и вынесу отсюда на пинках, — и он тут же ринулся на Павла мимо Николая.
Тот даже не попытался его остановить. Будь Павел в силе, он бы не отказался хотя бы душу отвести, эти подлые морды побить. Тем более что с боксером-средневесом он бы справился, просто, силой бы поломал. И увольней-культуристов положил бы запросто, несмотря на их мышцы. Но предательская слабость ни за что не позволит справиться с пятью тренированными спортсменами, они просто массой задавят в этом тесном помещении, где нет простора для маневра. В какой-то момент Павла окатила жутью мысль, что из этого подвала живым ему уже не выбраться. Уж он-то хорошо знал, как быстро входят в раж подобные твари, как быстро чумеют от сопротивления и вида крови…
Боксер, видимо, был уверен, что имеет дело с простым культуристом, куском мяса. А потому не придумал ничего затейливее, как только достать Павла примитивным левым прямым в челюсть. Павел слегка отклонился в сторону с линии атаки, поймал руку в захват, продернул его мимо себя и чуть развернувшись, дал ему переднюю подножку. Бедолага впоролся мордой прямо в кучу каких-то металлических обрезков. А Павел решил не испытывать больше судьбу, не пытаться достучаться до совести этих своих бывших друзей, и бросился к двери. На его пути оказался лишь Алексей. Он расставил руки, намереваясь схватить Павла, но тот ловко поднырнул под его руку и оказался в дверях. Позади слышался яростный мат и шаркающий топот ног, вся честная компания ринулась в погоню.
Лестница качалась, сердце заходилось, захлебывалось кровью, свет мерк, в висках больно стучало, а шарканье ног настигало. Надо было как-то задержать погоню. Павел сделал вид, будто споткнулся, оперся руками о ступеньку, свернулся, как пружина, бросил взгляд назад из подмышки: за ним с перекошенной харей, иначе и не назовешь, пер милый друг Леша, вытянув перед собой мощные лапы, чтобы схватить и изломать. Торжество и злорадство с хари будто стряхнул каблук ботинка, пришедшийся Алексею точнехонько в подбородок. Не знал, не знал он энкаведистских штучек, когда жертва может мгновенно обернуться хищником. Он не получил нокаута, для этого Павел был слишком слаб, но в легком нокдауне отшатнулся назад, оступился на ступеньке и рухнул вниз, по пути собрав всех остальных. Клубок тел, прокатившись вниз по крутой лестнице, разбился о могучего борца, как девятый вал об утес, который, естественно из-за своей комплекции, слегка приотстал от авангарда.
Павел, собрав остатки сил, и уже неизвестно каким волевым усилием удерживая ускользающее сознание, вывалился из наружной двери подъезда. Чуть не упал, потому что земля ушла из-под ног. Ему удалось сделать лишь два неверных шага от подъезда, держась за стену, когда оттуда повалила разъяренная компания.
Павел пятился вдоль стены, слегка придерживаясь за нее рукой. Побитый боксер яростно матерился, отирая лицо рукой и стряхивая крупные капли крови с пальцев. Николай, как ни странно, сдерживал его, говоря в полголоса:
— Ну, хорошь… Хорошь… Жильцы же видят… Еще в милицию настучат… А нам же нельзя светиться…
Алексей сдерживал остальных. Впрочем, те не шибко рьяно рвались атаковать Павла. Опытные бойцы, видимо почувствовали опасность в его поведении. Наверное, весь вид его говорил, что он отступал не трусливо, а как раненый волк, готовый в последнем усилии перегрызть глотку врагу и сдохнуть на его трупе. Боксер, наконец, унялся. Павел нащупал рукой угол дома, приостановился, сказал:
— Подавитесь моими деньгами. Ворованное еще никому не приносило счастья. А я то, идиот, полжизни вас друзьями считал.
Он шагнул за угол и быстро пошел прочь, пошатываясь, изо всех сил стараясь удержать ускользающее сознание. Он еле-еле сумел добраться до скверика, и буквально рухнул на скамейку. Перед глазами колебалась серебристая пелена. Он закрыл глаза и принялся медленно, сосредоточенно дышать через нос. Минут через пятнадцать ему полегчало, но слабость была такая, что встать он не мог. Вся одежда была мокрой от холодного пота. Труднее всего было сжиться с мыслью, что он прожил полжизни, и у него нет, и никогда не было, друзей. Господи! Нет предела подлости советской интеллигенции, да и российской тоже. Как ни крути, но и Алексей, и Николай принадлежали к интеллигенции. У них обоих было высшее образование, по их рассказам у их отца тоже было высшее образование. Кто ж они, как не интеллигенция?
Наверное, все же, это особая черта русской и советской интеллигенции, так сказать, сопутствующее необходимое условие ее вселенской скорби о маленьком, оскорбленном и униженном человечке. Лить слезы и распускать слюни над маленьким человечком, и над слезинкой ребенка, и в то же время быть невероятно подлым и жестоким по отношению к сильным и друг к другу. Как это в духе русской интеллигенции, хрястнуть старушку топором по черепу, а потом встать в гордую позу и причитать: — "Ах, как дурно я поступил. Ах, как нехорошо… Но если я считаю свой поступок дурным, если я раскаиваюсь, значит, я хороший, нравственный и благородный?.." Как это ни прискорбно, но почти все люди, когда-либо входившие, или входящие сейчас в число друзей и приятелей Павла, были интеллигентами, по крайней мере, имели высшее образование. Почти все его нынешнее окружение, так или иначе, совершило неблаговидные поступки, а кое-кто и сподличал, но даже не осознал этого. Многие, ощутив запах шальных денег, прямо потеряли человеческое лицо. Да, давно уже для русской интеллигенции пустыми звуками являются: честь, гордость, благородство. Да и была ли когда-нибудь, эта самая русская интеллигенция? Даже одно то, что великими писателями в России считаются Достоевский и Чехов, говорит о многом. Уже традиционно считается, если главный герой с надломом, вообще законченный псих, или малахольный чеховский интеллигентик, тогда литература считается великой и гениальной. Да только представить американца, читающего Достоевского и Чехова! Как он размышляет над тем, до чего же русские ненормальные и никчемные людишки, а он, американец, независимый, сильный, ему и море по колена…
Гоголь наверняка написал второй том "Мертвых душ", но перечитал его и понял, что эту его книгу признают полнейшей неудачей. Потому как она должна была быть о хороших людях, положительных. А кому ж в России хочется читать о хороших людях? А главное, кто роман о хороших людях причислит к великим произведениям? Вот это преклонение перед "маленьким человечком", прямо-таки культ "маленького человечка", и привели к тому, что вся русская интеллигенция возжелала его облаготельствовать. Сначала принялась в царей бомбы швырять, губернаторов стрелять, а потом, когда пришли к власти большевики, вся дружно промолчала. Даже сто тысяч русских офицеров промолчали! Как же, большевики пришли облагодетельствовать "маленького человечка"! В белом движении участвовало от силы десятая часть русских офицеров. Остальные подались в Красную армию, или, самые честные из подлых, дернули за рубеж.