— Подождите, Сергей Петрович! — ухватился за его руку Иван Семенович, хотя в этом не было надобности.

— Не уходите, Анна Григорьевна. Бросьте его! — кричала Марина Игнатьевна, оттесняя Аню от Сергея. Несколько человек кинулось к нему. Началась чуть ли не свалка.

Аня направилась к выходу с гордо поднятой головой. За ней по пятам двигались Кравцовы и Карпов, уговаривая остаться.

Половину дороги шли молча. Впереди шагала Аня, а в нескольких шагах от нее Сергей.

— Доволен теперь? — спросила она. — Опозорил на весь свет. Разве можно дальше так? Уйду я от тебя. Живи как знаешь!

— Я это уже знаю, — ответил он устало. — Понял.

Дома Аня, ожидая продолжения скандала, закрылась в спальне. Она была уверена, что, пошумев, Сергей вынужден будет извиниться. Но Он не пришел, и она незаметно уснула.

Утром Аня была даже удивлена тем, что Сергея нет рядом. Когда открыла дверь спальни, увидела, что он лежит, не раздевшийся, на голой скамейке. На подоконнике рядом с ним стояла переполненная пепельница. Увидев Аню, он поднялся.

— Извини, Аня… О сыне пока придется тебе заботиться одной…

— Что ты надумал?

— Семьи у нас нет. Не получилась… А ты пока молода… Понимаю, что сын…

Ане вдруг стало страшно. Не разумом, а скорее чувством она поняла, что наступил крах в самом главном.

— Я бы сам взял сына, — доносился до Ани голос Сергея, как по телефону. — Знаю, что он тебе помешает… Но сейчас… Постараюсь, чтобы этого не было… Все сделаю…

Аня видела только его искривленные в виноватой улыбке губы. Она словно оцепенела вся. Не могла выдавить из себя ни слова.

Сергей, одевшись, вошел в спальню, остановился у кроватки сына и заплакал по-мужски — без слез, без звука.

Аня не остановила его, не загородила дорогу, когда он выходил из дому, потому что знала: сказать ей нечего. До сих пор она думала, что все в нем наигранно, все неискренно, а он был такой в действительности. И не он, а она жила до сих пор выдуманной жизнью, отравляла существование семьи и оскорбляла его на каждом шагу! Чего она хотела?

На пороге Сергей остановился и оглядел комнату, словно прощаясь с ней навсегда, потом тяжело ступил через порог.

Аня вздрогнула, когда скрипнула старая калитка, но и тут не смогла ни сдвинуться с места, ни сказать хоть слово.

На подоконнике в пепельнице дымился окурок.

Зимние каникулы проходили. Десять дней Аня не могла заставить себя пойти в школу: стыдно было показаться людям на глаза. Ни один из учителей не пришел проведать ее. Даже Ядвига Станиславовна.

Квартира стала пустой, гнетущей, как после выноса покойника.

В первые дни после ухода Сергея Аня не хотела верить в распад семьи. Ждала каждый день: может быть, вернется? Но он не приходил.

В последний день каникул забежала Марина Игнатьевна.

— Как живешь, Анечка? Знаешь, сегодня будут обсуждать персональное дело Сергея Петровича, — щебетала она. — На собрание пойдешь? Приходи к нам. Поиграем в карты. Карпов приехал. С утра торчит у нас…

Аня смотрела на заплывшее жирное лицо Марины Игнатьевны и думала: «Почему эти люди хотят зла мужу? Что он им сделал?» А она считала эту женщину своей лучшей подругой…

Чтобы поскорее выпроводить гостью, сказала:

— Собираюсь идти,

Но Аня не в силах была пойти, потому что не была готова к встрече с Сергеем. Чтобы как-нибудь поскорее прошло время собрания, она начала купать сына. Но Коленька, привыкший вместе с папой пускать кораблики в ванне, звал отца и поднял крик.

— Сиди! — прикрикнула на него Аня.

Ребёнок ничего не понял и продолжал звать отца. Рассердившись, Аня нашлепала его и, вымыв кое-как, передала няне.

Она отшлепала ребенка, но сама уже думала о другом. В чем виноват ребенок? Почему он должен лишиться отца? Что она скажет сыну, когда тот вырастет? А там в библиотеке клуба Сергей сейчас один… Один…

Аня рывком сорвала с себя клеенчатый фартук и, схватив с вешалки пальто, выбежала на улицу.

Ещё в коридоре клуба она услышала голос Гришина.

— Когда выяснилось, что разоблачение стало неминуемо, Заякин бежал в Белоруссию…

Никто не заметил появления Ани. Гришин стоял у стола в расстегнутом пальто и резал воздух кулаком:

— Распоясавшийся хулиган на новогоднем вечере в школе учинил настоящую драку, а потом избил свою жену и ушел из дому, оставив ее с малолетним ребенком.

— Неправда! — крикнула Аня. — Это ты выдумал, Гришин, что он избил меня! Как тебе не стыдно?

— Вам, товарищ Заякина, слово не дано. Потом расскажете, как сын репрессированного кулака бежал поближе к границе…

— Неправда! Неправда! Ты же наш хлеб ел! За наш стол садился! — крикнула Аня, не найдя слов, чтобы уличить Гришина.

— Я вам должен? — издевательски спросил Гришин. — Сколько причитается с меня? Могу сейчас уплатить. — И он вытащил бумажник.

— Почему он бессовестно клевещет, товарищи? Ведь Сергея обком партии послал.

— Довольно! — прервал председатель собрания. А Гришин спокойно продолжал:

— Вы помните, товарищи, что рассказывал Заякин о себе, когда его выбирали секретарем? Лгал он. Отец его расстрелян как враг народа в тридцать седьмом году.

— Это же клевета! Отец умер еще в тридцать четвертом. Это, наверно, карповские измышления! — сказал Сергей.

— Вопросы есть? Кто желает выступать? — спросил председатель, прервав Сергея.

— Никаких выступлений, — поспешно предупредил Гришин. — Он исключен из комсомола. Я рассказал только в порядке информации.

— Тогда зачем же нас собрали сюда? — раздался робкий голос.

— Сказано: информировать.

— Мне кажется, что я имею право по уставу объяснить, — начал было Сергей, но Гришин грубо прервал его:

— На суде будешь оправдываться. Сыновьям врагов народа мы никогда не предоставляем трибуну. Выйдите отсюда!

Сергей тяжело встал и медленно пошел к выходу. Аня выбежала вслед за ним.

— Тебе не надо было уходить, Сережа! Ведь это же ужасно… Надо было… Боже мой, как я виновата перед тобой. Как я виновата… Но Коленька… Он же ничего не понимает, он же зовет папу… Идем, идем домой, Сережа…

— Коленька? — словно в забытьи сказал Сергей. — Я его вижу во сне каждую ночь.

— Сережа, родной мой, я постараюсь измениться. Я понимаю… Я так поняла теперь все.

Сергей что-то хотел ответить, но не успел и мгновенно побледнел как бумага: возле крыльца остановилась легковая машина. Оттуда вышли двое в военной форме.

— Заякин Сергей Петрович? Садитесь в машину… — Сережа!

— Не надо, Аня, — тихо сказал он, отстраняя ее от себя. — Ты же знаешь, я ни в чем не виноват… Там выяснится все…

Согнувшись, он вошел в машину.

Задав учащимся самостоятельную работу, Аня прошла между рядами парт и остановилась у окна. Тракт с утра заметно почернел под лучами мартовского солнца. Длинные ледяные сосульки, свисавшие с концов крыш школьного сарая, поредели, и некоторые, сорвавшись, падали на ее глазах. Крашеная железная кровля сельсовета курилась легким паром,

Все как будто уладилось. Сергея из района отпустили в ту же ночь, и он пришел прямо домой. Ни одним словом не упрекнул он Аню, но от этого ей не было легче.

Недавно Барановский, вернувшийся с районного собрания партийного актива, сказал в учительской:

— Наконец-то закончилась паршивая возня вокруг Сергея Петровича. Пришло отношение с Урала. Прекрасную характеристику прислали. Секретарь райкома зачитал на собрании.

Сегодня должен был решаться вопрос о восстановлении в комсомоле. Сергей с раннего утра выехал в райком.

Казалось бы, все приходит в нормальное состояние, но Аню не покидало чувство неустроенности, чувство страха перед чем-то, что, казалось ей, нависло над нею и Сергеем какой-то черной грозовой тучей. Она боялась Кравцовых. Учителя не раз намекали Ане, что Кравцов украдкой подслушивает уроки Сергея. Сама она боялась сказать Сергею об этом: опасалась его резкости. Ведь отношения их далеко еще не наладились. Но вчера Сергей сам обнаружил это. После четвертого урока в учительскую зашел Кравцов и торопливо начал одеваться, но Антон Антонович задержал его каким-то вопросом.