Павел тихонько шепнул ему на ухо:

— Какой-то вы маньяк не сексуальный…

Крепко захватил обнимающую его за шею руку, вывернулся из объятий, одновременно выкручивая руку. Подтянув кисть до самого затылка, ласково сказал:

— Дергаться не будешь, не буду руку ломать… Сам пойдешь, или тебя на пинках вынести?

— Пусти, каз-зел… — прохрипел ханыга. — Больно ведь…

— Обзываться будешь, вообще руку выдерну, а заодно и ноги из задницы…

— Казел! Да я ж тебя ур-рою…

Павел еще выше подтянул ему руку, и больше он уже ничего не смог прохрипеть. Загнув его в три погибели, погнал к двери, с размаху открыл дверь его головой и вылетел прямо в гущу пирующей в прихожей компании. Разжав захват, Павел отскочил к своей двери, одновременно разглядывая компанию. Худо, не считая соседа, еще четверо.

— Вадя! Вадя! Этот козел чуть мне руку не сломал! — заверещал обиженный Павлом.

Павел, зная, что бывшие зэки абсолютно непредсказуемы в своих поступках, примирительно проговорил:

— Я его не трогал. Я дома сидел, он сам вломился и полез целоваться… Он, что у вас, голубой?

Мужики начали подниматься, меряя Павла злобными взглядами. Однако Вадим вдруг рявкнул:

— Ша! Парни… Пашка зря никого не тронет. Ты объясни, Паша?..

— Ну, я и объясняю, — и Павел вновь повторил, с добавлениями: — Сижу, пишу рассказ, а он вламывается и говорит, что любит секретарш трахать на столах у начальников, и тут же полез обниматься…

Вадим спросил рассудительно:

— Пашка тебя ударил?

— Нет. Только руку вывихнул…

— Все в ажуре, парни, никто не в обиде. Пашка у нас писа-атель… — протянул Вадим с гордостью.

— Ну, так бы и сказал, что писатель, а не секретарша, а то сразу руку ломать… — проныл обиженный.

Вадим обалдело посмотрел на него, но ничего не сказал, принялся разливать по стаканам самогонку из пластиковой полторашки, налил и шестой стакан, сказал:

— Давай, Паша, мировую…

Павел вздохнул тяжко, но чтобы окончательно потушить конфликт, подошел к столу, взял стакан, поднял, провозгласил:

— За мир, дружбу и братскую солидарность! — и решительно проглотил самогонку.

Жидкость была на редкость едкой и вонючей. Видимо это было самое дешевое зелье, которое гналось где-то поблизости. Потом Павел вернулся в комнату, но после полстакана самогонки работать было уже невозможно, а потому он оделся и пошел на дежурство.

Как водится, после капремонта осталась масса недоделок. Механик оставил грозный приказ: перебрать и привести в рабочее состояние один из насосов. Павел управился до одиннадцати часов, после чего здраво рассудил, что лучше ночевать в теплой постели, нежели в холодном и промозглом здании бассейна, в которое еще не подали горячую воду. Он запер на замок служебный вход, спрятал ключ в тайничок, и пошел домой. Осенняя ночь была тихой, теплой и, как водится, темной. Он шагал по бугристому, в широких трещинах, тротуару, привычно выбирая дорогу в свете редких фонарей, к тому же с трудом пробивавшимся сквозь почти не поредевшую листву тополей и кленов. Однако, несмотря на темень, которую жиденький свет фонарей лишь усугублял, Павел еще издали заметил две человеческие фигуры, маячившие на углу переулка. Всегдашняя осторожность дала тревожный звонок в сознание. Но Павел и виду не подал, что приготовился ко всякого рода каверзам, поджидающим мирного обывателя на пути к родному дому.

— Эй, уважаемый, — негромко окликнул его один из парней, — спичка есть?

Павел остановился, поскольку парень стоял посреди тротуара. Второй, как бы ненароком переступив ногами, передвинулся в сторону и оказался у Павла за спиной. Павел вежливо, с сожалением проговорил:

— Нету спичек. Не курю…

У парня в левой руке была сигарета, а правую он держал внизу, слегка заведя за спину. После столь вежливого ответа он должен был бы посторониться, но не посторонился. Тут Павел уловил резкое движение за спиной, — резкий шелест одежды, вздох, мелькнувшая тень на границе зрительного поля, инстинкт насторожившегося зверя засекает все, — и сейчас же сделал короткий, быстрый шажок в сторону, и развернулся вполоборота. Тот, который стоял за спиной, шумно пролетел мимо, в руке его был какой-то тяжелый предмет, то ли обрезок трубы, то ли арматурный прут. И уже ни мгновения не колеблясь, Павел от души врезал первому ногой в промежность. Тот скрючился, зажавшись обеими руками. На землю что-то упало, и Павел ясно разглядел в свете далекого фонаря тускло блестящую на черном асфальте полураскрытую опасную бритву. Думать было некогда, все действия диктовал ритм боя. Он изо всех сил шарахнул ногой по отклячившемуся толстому заду. Под ногой отчетливо хрупнуло. "Надеюсь, я тебе копчик раздробил, — мстительно подумал Павел, — теперь до конца дней твоих страдать тебе недержанием кала…" Оба парня, сплетясь в бесформенную груду, покатились по земле. Выяснять отношения у Павла не было ни малейшего желания, и он бросился прочь по тротуару.

Только захлопнув за собой калитку, замер, переводя дыхание и чутко прислушиваясь. На улице было тихо. Нападавшие почему-то не бросились преследовать. Впрочем, со сломанным копчиком не шибко-то побегаешь…

— Вот это номер!.. — потрясенно проговорил Павел.

Он неплохо знал, с чего начинаются и как продолжаются уличные драки. Но чтобы вот так, ни слова не говоря, кидаться с бритвой и железякой на первого встречного… Отпускающее ощущение опасности продирало неприятной дрожью в коленях.

— Бардак хренов! — констатировал Павел и пошел по дорожке к своему подъезду.

Инцидент быстро забылся, так как Павел основательно устал, а потому заснул сразу же, как только лег. На следующий день опять не удалось поехать за грибами, потому как с утра зарядил дождь, и Павел весь день просидел за пишущей машинкой, наслаждаясь своим нежданно открывшимся даром сочинителя. Рита вспоминалась уже без тоски и боли, а над всеми коварными изменами Люськи можно было только посмеяться, но смех, даже и мысленный, омрачался тем, что во всех этих эпизодах он, Павел, выглядел форменной пародией на Отелло и круглым дураком.

На работу он поехал на велосипеде, здраво рассудив, что если придется задержаться, проблем с транспортом не будет. Автобусы переставали ходить часов в одиннадцать.

Судя по всему, бассейн мог быть запущен в работу через пару недель. На дежурстве Павел со вкусом поработал, установил пару задвижек, отремонтированных механиком днем, принял душ, послонялся по пустому, гулкому и таинственному зданию бассейна, запер служебный вход и не спеша поехал домой, без всякого энтузиазма нажимая на педали, наслаждаясь прохладным и влажным после дождей воздухом.

Он переехал мост, и медленно взбирался по предмостному тягуну, привстав на сидении и изо всех сил нажимая на педали. Павел давно уже родную малую звездочку «Урала», заменил на звездочку от «Камы», которая чуть ли не в два раза меньше. Это давало огромный прирост в скорости на ровной дороге, но вот на горы взбираться, было мучительно. На ровной-то дороге Павел, бывало, спортсменов обгонял, к их несказанному удивлению. Примерно не середине тягуна он услышал низкий рев, быстро надвигающийся сзади. Мотор работал на первой передаче, но педаль газа была вдавлена в пол. Рев быстро приближался и явно склонялся к правой стороне дороги. Это было не только странно, но и подозрительно, машин на всем видимом отрезке дороге больше не было. На всякий случай Павел резко крутанул руль, скатываясь к самому бордюру, и тут же мимо него пронеслось ревущее мотором чудище, зацепив руку, тяжко шоркнув по ноге. Левую руку парализовало резкой болью. Чудище не соответствовало размерами своему басовитому реву; вверх по склону уносился «жигуленок», вроде бы даже копейка. Павел лишь чудом удержался на велосипеде. Левую руку невыносимо ломило, видимо в аккурат по локтю пришлось зеркало. Пережидая боль, он уперся ногой в бордюр и смотрел вслед уносящейся машине.

Немного придя в себя, прошипел сквозь зубы:

— Скоты… Твари… Солабоны хреновы… Половинкой бы вам…