А когда наконец они остались одни, ей стало страшно и жутко. И стоило только Николаю броситься к ней и крепко, до головокружения поцеловать в губы, она испуганно отшатнулась от него;

— Коля, милый, не надо… Не сейчас… Кругом такое… Верь мне. Я буду ждать тебя. Я буду ждать и, когда вое кончится… Ты же знаешь, как я тебя люблю… Мы встретимся с тобой потом… и уже навсегда…

Николай не успел даже возразить. Его вызвали в штаб полка. Оттуда он вернулся почти бегом. Весь вид его говорил, что случилось что-то очень важное.

— Нина, тебе сейчас же придется отправляться к штабу, — взволнованно сказал Николай еще издали. — Там ждут. Вы уезжаете. Сокольский уже в машине.

— Почему, Коля? Хотели же ночью.

— И так молю всех богов, чтобы вы проскочили благополучно. Немцы перешли в наступление. Пытаются отрезать дорогу.

— А вы?

Николай только попросил:

— Подожди одну минутку.

Он побежал к машине и на ходу крикнул:

— Куклина ко мне!

— Старшего сержанта Куклина к командиру!

— Заместителя командира батареи к командиру! — раздались крики.

Сказав что-то Андрею, Николай залез в крытую машину, а Андрей подошел к Нине.

— Уезжаете? Эх, жаль, мало пришлось погостить.

— Андрей, присматривайте, пожалуйста, за Колей, — сказала Нина и сама почувствовала всю нелепость своих слов: получилось как бабья просьба.

Андрей только нахмурился.

— Без этого тут нельзя, но и за кустом не отсидишься, товарищ военврач третьего ранга, — ответил он, переходя на официальный тон, чтобы скрыть свое волнение. — А беспокоиться нечего. Конечно, оберегать будем. Да и Коля не новичок ведь на войне.

Николай выпрыгнул из машины. В руках его был сверток из плащ-палатки.

— Ну, Андрюша, я пошел. Успеете?

— Иди, иди! — с грубоватой нежностью ответил Андрей.

Николай и Нина направились к штабу полка.

— У тебя нет шинели, Нина. Когда еще достанешь. Тут вам с Сокольским по плащ-палатке. И тебе маленький подарочек. Больше ничего нет у меня. Я тебя провожу. Это я еще могу себе позволить. Боже мой, раз только судьба побаловала меня. Умирать буду, вспомню этот день как самый светлый.

У дома, где утром полковник Соловьев стоял со своим штабом, под деревьями ждала легковая машина. По дороге, поглядывая на тропинку, нетерпеливо прохаживался Сокольский.

Николай открыл дверцы машины, подал Нине сверток. Потом рванулся к ней, крепко обнял и жадно поцеловал. Нина бросилась в машину.

А Николай уже подходил к Сокольскому. Не смея подать руку, как старшему по званию, он потянулся к козырьку:

— Счастливого пути, товарищ военврач.

— С Ниной Федоровной, я видел, ты не так прощался, — обнял его Сокольский. — Будь здоров. Пиши нам, да не попадайся к своей невесте на операционный стол.

Машина тронулась. В заднее окно Нина успела мельком увидеть печальное лицо Николая.

По шоссе рысью неслись повозки, кухни; по тропинке на обочине канавы шагали, растянувшись в цепочки, подразделения пехоты. Над лесом, сердито урча пулеметами, дрались самолеты.

В потоке машин и повозок двигались медленно. У перекрестка раздался приказ съехать с дороги и замаскироваться.

Перед закатом солнца Нина снова увидела полковника Соловьева. Он стоял на краю дороги с группой штабников.

Мимо замаскированной легковушки промчались машины с прицепленными пушками. С подножки передней машины спрыгнул Николай и подбежал к полковнику. Тот не то показал ему, не то отметил что-то на планшетке. Николай козырнул и побежал, на ходу вытаскивая из-за голенища сапога какие-то палки. Он повернулся к колонне и пошел, пятясь и подняв над головой два маленьких флажка — белый и красный. Он сделал несколько неуловимых движений, и колонна батареи ускорила движение.

— Коля! — крикнула Нина, перебегая канаву. — Коля!

Но он не услышал. Прыгнув на подножку первой машины, показал шоферу флажками в поле. Не замедляя хода, машина пересекла канаву и помчалась по свежей стерне.

Батарейцы, проезжая мимо Нины, махали ей пилотками, винтовками, но она видела только быстро удалявшуюся первую машину и выгоревшую добела гимнастерку Николая.

Возвращаясь к своим, Нина почувствовала, что ей холодно. Обессиленно опустившись на сиденье, пытаясь чем-нибудь отвлечься от нахлынувшего на нее отчаяния и чувства одиночества, она развернула сверток, который сунул ей Николай.

— Одну палатку Коля просил передать вам, — сказала она Сокольскому.

— Ой, спасибо ему, — обрадовался Сокольский.

Когда Нина стала накидывать на плечо вторую плащ-палатку, на сиденье выпали две коробочки. Она открыла одну из них. Блеснул никелированный металл.

— Браунинг. Бельгийский, дамский, — определил шофер с завистью.

Во второй коробке были патроны.

— Времена-а, — сказал Сокольский, разглядывая подарок. — Раньше люди дарили невестам цветы…

Глава третья

Аня вела урок с увлечением. Она видела, что ребята горячо воспринимают каждое ее слово: лица порозовели от волнения, блестящие глаза следят за каждым ее движением.

Рассказывая, Аня не переставала следить за мальчиком, сидевшим у окна. Это Борис Вавилин. Отец его на фронте, а сам он с младшим братом и сестрой живет у неродной матери.

Что-то сегодня неладно с ним: не по-детски сдвинув брови, он смотрит перед собой и, кажется, ничего не видит. Плотно сжатые губы иногда вздрагивают. В класс он пришел с опозданием, и Аня не успела поговорить с ним.

— Боря, что с тобой сегодня? — спросила Аня, прервав рассказ и боясь его ответа. — Ты совсем меня не слушаешь.

Борис уткнулся лицом в парту и зарыдал. В классе стало невыносимо тихо.

— У Бори папу убили на фронте, — сказала девочка с передней парты. — Они извещение получили.

Аня словно одеревенела. Что сказать этому тринадцатилетнему мальчику? Какими словами утешить?

— Боря… — Но голос ее сорвался и, чтобы не разрыдаться при детях, она выбежала в коридор.

— Вы почему, Анна Григорьевна, не в классе? — остановилась около нее директор школы Анастасия Максимовна.

— У Бори Вавилина убили отца…

— Какое горе! Трое сирот осталось. — Что я ему скажу? Что? Как они будут жить дальше?

— Все это верно, Анна Григорьевна, но класс оставлять нельзя.

Вернувшись к детям, Аня не скрывала, что плакала. Да и не сумела бы. Она подошла к столу. Захотелось многое сказать этим мальчикам и девочкам о счастливой мирной жизни, о гибели женщин и детей в горящем вагоне на узловой станции в первый день войны, о том, как она выскочила с сыном и чудом выбралась в лес, о том, как больше недели брела на восток, оглядываясь на небо, потому что каждую минуту оттуда можно было ждать смерти. Коля теперь болеет. Спасибо, потом до Москвы довезли на машине военные. Там пришлось пролежать в госпитале больше месяца.

— Отец Бори погиб, оберегая нас с вами, — сказала она вместо всего этого. — Он знал, что нужно биться с врагом. Иначе придут немцы, и тогда будет плохо и Боре, и Зое, и Васе. И нам будет плохо. Мы не знаем, как он погиб, но он пал как герой. Таких не забудут. И мы не забудем.

После уроков Борис ожидал Аню в коридоре.

— Анна Григорьевна, я в школу больше не буду ходить, — сказал он, кусая пуговицу на макушке кепки.

— Я понимаю тебя, Боря, — осторожно начала Аня. — Но давай договоримся так: не решать этот вопрос торопливо. Я сейчас поговорю с директором, схожу в сельсовет, а потом вечером приду к вам. А учиться, Боря, надо. Ведь твой папа, наверное, очень хотел видеть вас всех образованными. Не забывай этого. А сейчас пойди домой. Побудь вместе с братом и сестрой.

Вечером, подходя к дому Вавилиных, она увидела Борю, который шел с речки, неся ведра на коромысле. Согнувшись под их тяжестью, он шатался. Во дворе маленькая Зоя и Вася стирали белье.

— Мамы дома нет?

— Она днем не бывает дома. На пристани пропадает.

— А ночью пьяная приходит, — вставила девочка.

— Зойка, когда старшие разговаривают, не вмешивайся, — прервал ее Борис, нахмурившись.