— Был бы с нами Серик, авось бы и отбились. На этих четырехстах шагах он бы с полсотню положил… Да ты полсотню… Эх-хе-хе… Видать, сложим завтра буйные головушки…
На рассвете следующего дня Шарап, Звяга и Батута в караульном помещении стрельницы обряжались к бою; надели чистые рубахи, новые, пахнущие свежей куделью подкольчужные рубахи. Такие рубахи, плетеные из кудели, на четверть разбавленной льном считались самыми лучшими для боя; они были легкими, и в то же время хорошо держали удар. Надев кольчугу, Шарап подвигал плечами, проговорил:
— Ладная кольчужка…
Батута презрительно бросил:
— Старая работа… Я лучше делаю…
Шарап отрезал:
— Зато проверенная во многих сечах…
На ноги пристегнули поножи. На что Батута проворчал:
— На што на стене поножи?..
Шарап ухмыльнулся:
— Когда половцы на стену влезут, думаешь, у тебя будет время поножи пристегнуть?
Засунув за пояс кольчужные рукавички, вышли на стену. На стене ополчение еще только переодевалось в свежие рубахи. Романовы дружинники, полностью одетые и обряженные, дремали на своих местах, привалившись спинами к стене. Из половецкого стана доносился гомон многих голосов, бряцанье оружия, какие то стуки и скрежет. Наконец послышался протяжный скрип, и из-за остатков сгоревшего тына выползло какое-то чудище, на огромных колесах, с торчащим впереди бараньим лбом.
Свиюга тихо проговорил:
— Крышу мокрыми бычьими шкурами заложили, да и бока завесили, так что стрелами не поджечь…
Шарап проворчал:
— Ничего, выльем на крышу бочку дегтя, да бочку масла — сами оттуда разбегутся, как тараканы… — и, перевесившись с заборола, заорал: — Эй, там! А ну живо сюда бочку дегтя, да бочку масла!..
Внизу кучка смердов куда-то помчалась сломя голову. Шарап оглядел огромный валун, лежащий на стрельцовой площадке, прямо над воротами, проговорил задумчиво:
— Щас его применить, аль оставить на потом?..
Свиюга проворчал:
— Ежели они черепаху к воротам подтащат — никакого «потом» не будет…
Тем временем из-за тына начало вытягиваться половецкое войско; в шесть рядов, прикрываясь щитами, они косо двигались вдоль стены, только левым крылом медленно приближаясь к ней. В первом ряду, прячась за большими щитами пешцов, шли стрельцы и густо садили из самострелов по гребню стены, так что никто головы не смел высунуть.
Шарап заорал:
— Стрелять только в тех, кто лестницы потащит!
Однако Свиюга, чуть высовываясь из-за края бойницы, ловко выщелкивал из строя то пешца, то стрельца. Кое-кто из ополченцев и Романовых дружинников попытались последовать его примеру, но тут же от бойниц отвалилось чуть ли не с дюжину горе-стрельцов. Шарап заорал вне себя:
— Не умеете стрелять, ждите, когда мечом на стене махать придется!
Убитых и раненых смерды унесли со стены. Звяга менее ловко, чем Свиюга, редко постреливал из своей бойницы из самострела. Свиюга крикнул:
— Звяга! Ты время от времени переходи к другой бойнице, половецкие стрельцы ведь тоже не дураки; быстро соображают, откуда по ним метко бьют…
Сообразив, что управлять боем нет никакого смысла, Шарап взял свой самострел, и тоже принялся обстреливать половецкий строй, тщательно выцеливая неосторожно открывшегося стрельца, или пешца, небрежно несущего свой щит.
Строй половцев приблизился к стене на сто шагов и замер, наглухо закрывшись щитами. Только стрельцы, то и дело высовываясь из-за щитов посылали стрелу за стрелой в бойницы. Шарап заорал:
— Всем приготовиться! Щас лестницы потащат!
А черепаха тем временем медленно, но неотвратимо ползла к воротам. Наконец подползла, и раздался первый удар в ворота, вся воротная башня содрогнулась от фундамента до маковки. Шарап подозвал Батуту с Ярцом, и еще с полдюжины мужиков ростом покрупнее. Все вместе, пригибаясь, пролезли на стрельцовскую площадку стрельницы. Там никого не было; потому как прикрытие плохое было — едва ли рослому человеку по пояс. Чуть не на карачках, вцепились в толстые веревки, свисавшие с длинных концов двух журавлей, потянули, кряхтя, подняли деревянный помост с лежащим на нем валуном. Поднатужившись, Шарап скатил его вниз. Снизу раздался громкий треск, дикие вопли и яростная ругань половцев. Тут же, поднатужившись, скинули туда же бочку дегтя и бочку масла. С обеих сторон со стены в кучу бревен и бычьих шкур полетели десятки факелов. Пламя пыхнуло аж выше стрельницы. Шарап почувствовал, как быстро накалилась личина. Пригибаясь за гребень стены, Батута проворчал:
Щас сами себя и спалим…
— Не спа-алим… — благодушно протянул Шарап. — Зря, што ли, каждую ночь стену водой поливали?..
Снизу неслись уж вовсе дикие вопли. Половецкие стрельцы форменным образом неистовствовали. Но стрелы либо втыкались в стену, либо бессильно падали в городе. Наконец из разоренного посада, укрываясь за спинами половецкого строя, побежали воины с лестницами на плечах. Каждую лестницу несли по четверо, умело прикрываясь щитами. Шарап заорал:
— Бей по лестницам!
И сам, подавая пример, принялся садить из самострела. Но стрелы вонзались в щиты, не причиняя вреда, либо втыкались в землю, когда пытались бить носильщиков по ногам. Один Свиюга в мгновение ока обезножил шестерых. Но из задних рядов строя тут же выбежали воины, подхватили лестницы. И вот уже лестницы распределились равномерно вдоль всего строя, пешцы разомкнулись, и лестницы устремились к стенам, строй моментально сомкнулся и быстрым, мерным шагом поспешил за ними.
Схватив ножной лук, Шарап проворчал:
— Ловко действуют, уме-елые…
Строй уже был под самой стеной, а еще никто не подставил под стрелы ножных луков ни плеча, ни ноги. Длинные стрелы бессильно вонзались в щиты. Лестницы взметнулись, и быстро пали на стены. Из разомкнувшегося строя выскочили дружинники князя Рюрика, и дружно бросились на лестницы. Шарап уже ничем не мог помочь ополчению — теперь каждый бился сам за себя. Он схватил несколько сулиц, сколько вместилось в ладонь шуйцы, и принялся быстро, будто ветряная мельница, швырять их вниз. Он точно видел, как трое Рюриковых вояк скатились с лестниц, но остальные лезли густо, напористо. Пришло время и для бревна; толстенного дубового кряжа до поры лежавшего под загородкой. Хватаясь за конец, Шарап заорал:
— А ну, браты, понаутжились!
Подбежали Ярец с Батутой, кто-то еще, бревно медленно закачалось, вползая на гребень стены. И вот с глухим выдохом его перевалили за стену — снизу донесся жуткий треск, вопли, ругань. Шарап на миг высунулся из бойницы, и увидел, что бревно в щепки разнесло сразу две лестницы и перекалечило уйму народу. Появилось время, чтобы передохнуть и оглядеться; везде успешно отбили натиск, переломав бревнами хлипкие лестницы, но слева, где к стене было приставлено тесно друг к дружке аж четыре лестницы, Рюриковы дружинники и густо лезущие вместе с ними половцы, уже перехлестнули стену; одни рубились на стене, другие уже по двум лестницам сбегали внутрь города. Впереди, широко расставив ноги, на стене стоял Гвоздило и вертел в одной руке меч, в другой шестопер, половцы и Рюриковы дружинники разлетались от него во все стороны. Один незадачливый вояка даже перелетел через гребень стены, и с диким воплем шмякнулся об землю. На мгновение повернув лицо, закрытое личиной, искусно выполненной в виде свирепой рожи, Гвоздило проорал:
— Шарап! Иди вниз! Я тут сдю-южу-у!..
Ни слова не говоря, Шарап махнул Звяге рукой, за ними без разговоров кинулись Ярец с Батутой. Пока ссыпались вниз, половцы, будто пятно дегтя на воде, уже расползлись во все стороны от стены, и умело вырубали беспомощное ополчение, слабо разбавленное Романовыми дружинниками. Однако, подоспевшие Шарап со Звягой, и Батута с Ярцом, на некоторое время сместили перевес в сторону горожан, но не на долго; из-за стены перехлестнула еще волна половцев. Шарап видел, как Гвоздило на стене, медленно, будто под натиском урагана, отступает. Вскоре он, и оставшаяся с ним горстка дружинников, кубарем скатились со стены, и присоединились к Шарапову воинству. Запыхавшийся Гвоздило, еле-еле выговорил: