— Прорываться надо в детинец!
Шарап нехотя выговорил:
— Ладно, вели трубить отход…
Гвоздило махнул кому-то рукой, тут же хрипло заревел рог, в нескольких местах ему откликнулись еще рога. Романовы дружинники, умело огрызаясь, стянулись в тесный строй, мгновенно ощетинившийся мечами и топорами.
Шарап проворчал:
— Эх, жалко, самострел на стене оставил…
Гвоздило проговорил:
— Не журись, в детинце полно самострелов царьградской работы… — и рявкнул: — В детинец! Шаго-ом марш!
Строй качнулся, и мерно зашагал вверх по улице. Половцы наскакивали волнами сзади, и тут же отлетали, оставив два-три трупа. Впереди их попадалось вовсе мало, разве что самые шустрые, но они не решались нападать, отскакивали в переулки. Зато из переулков то и дело прибегали ватажки Романовых дружинников, или наиболее хладнокровных ополченцев, которые не потеряли головы. Строй разрастался; медленно и верно, будто железная змея, полз к детинцу. Вот и ворота; воротная стража распахнула ворота, железная змея втянулась внутрь. Половцы было ринулись ворваться в детинец на плечах отступающих, но воротная стража быстро выстроила в проеме непреодолимую стенку в три ряда с копьями и половцы откатились. К тому же, взбежавшие на стрельницу стрельцы, похватав приготовленные самострелы и луки, открыли такую стрельбу, что вмиг уложил едва ли не четверть всех преследователей. Благо, что они были сплошь без щитов — на стену по лестнице со щитом никак не влезешь.
Шарап стоял на стене, прислонившись плечом к каменному зубцу, и смотрел вниз. Звяга сидел на забороле устало закрыв глаза. От соседнего зубца послышался будто даже восторженный голос Батуты:
— Гляди, што делают, нехристи!..
Шарап и без него видел, как половцы густо лезли в церкви, потом оттуда вылетали голые бородатые попы, а вскоре появлялись и половцы, нагруженные золотой и серебряной церковной утварью. Среди них мелькали и Рюриковы дружинники. Однако большинство Рюриковых дружинников перекрыли улицы в ремесленных концах; стояли в три ряда, ощетинившись копьями. К ним то и дело совались ватажки половцев, орали что-то, потрясая мечами, но дружинники непреклонно выполняли наказ князя.
Батута проговорил:
— Видать долго Рюрик собирается властвовать… Ишь, ремесленные ряды защищает… А чего ж купцов-то отдал на разграбление?
Звяга проворчал, не поворачивая головы:
— С половцами-то надо как-то расплачиваться… Да и купцов-то на Киеве осталось всего ничего; все разъехались.
На стену взобрался Гвоздило, подойдя к Шарапу, проговорил тихо:
— Наших осталось чуть больше сотни, да около сотни ополченцев…
Шарап мрачно ухмыльнулся, сказал:
— Да чего уж там… Хоть и каменные стены у детинца, а все равно не удержим мы его. Щас они пограбят, ночь пображничают, с утра опохмелятся, отдохнут денек, а потом и за нас возьмутся…
К стенам детинца половцы осмотрительно не приближались. Так что, тщетно дружинники и ополченцы поджидали у бойниц с ухватистыми ромейскими самострелами и искусно излаженными из турьих рогов, затейливо гнутыми княжескими луками.
Батута стоял, прислонившись плечом к зубцу, и неотрывно смотрел на свой терем. Отсюда даже был виден кусочек двора. Кузнецкий ряд Рюриковы дружинники защищали лучше всего; в обеих концах его расположились по полусотни, да еще десятка два прохаживались по улице. Батута проворчал мрачно:
— Ишь ты, заранее о будущих войнах заботится…
Половцы уже откатили валун из проема ворот, растащили тлеющие головешки, распахнули полотнища и в проеме появились рядышком князь Рюрик и половецкий князь. Оба в сияющих золотом доспехах, только Рюрик в алом корзне, а половец — в ярко голубом, с вышитым канителью на плече гербом. Повернувшись к Шарапу и Звяге, сидящим чуть поодаль, Батута сказал:
— Шарап, Звяга, гляньте-ка: Рюрик въезжает…
Звяга проворчал:
— Глаза б мои на него не глядели…
Шарап поднялся, подошел к бойнице, сказал, вглядываясь:
— Вроде как на равных держится с половцем?.. Может, церкви пограбят — да угомонятся?..
— Стыдись, Шарап! — Батута укоризненно покачал головой. — Иль, ты такой же нехристь?
Шарап пожал плечами, проговорил равнодушно:
— А чем твоя вера отличается от моей? У меня такой же Бог Отец — творец всего сущего, и слуги его. Мой покровитель — Перун. Только вашему Богу храмы строят, а нашему и капищ достаточно… Интереснее другое… Глянь-ка, кто это там князей хлебом-солью встречает?
Батута вгляделся в сгорбленную фигурку старичка, которого поддерживали два отрока с двух сторон. Старичок, низко кланяясь, протягивал Рюрику каравай хлеба на полотенце. Рюрик милостиво склонился, принял каравай, старик принялся мелко-мелко крестить его. И тут Батута к несказанному своему изумлению узнал в старике Свиюгу.
Шарап расхохотался:
— Вот хитрый змей старый! Знает ведь, что среди ополченцев найдется гад ползучий, который нашепчет половцам, кто больше всего их воинов уложил…
— Ну и что? — недоуменно пожал плечами Батута.
— А ты гляди, гляди повнимательнее…
Князья проехали, за ними потянулась ближняя дружина, и тут Свиюга исчез вместе со своими внуками. Батута так и не понял, куда он делся. Шарап благодушно проворчал:
— За стеной уже Свиюга… Ищи ветра… Не раз бывало, что после осады знатных стрельцов на колы сажали. Уж очень злы на них бывают победители…
Подошел Гвоздило, мимоходом глянул на двигающуюся по улице явно к детинцу кавалькаду, проговорил:
— Мы порешили, перед рассветом, как только Рюриковых дружинников и половцев сморит сон, уходить из детинца. Мы столько крови попортили и Рюрику, и половцам, что они, несомненно, хотят нас перебить.
Шарап пожал плечами, обронил равнодушно:
— И так понятно — не отстоять детинец… Если бы нас побольше прорвалось… — он толкнул локтем Батуту: — Глянь-ка, кузнецы со стен по домам пошли…
К строю Рюриковых дружинников несмело подошел кто-то из кузнецов, отсюда Батута не мог разглядеть — кто, двое дружинников положили копья, взяли кузнеца за руки и в два могучих пинка направили в глубину кузнецкого ряда. Как ни в чем не бывало взяли свои копья, и встали в строй.
Шарап ухмыльнулся, спросил:
Может, и вы с Ярцом пойдете домой?
— Нет уж, — хмуро обронил Батута, — отвык я этакие пинки получать… Ночью пойдем…
Гвоздило нетерпеливо проговорил:
— Так что ты решил, Шарап?
— А чего тут решать? — Шарап пожал плечами. — Если уходить — так этой ночью, пока они бражничать будут, потом поздно станет. Вели, чтобы собрали все, какие найдутся, веревки. Ворота открывать не будем, со стены спустимся.
Тем временем князь Рюрик остановился под стеной, задрал голову, крикнул:
— Э-гей, Шарап! Живой?
Шарап высунулся меж зубцами, сказал равнодушно:
— А чего мне сделается?
— Уговор такой; все знатные мастера из ополчения могут идти по домам, и Романовы дружинники тоже, если отдадут оружие.
— А я как же? — нарочито растерянно спросил Шарап.
— А ты? А тебе я предлагаю ко мне на службу пойти!
Гвоздило проворчал:
— Ага, так тебе и поверили… Обманет ведь…
— Сам знаю… — тихонько обронил Шарап, и, свесившись вниз, протянул: — Зама-анчиво… А подумать можно?
— Можно и подумать… — благодушно протянул Рюрик. — Только не долго, до завтрашнего утра… — и, потянув повод, он направил коня к самому богатому подворью, которое уже взяли под охрану его дружинники. Половецкий князь не обронил ни слова, даже головы не поднял, чтобы глянуть на стену.
Шарап, прищурясь, долго смотрел в медленно удаляющиеся спины; так хотелось исполнить совет Свиюги, но было поздно, уже ничего исправить было нельзя. Зная и Шарапа, и Звягу, зная, что это они заправляли обороной, а ну как Рюрик пошлет дружинников разорить их дворы?..
От тяжелых дум Шарапа отвлек громкий гомон под стеной. Он откачнулся от зубца, перешел на другую сторону стены и увидел внизу пеструю толпу боярских жен. Увидя Шарапа, они перестали гомонить. Шарап сумрачно спросил: