— Чего вам?
Вперед вышла высокая, дородная жена сотника Гнездилы, заговорила не спеша, рассудительно:
— Ты, Шрап, еще по молодости в дружках моего мужа ходил, скажи мне честно: вы детинец отстаивать собираетесь?
Шарап тяжко вздохнул, Гвоздило ткнул его локтем в бок, прошипел:
— Не говори им…
Шарап проворчал угрюмо:
— А чего ты опасаешься? Думаешь, кто из них через стену перелезет да упредит?
— Думаю…
— Нет уж, пусть подготовятся; меды да брагу из погребов выкатят, назавтра с опохмелу половцам тяжко будет шарить по теремам. Может, удовольствуются медами, да добрыми княжескими винами…
Шарап склонился, уперев руки в колени, проговорил:
— Не с кем отстаивать детинец… Нас едва две сотни осталось…
Тут с другой стороны стены послышалось:
— Шарап! Э-гей, Шарап!
Шарап нехотя перешел к бойнице, выглянул наружу; под стеной толкалось десятка три Рюриковых дружинников, все уже навеселе, тут же на земле стояло несколько жбанов с медами и брагой. Среди дружинников выделялся яркой одеждой Чудилко. Он поднимал над головой огромный ковш с медом и орал:
— Шарап! Айда к нам! Я те слово даю — никто тебя не тронет! Разопьем мировую! Ребята зла на тебя не держат!
Дружинники заорали, кто во что горазд, размахивая ковшами и чашами. Шарап рассудительно проговорил:
— Мне князь дал время до завтра подумать, вот я и думаю… За честь, конечно, благодарю, но у меня уговор с самим Рюриком.
Гвоздило глядел вниз с недоброй ухмылкой. Когда Шарап отстранился от бойницы, проговорил:
— Чудилко дочудит когда-нибудь… За последние два года он уже третьему князю служит… Што делать будем? Уж не собираешься ли ты ворота открывать?
— Не собираюсь… — хмуро буркнул Шарап. — Я спать собираюсь. До ночи еще далеко… — и он пошел к караульному помещению стрельницы, Звяга потянулся за ним, помедлив, Гвоздило побрел следом.
Батута остался на стене, стоял, глаз не отрывая от своего терема. Но так до темна в ворота его подворья никто и не ломился. Пару раз по двору прошлись Огарок с Прибытком, вооруженные до зубов, всем видом демонстрируя отвагу и решимость стоять до конца. А купеческий конец был ограблен дочиста, кое-где и пожары занялись, как водится…
Позевывая, Шарап оглядывал улицы города, которые просматривались со стен детинца. Кое-где еще бражничали при свете костров и догорающих пожарищ, но большинство половцев и Рюриковых дружинников уже спали вповалку, а некоторые и в обнимку с недопитыми жбанами. На стену поднялся Гвоздило, мельком глянул вниз, сказал:
— Пора, а то у некоторых хмель пройдет, начнут подниматься, добавлять…
Шарап нерешительно проговорил:
— Вишь, еще не все угомонились…
— Ничего, в открытую пойдем, прикинемся пьяными, они и не поймут, кто мы, за своих примут. Они ж не соображают ничего…
Звяга при свете факела осматривал добротно свитый из конского волоса аркан, проговорил:
— Правильно Гвоздило говорит — пора.
Шарап спросил:
— Сколько веревок нашли?
Гвоздило хмуро буркнул:
— Достаточно, на каждую по пять человек. Так что, вмиг за стенами будем… — Гвоздило повернулся уходить, но все же нехотя бросил через плечо: — Я боярских девок попросил веревки со стен убрать, когда спустимся, чтоб половцы подольше не знали, что нас уже нету в детинце… — и пошел прочь по заборолу, ободряюще хлопая по спинам изготовившихся воинов и ополченцев.
Звяга захлестнул аркан за зубец, спросил:
— Кто первым пойдет? Я, али Ярец?
Шарап проговорил:
— Конечно Ярец, потом Батута — толку с них чуть, а мы, если что, стрелами их прикроем… — он приготовил самострел, прислонил рядом с бойницей свой мощный, гнутый из турьих рогов, лук, кивнул Ярцу: — Давай… Да не маячь под стеной! Ляг, и лежи, будто колода.
Ярец сопя, взялся за аркан, прижимая локтем молот под мышкой. Шарап закатил глаза, прошипел:
— Переплут тебя забодай! Ты ж сейчас вместе с молотом грохнешься, всех половцев перебудишь! И где ты пояс потерял?
Ярец проворчал растерянно:
— Да как же я без молота? Пока Батута другой справит… А пояс в сече посекли…
Шарап прошипел:
— Звяга, у тебя, вроде, обрывок веревки был?..
Звяга вытянул из-за пояса невеликий моточек конопляной веревки, протянул Ярцу. Тот обвязал рукоятку молота, кое-как привесил его на шею. И справа, и слева со стены уже соскользнули неслышными тенями Романовы дружинники, и теперь пыхтели и хрипели от натуги ополченцы, кое-как сползая по веревкам и арканам. Наконец Ярец перевалился за стену, аркан угрожающе скрипел на камне, однако выдержал семипудового Ярца вместе с молотом и юшманом.
Звяга весело оскалился, сказал:
— Ну, Батута, теперь и тебе можно — ты ж на пудик полегче Ярца будешь…
Батута молча перевалился через стену и канул во мрак. Когда аркан перестал подрагивать, за стену перевалился Звяга и со сноровкой опытного татя в миг соскользнул на землю, присел на корточки под стеной, оглядываясь. Батута с Ярцом сидели рядышком, только глаза их поблескивали в свете догорающего пожара. Сверху бесшумно канул Шарап, тоже присел на корточки, спросил:
— Ну что, Батута, домой пойдешь, аль с нами?
Батута без раздумья буркнул:
— С вами… А ты, Ярец, иди на подворье — тебе Рюрик ничего не сделает. Ты подмастерье, человек подневольный…
Сначала шли, стараясь ступать бесшумно, да еще и глядеть надо было в оба, чтобы на кого-нибудь не наступить в неверном свете догорающих пожаров. В одном месте Шарап нагнулся к прикорнувшему у тына воину, поднял стоявший рядом с ним жбан, тряхнул, шепнул:
— Почти непочатый…
Ярец поглядел в конец улицы, шепнул:
— Ну, я пойду?
— Да иди уж… — махнул рукой Батута.
Шарап проговорил:
— Кажись, к Жидовским воротам нас вынесло?..
Они прошли еще несколько шагов в тени тына и тут наткнулись на десяток Романовых дружинников, которые сидели в тени на корточках и чего-то ждали. Шарап прошипел:
— Ну, чего ждем?
Из темноты ответили:
— Стражи в воротах не спят…
— Сколько их?
— Трое… Что, еще подождем, и будем пробиваться с боем?..
— Какой бой?! Пеших нас живо переловят… — Шарап вытащил из жбана деревянную пробку, сделал добрый глоток, пролив изрядно браги на грудь, протянул жбан Звяге, кивнул: — Глотни-ка… — Звяга молча отхлебнул браги, и тоже пролил изрядно ее на грудь. Шарап кивнул: — Пошли…
Они обнялись со Звягой, и, выписывая кренделя ногами от тына и до тына, направились к воротам. Стражи сидели вокруг костра в проеме ворот, не шибко-то и хмельные, уныло поглядывая на пустой жбан, валявшийся тут же. Видать не решились отлучиться с поста, чтобы пошукать медов и браги по окрестным дворам. Увидев Шарапа со Звягой, увешанных оружием, но пьяных в дым, один из стражей спросил лениво:
— Куда?..
Шарап пробулькал по-половецки еле ворочая языком:
— К-коней сторожить… Не ровен час, смерды угонят… — протягивая жбан стражу, добавил: — Нам уже хватит, а вам в самый раз…
Не чинясь, стражники по очереди приложились к жбану. Шарап со Звягой вышли в темноту, и тут же под стеной, в тени, присели на корточки. Вскоре, когда стражники допили жбан, и Романовы дружинники, во главе с Батутой, шатаясь, продефилировали мимо стражников, которые тупо смотрели на них, борясь с отрыжкой от крепкой, но не добродившей браги. Стараясь шагать бесшумно, быстрым шагом пошли прочь от города, чутко прислушиваясь, но за спиной все было тихо, только одинокий пьяный голос зудел длинную, нудную песню. Видать ополченцы благополучно разбрелись по домам, а матерые Романовы воины бесшумно выскользнули в ворота, или перелезли через стену.
Романовы дружинники шагали куда-то целенаправленно. Шарап решил, что пока по пути, и молча шагал, привычно раздвигая траву носками сапог, отчего она шумела еле слышно. Вскоре спустились в неглубокую балку, расселись на склоне. В темноте Шарап кое-как разглядел, что в балке уже сидят какие-то люди, он тихо спросил: