— Что по радио?

— Какие известия с фронта?

— Фронта пока нет. Ведут бои пограничники.

Отряд двинулся.

Недалеко от Климковичей пришлось залечь во ржи: появилось несколько десятков немецких самолетов. Они летели над железной дорогой, но скоро скрылись. Через несколько минут с восточной стороны донеслись приглушенные звуки и, казалось, земля заходила под ногами.

— Узловую бомбят,

— Что там сейчас творится!

— О-ох!

— Что с вами, Сергей Петрович?

— Мои там. Сын и жена. По времени поезд как раз должен быть там.

— Н-да! А может быть, успели проскочить?

Над горизонтом поднялись черные клубы дыма и, растекаясь, затянули небосклон.

— Нефтебаза горит.

— Нет, это на станции, должно быть.

— Хватило, наверное, всем.

Через несколько минут батальон догнал на грузовой машине Ванин.

— Надо послать на помощь узловой станции… — сказал он Барановскому. — Звонили оттуда. Страшное дело! Горит нефтебаза, заготзерно и вокзал.

— Кто желает ехать, садитесь в машину, — скомандовал Барановский.

Сергей одним из первых бросился в кузов, за ним полез Иван Семенович, назначенный руководителем первой группы.

Машина помчалась. Сергей молча смотрел вдаль, а сердце щемило от предчувствия беды. Когда выехали на гору перед станцией, у кого-то вырвался стон:

— Ох, что делается! Что делается!

Миновав железнодорожный мост, машина вырвалась к центру города. Удручающе действовал запах горящей нефти, масла и красок.

На площади машину остановили. Сергей выпрыгнул из кузова и побежал на перрон, минуя объятое пламенем полуразрушенное здание вокзала.

Первое, что бросилось в глаза, были трупы, лежавшие вдоль остатков пассажирского поезда. Их было много — женские, детские — обгорелые и искромсанные. Сергей шел, с ужасом всматриваясь в них. У самого вокзала стояли три вагона, чудом устоявшие на рельсах. На стойке тамбура одного из них Сергей увидел эмалированный железный лист с цифрой «тринадцать». Он снял номер и, сам не зная для чего, положил в карман пиджака. В вагоне лежали трупы четырех женщин и ребенка. Ни Ани, ни Коленьки среди них не было. Крыша вагона, пробитая пулями, просвечивала, как решето.

Силы покинули Сергея. Он опустился на вывороченный пол и закрыл лицо руками. Рыдания душили его, сдавив горло, но слез не было.

Кто-то положил на его плечо руку и потянул за пиджак.

— Пойдемте, Сергей Петрович. Здесь вы ничем не поможете. И. ваших тут нет. Да и не время сейчас предаваться горю.

Сергей поднял голову. Перед ним стоял Иван Семенович. Покорно вышел за ним, но тотчас же бросился обратно, машинально вытащив из кармана и прижимая к груди, эмалированный номер вагона.

— Послушайте, Сергей Петрович! Держите себя- в руках. Есть надежда, что Анна Григорьевна вырвалась. Многие ушли пешком. В госпитале их нет. Я справлялся.

Сергей непонимающе смотрел на него… — Сергей Петрович! Заякин! — крикнул наконец Иван Семенович. — Довольно! Нас прислали сюда помогать! Спасать женщин и детей! Пойдемте! Приказываю!

— Да. Да. Пойдемте. А Коленька и Аня…

Работал он как во сне: перетаскивал носилки, тушил пожар, разгружал вагоны, переносил ящики и мешки. Поздно вечером возле заготзерно его остановил Барановский.

— Вы бы, Сергей Петрович, отдохнули.

— Что? Отдохнуть! Нет, не до того теперь.

Под утро снова был налет авиации. Роту Ивана Семеновича бросили на восстановление пути. Один из железнодорожников протянул Сергею ломоть хлеба с куском сала и кружку воды.

— Ешь, товарищ. «Раскисать начинаю… Поэтому заботятся обо мне», — подумал Сергей, взял кружку и выпил воды. Только после этого он почувствовал голод.

Мотострелковая дивизия понесла в это утро большие потери не только от бомбежки. В ночь на двадцать второе июня несколько командиров получили срочные вызовы: одни — к начальству, другие — в расположение части. Вызваны были и полковник, и подполковники, и интенданты, и даже военврач. Все они бесследно исчезли. Только позже выяснилось, что все это было делом рук диверсантов, которым удалось выманить всех их из квартир и перебить.

Дивизия в первые же часы войны была направлена к границе. Колонны продвигались в исключительно трудной обстановке и с большими потерями. Немцы хотели обескровить дивизию еще до подхода ее на исходные рубежи. Два горбатых самолета-корректировщика беспрерывно носились над шоссейной дорогой, а сотни бомбардировщиков наносили бомбовые удары.

В колоннах все смешалось, перепуталось. Потеряна была связь, и управление фактически перестало существовать.

Помкомвзвода Андрей Куклин с двумя орудиями был вначале в составе головной походной заставы. Одна машина отстала где-то во время бомбежки. А машина, на которой ехал Андрей, вышла из строя на полдороге: в мотор попал осколок. К счастью, никто из расчета не пострадал. Андрей отцепил орудие и укатил его в кусты. Там его нашел капитан Гусев и уехал, пообещав выслать другую машину.

Обещанная машина пришла уже под вечер. Едва Андрей проехал километров десять и оказался на открытом месте, как началось.

— Воздух! Воздух! — закричали из кузова и забарабанили кулаками по кабине.

Андрей выглянул из дверцы. Два пикирующих бомбардировщика вынырнули из туч и взяли направление на машину.

— Расчет, долой с машины! Тарасов, беги! — крикнул он шоферу, перехватил в свои руки баранку и, встав на крыло, погнал машину через поле к ближайшему лесу.

По земле перед ним пронеслась крестообразная тень. Андрей повернул руль. Бомбы разорвались в стороне. Но сейчас же вслед за первым самолетом атаковал второй, а потом оба развернулись, чтобы повторить заход.

Андрею казалось, что противник, видя его беспомощность, как будто играет с ним. Стало обидно до слез. И в то же время Андрей почувствовал в себе страшную злобу.

Делая невероятные развороты, остановки, машина с полного хода ворвалась в лес. Ломая сучья и сбивая все, что попадалось на пути, Андрей заехал глубоко в чащобу. Немецкие летчики, упустив жертву, еще долго неистовствовали, но уже вслепую.

Расчет орудия и шофер, прибежавшие после того как гул самолетов отдалился, застали Андрея целым и невредимым. Он сидел на траве и затяжно курил.

— Ну, что? Что смотрите? — закричал он. — Курящего человека не видали? А ну, разворачивай машину и выводи! Нечего тут прохлаждаться!

В полк прибыли уже к аакату солнца. Батарея заняла позицию посреди леса на восточном скате небольшой высотки. Метрах в восьмистах догорала литовская деревня. Отблески пламени багровыми змейками извивались на крашеных стволах орудий. Впереди шла частая перестрелка.

Поставив орудие в приготовленный окоп, Андрей доложил старшему на огневой:

— Расчет первого орудия прибыл в полном составе.

— Хорошо, — принял рапорт лейтенант Федотов.

— Как наши?

— Немцы прорвались далеко. Лейтенанта Зябликова увезли, — подавленно ответил лейтенант. — В ногу разрывной пулей… Сам видел.

— Снопов вместо него?

— Он. Говорят, уже ходил вместе с пехотой в атаку.

В сумерках из леса появился Николай. Он подталкивал перед собой здоровенного солдата в незнакомой грязно-зеленой форме и с завязанными глазами. Немец! Вот они какие!

— Зачем завязал глаза? — спросил капитан Гусев. Николай поморщился и только махнул рукой: не спрашивайте, мол, товарищ капитан.

Пленный понял вопрос капитана и застонал:

— Майне ауген… Майне ауген…

— Осколками оба глаза, — неохотно сообщил Николай.

— Черт бы вас побрал, немцев! — процедил сквозь зубы капитан. — Сидели бы в своем фатерланде, и никто бы вас не тронул.

Бойцы окружили немца и с любопытством разглядывали его, но Николай предупредил:

— Смотрите, поосторожней. Дурак может пойти на все.

— Как немцы? — спросил Андрей.

— Дерутся, — неохотно ответил Николай. Андрей опять спросил:

— Хуже или лучше японцев?

— Спроси его, — кивнул Николай в сторону пленного, сидевшего в окружении бойцов. — Сволочь, ведь ослеп навсегда, а стоит и строчит из автомата. Когда я выбил оружие, схватил меня и успел подмять под себя. Хорошо, что подоспел майор Кушнарев…