В это время Зину вызвали к телефону. Звонил Дмитрий Петрович Колесниченко. — Как состояние Нины?

— Из-за карикатуры люди еще не умирали, — резко ответила Зина.

— Какая карикатура? При чем тут карикатура? Я спрашиваю о температуре…

— С чего бы это вдруг мы стали мерить ей температуру?

— Да вы что там, все, что ли, ненормальные? — рассердился Колесниченко. — Одна играет со своим здоровьем, а другая… Она разве вам ничего не сказала? Понимаете? Несчастный случай… Кровь нужна была. А под руками такой группы крови не оказалось. Нина свою отдала… Много…

Зина вышла из телефонной будки потрясенная и остановилась, стиснув виски ладонями. Пришла она в себя от торжествующего голоса Васи Родионова, бросившегося ей навстречу.

— Зиночка! Почему сегодня не видно вашей подруги Нины?

— Замолчи, худдожник! — бросила Зина, оттолкнув его.

И столько совершенно неприкрытого презрения и возмущения было в ее голосе, что Родионов умоляюще прокричал вслед:

— Зина! Погоди!

— Отстань!

Когда она забежала в комнату, то увидела, что Нина лежит на кровати и, уткнувшись в подушку, рыдает.

— Ниночка, милая, что же ты молчала, как не стыдно… Эх ты… Славная моя…

— Праздник… А от него даже открытки нет! Почему он не напишет? — спросила Нина и еще сильнее разрыдалась.

В это утро Николай проснулся в каком-то возбужденном настроении и долго не мог выйти из состояния не то сна, не то яви. Он был уверен и не уверен в том, что только что разговаривал с Ниной Где был этот разговор, о чем, он не помнил Помнилось только, что разговаривали полунамеками, но прекрасно понимали друг друга. И в груди от этого осталось чуть щемящее душу волнение..

Почти полтора года он ничего не знал о Нине. Да и что, собственно, нужно было знать? Что не хватило пригласительного билета на свадьбу? Дал же он себе слово никогда больше не думать о ней… А вот нехитрый сон — и в который уже раз! — опять разбередил душу.

Он знал свою способность видеть себя как бы со стороны. Дурная это или хорошая черта, он сам не понимал и никому никогда не говорил о ней. Вот и сейчас он вдруг представил себе солнечный день и себя самого в военной форме и с вещевым мешком за спиной в родном городе. Навстречу ему идет женщина с двумя маленькими сыновьями-красавцами в одинаковых костюмчиках… Нина!.. Но нет, нет, это не может быть она… не может быть…

С трудом отогнал Николай от себя видение, приподнялся и, откинув край палатки, выглянул наружу. Солнце за артиллерийским парком только что оторвалось от горизонта. В долине над прудом лежал негустой сизый туман. Трава серебрилась росою. В густое щебетание птиц время от времени врывались басистые голоса петухов, доносившиеся из деревни за прудом.

Тихо отшагивал дневальный между рядами палаток.

— Опять на тебя хандра напала? — раздался почти над самым ухом голос Андрея, который лежал с ним рядом.

— Спи ты, черт! — отругнулся Николай, застигнутый врасплох.

— Слушай, Колька, — таинственно зашептал Андрей, — ну напиши ты ей прямо: сохну, мол, милая, не могу без тебя. Ну до каких пор ты будешь мучиться?

— Андрюша, тебе говорю, брось травить…

— Ну и народ пошел нынче… Ведь тебе же добра желают… — И Андрей небрежно швырнул на одеяло Николая сложенный вчетверо лист бумаги.

Эти округленные торопливые буквы, это мягкое упрямство наклонных строк Николай узнал бы среди тысячи почерков..

— Что это? Откуда? — спросил он испуганно и, не дожидаясь ответа, впился глазами в письмо.

«Здравствуйте, незнакомый земляк!

Извините, что мы не сразу ответили на ваше письмо. К сожалению, нам неизвестен адрес Николая Снопова.

Мы с подругами пытались разузнать в пединституте, но безуспешно. Нам он не пишет.

Надеемся, что вы все же скоро установите с ним связь.

Передайте ему от нас большой привет и пожелание счастья. Нам самим едва ли удастся увидеть его.

Через месяц мы заканчиваем институт. Меня назначили в Бурят-Монголию, а Зина и Клава едут в Приморский край.

Страна наша велика, и надежды на случайные встречи исключаются.

С комсомольским приветом Ника Никитина с подругами».

— Андрюшка, дьявол, — задыхаясь от волнения, заговорил Николай, совершенно ошеломленный письмом. — Ну, я понимаю, понимаю, что ты написал ей под тем предлогом, что разыскиваешь мой адрес. Но ведь ты же знаешь, что подразделение у нас одно? Что она теперь подумает обо мне? Ты это соображал, голова?

— Индюк тоже соображал… В зенитной-то батарее другой почтовый ящик!

— Да, конечно, верно, — вздохнул Николай. Возбуждение его растаяло, словно его и не бывало.

— Ну что ты это, в самом деле! — не выдержал Андрей роли балагура. — Надо радоваться, а ты… Ну неужели же ты ни черта не понимаешь? Нина-то ведь умнее тебя. Она сразу сообразила, что ты рядом со мной. Иначе не стала бы так подробно писать. И неужели же ты не чувствуешь, как она ждет хоть одного твоего слова?

Николай почти совсем не слушал Андрея. Лицо его постепенно светлело.

— Андрюша! Чудище! Лешак ты мой! — почти закричал он и перепрыгнул на постель к Андрею. — Я должен, понимаешь ты, должен ее увидеть. Застать до отъезда в Бурят-Монголию… Сегодня же подам рапорт об отпуске. Ведь имею же я на это право, в конце концов.

— Что за шум? Кто тут нарушает сон? — раздался сердитый голос дежурного по батарее лейтенанта Зябликова.

Николай прыгнул в свою постель и юркнул под одеяло.

Лейтенант, заглянувший в палатку, подозрительно оглядел обоих усердно храпящих старших сержантов и ушел.

Утром во время построения Николай вручил командиру взвода рапорт об отпуске.

— Дома что-то не в порядке? Ах, девушка должна уехать! Не знаю, не знаю. Из-за этого едва ли дадут отпуск. Девушек везде полно, но я направлю рапорт выше…

Ничего не понял лейтенант. Был бы тут капитан Гусев, тот сказал бы по-другому: «Девушек, Коля, на свете много, но для каждого только одна. Упустишь свою, неизвестно, как сложится жизнь». Но капитана Гусева не было. Он вот уже три месяца находится на курсах усовершенствования командного состава где-то под Москвой.

Во время завтрака в столовую прибежал запыхавшийся дневальный и, разыскав Николая, радостно сообщил ему:

— Товарищ старший сержант, вас вызывают на контрольно-пропускной пункт. К вам приехали.

— Кто? Кто приехал? Откуда?

— Не знаю, не знаю, по линейке передали, велели сообщить.

Ответ этот сразу же заставил Николая усомниться в правильности сообщения. Передача по линейке! Этот архаический способ связи, сохранившийся, может быть, со времен взятия Очакова, весьма часто подводил людей. В самом деле, стоят солдаты в сотне метров друг от друга и должны передавать распоряжение из слова в слово. Кто еще как расслышит… Кто еще как передаст… Да и кого может ждать Николай? Кто может к нему приехать?

Все же, наспех позавтракав, Николай поручил Андрею увести взвод управления к палаткам, а сам побежал к командиру батареи просить увольнительную.

То ли Мирошниченко был сегодня в хорошем настроении, то ли был удивлен тем, что к нему обратился старший сержант Снопов, человек, который не имел привычки досаждать просьбами, но только он сразу же подписал увольнительную не только Николаю, но и Андрею.

По пути к палаткам Николай успел послать одного из красноармейцев батареи. к Андрею с увольнительной, а сам свернул к контрольно-пропускному пункту.

За воротами Николай не обнаружил никого, кто мог бы его вызывать. Только метрах в ста в стороне сидели на траве мужчина и женщина и около них бегал маленький мальчик.

— Коля! Сюда! — крикнул мужчина, поднимаясь, и замахал рукой, чтобы обратить на себя внимание.

— Сережа! Аня? Вот неожиданность! Ой как же это хорошо. Но как вы здесь? Откуда?

— Решили посмотреть, каким ты генералом стал за это время, — сказал Сергей, кинувшись Николаю навстречу и обнимая его. — Ну, здравствуй, здравствуй, дружище!