Старшина комендантского взвода Карпов понимал, чувствовал, что все только стремятся делать вид, будто ничего особенного не происходит. Шоферы лениво, как будто от безделья, подходили к машинам, заглядывали под кожухи моторов, заводили их и, прослушав, заглушали и садились поблизости покурить. А на самом деле каждый из них только и ждал сигнала: заводи! Хорошо шоферам — у них в руках баранка. В случае чего — крути куда тебе надо, если хочешь, чтобы шкура осталась цела. Другое дело старшина комендантского взвода — заткнут в какую-нибудь дыру в трудный момент.

Попав на фронт, Карпов считал, что он уже пропал, но — повезло, и ему удалось затесаться в этот комендантский взвод. Командиру взвода младшему лейтенанту Самарину было не до подчиненных. Он одновременно был еще и переводчиком. При таком начальнике Карпов мог себя чувствовать полновластным хозяином взвода.

Бойцы Карпова невзлюбили, но он нисколько не был удручен этим. На свою должность он смотрел только как на ступень, с которой можно было перебраться в более безопасное место. Он всячески старался угодить Самарину, а еще больше — командиру и комиссару полка, начальнику штаба. Беда была подчиненным Карпова, если поблизости оказывалось начальство. Он кричал на бойцов, придирался по малейшему поводу. Однажды, кажется, ему удалось обратить на себя внимание командира и комиссара полка. Узнав, что те появятся на командном пункте, Карпов выгнал бойцов из землянки и живо соорудил в ней баню. За один вечер получил три благодарности. Зато бойцы, лежа в холодную осеннюю ночь под открытым небом, проклинали его.

Часам к одиннадцати стало известно, что первый батальон выбит противником из траншей и отходит. Особенно ожесточенная канонада слышалась со стороны Копани и Дорохова.

Карпов в этот день рано съездил в тыл дивизии и теперь только и думал о том, как бы улизнуть туда еще раз, чтобы оказаться подальше от стрельбы. Однако ехать было боязно: немецкие самолеты все время носились над дорогой.

— Товарищ старшина, вас вызывает младший лейтенант… Он у начальника штаба.

Карпов только собрался идти, как увидел, что младший лейтенант сам бежит ему навстречу.

— Ага! Вы здесь! Сейчас же соберите весь взвод и приведите сюда. Снимите часовых. Взять на каждого бойца по сто патронов и по пять гранат.

Сердце Карпова дрогнуло, но он попытался выкрутиться:

— Мне надо к начальнику тыла дивизии… Он приказал…

— Отставить, старшина. Какой теперь тыл… Не до Тряпок. Выстройте сейчас же бойцов и сами возьмите винтовку.

Едва только успел он забежать в землянку, чтобы захватить свою полевую сумку, как один из бойцов доложил:

— Взвод построен, товарищ младший лейтенант,

— Где Карпов?

— Не может найти, свои подсумки…

Самарин присоединил свой взвод к саперам. Карпов прибежал последним. Скорым маршем двинулись к переднему краю.

Чавкала жидкая грязь под ногами.

— Смотрите! Смотрите! — кричал Самарин в сторону леса.

Там, куда он показывал, над лесом кружилась стая самолетов. Выстроившись в круг, они, казалось, долбили какую-то цель.

— Батарею гвардейцев клюют, — сказал Самарин. — Она дорогу заткнула для их танков. Эти выстоят. Командир у них толковый. Третью войну воюет. Э-х, черт возьми, остановить бы немцев здесь да давнуть до самой Германии!

Переходя через канаву, Самарин оглянулся и перехватил на себе полный злобы и ненависти взгляд Карпова. Как уличенный в преступлении, Карпов мгновенно изменил выражение лица и торопливо облизнул жирные губы большим языком.

Ничего не было в нем сейчас от обычного его бравого вида. Весь он как-то осел. Щекастое лицо стало бледным, почти белым.

— Что, старшина, страшно?

— Не больше, чем некоторым, — раздраженно ответил Карпов.

В лесу впереди послышались крики артиллеристов и торопливо ударили пушки.

— Бегом! — крикнул Самарин и побежал через лес. Карпов выбежал прямо на разбитую пушку. Она стояла на одном колесе и, как подраненное животное мордой, уткнулась стволом в землю. С развороченного верхнего щита стекала не успевшая свернуться человеческая кровь. Тут же между дымящимися гильзами лежали трупы артиллеристов. Их землистые лица, казалось, безучастно смотрели в небо.

Стало тихо. И в этой тишине Карпов услышал умоляющий голос. Лейтенант, стоя на коленях, пытался привести в чувство своего товарища, который, по всему видно, был засыпан во время бомбежки и его только что выкопали.

— Андрюша! Андрюша! — кричал лейтенант. Младший лейтенант доложил командиру батареи о том, что прибыло прикрытие. Они отошли к опушке леса и несколько минут согласовывали действия.

— Танки!

— Расчеты, к орудиям!

Казалось, никто не услышит этой команды, но те, кто уцелел, бегом заняли места. Даже тот, который только что лежал без сознания, поднялся и, шатаясь, направился к пушке.

Командир батареи торопливо вышел навстречу ему.

— Андрюша, что сказал фельдшер? Что сказал фельдшер?

Андрей остановился. Он не слышал. А когда, наконец, понял вопрос, раздраженно сказал:

— Что? Что? Абсолютный покой п-приписал. П-по-нятно?

— Ожил лешак! — сказал лейтенант Самарину, любуясь товарищем, и кивнул головой — Действуй, друг.

Младший лейтенант рассыпал своих бойцов цепочкой по высотке вдоль поймы речушки и приказал окопаться.

— Карпов, — позвал он старшину. — Слушайте меня. Возьмите одного бойца и идите вон туда. Видите, там мысок вытянулся в сторону противника? Занять его у нас нет сил. Будете наблюдать. В случае, если немцы попытаются нас обойти, дайте знать. Сами отходите. Смотрите, будьте осторожны.

Карпов не взял с собой сопровождающего. С мысочка, образованного изгибом речушки, он увидел немцев. Их было человек двадцать. Прикрываясь редким ивняком, они подходили со стороны Дорохова. Впереди шагал толстяк с какими-то нашивками на рукаве мундира, а позади — офицер.

Старшина не подал сигнала Самарину, не побежал обратно. Он отбросил винтовку, зарыл в мох гранаты и торопливо начал сдирать петлички с треугольниками.

Удирая из Белоруссии, Карпов не думал о том, чтобы сдаться в плен. Если бы раньше кто-нибудь намекнул ему на это, он сам отвел бы его куда следует. Нет, он просто хотел уехать на Урал, найти себе какую-нибудь тихую работу и просидеть в тылу до конца войны.

Но его мобилизовали. Он пытался закрепиться в запасном полку. Пытался обратить на себя внимание, надеясь, что его не отправят на фронт. Но это не помогло. Его включили в маршевую роту. А на фронте повезло — он оказался в штабе полка. Сегодня Карпов убедился, что от комендантского взвода до переднего края один шаг.

Карпов не был в душе врагом советского строя. Во всяком случае, так он сам думал. Но владели им всегда только три желания: не упускать возможности, преуспевать и быть на виду. Успехи своих знакомых он объяснял умением обхитрить других, разговоры о честности считал сказками для детей. То, что он иногда занимал видные посты, Карпов считал своей заслугой, умением «подняться вверх». Таких, как Сергей Заякин, которые лезли напролом, добиваясь чего-то, он презирал и ненавидел. Всю жизнь Карпов льстил, лгал, комбинировал. Иногда он сам чувствовал, что оказывается как бы по другую сторону баррикады, но ничего не мог с собой сделать.

Когда он срывал с себя петлички, было одно желание: сдаться в плен и сохранить свою жизнь. Ради этого он готов был на все, что угодно, он готов был сделать все, что немцы от него потребуют. Лишь бы не лежать так, как те артиллеристы с землистыми лицами. Лишь бы жить, жить.

Приготовившись выйти навстречу немцам с поднятыми руками, Карпов выглянул из-за веточек ели, и ему вдруг стало страшно. А вдруг убьют? Эти ведь церемониться не будут. Да и едва ли кто-нибудь из них знает русский язык. Что им расскажешь, что объяснишь?

Тело покрылось гадкой испариной, не хватало воздуха. Весь дрожа, он забился в густой ельник.

Топот ног приближался. В нескольких шагах от себя Карпов увидел немца с нашивками на рукаве. Перед глазами замелькали подошвы сапог с блестящими рядами набоек. Спасло только то, что немцы, не желая продираться через густой ельник, свернули в сторону.