— Направляйтесь в свой полк, — сказал генерал, выслушав Николая. — Правда, отсюда я вам не смогу гарантировать должность командира взвода…

— Для меня это не имеет значения, товарищ генерал. Могу служить и рядовым.

— Зачем это нужно? Кому от этого польза? У вас опыт…

Генерал что-то написал на рапорте.

В приемной Николай прочитал: «Направить по месту прежней службы».

— Ну как? Вышло? — спросил полковник артиллерист.

— Благодарю вас, товарищ полковник. Вышло.

В тот же день он выехал из Ленинграда. В вещевом мешке его был сухой паек на три дня и несколько английских и немецких книг. Он продолжал заниматься языками и строго следовал установленному для себя правилу: в любой обстановке; выучивать за день хоть несколько новых слов.

Утром на одной станции купил свежие газеты. Печатались материалы седьмой сессии Верховного Совета СССР о принятии Литвы, Латвии и Эстонии в состав СССР, о преобразовании автономной Молдавской республики в союзную республику вместе с возвращенной Бессарабией.

Вести из-за границы были тревожны. Мир переживал критический период. Рушились сильные государства, несколько столетий подряд задававшие тон всей Европе и диктовавшие свою волю другим народам, трещали привычные устои.

В апреле гитлеровские войска оккупировали Данию и Норвегию, а в мае захватили Бельгию, Нидерланды, Люксембург. Английские войска, потерпев поражение, эвакуировались из Дюнкерка с колоссальными потерями. Немецкий солдатский сапог топтал французскую землю. Французские войска были разгромлены, а в июне, к изумлению всего мира, стало известно, что Париж, город славы французского народа, город героических традиций, сдается без боя. Но даже тогда, когда гитлеровцы громили англо-французские войска, правящие круги Англии и Франции вели войну, которую недаром прозвали «странной войной». Суть ее заключалась в том, чтобы, воюя с немцами, не причинять им серьезного ущерба. И боже сохрани, чтобы нанести фашистам поражение! Гитлеровскую военную машину оберегали, чтобы натравить ее на Советский Союз.

Поезд шел по белорусской земле. Отложив газеты, Николай долго смотрел в окно. Вот на поле над небольшой полноводной рекой прицепной комбайн убирает пшеницу. Мужчины и женщины накладывают на телеги свежую солому. Возле одного из возов надсадно лает рыжая собака.

Потом начался лес. И поле с комбайном, и лес чем-то напомнили Николаю родное село, и ему страстно захотелось побыть дома, походить по полям и лесам, где он помнил каждое дерево, посидеть с удочкой на пруду, увидеть рассвет. Это не было мимолетное желание, это была солдатская тоска, охватившая и стиснувшая его до боли. И в то же время он хорошо понимал, что сейчас не время думать об этом.

Война, которая, казалось бы, бушует вдали, приближалась к нашим границам.

Еще издали Николай увидел правильные ряды выгоревших на солнце палаток, расположившихся на опушке леса над рекой. Подгоняемый нетерпением, он перекинул скатку шинели на левую руку и ускорил шаг. Но, пройдя контрольно-пропускной пункт и разыскав палатки своей батареи, он не нашел там никого, кроме двух незнакомых красноармейцев. Полк ушел на трехдневные тактические занятия.

Единственное, что узнал Николай у дневального, это то, что командует батареей теперь не Лаченко, а новый человек — лейтенант Мирошниченко.

С каждым часом становилось жарче. От жары и безделья Николая клонило ко сну, но просить у дневальных позволения поспать в палатке не хотелось.

Часов в одиннадцать за палатками остановилась машина, нагруженная хозяйственным имуществом. Из кабины выскочил первый знакомый человек.

— Старшина! Казаков! — крикнул Николай. Казаков отмахнулся от подошедшего к нему с докладом дневального и кинулся навстречу Николаю.

— Вернулся! Вот здорово! А мы боялись, что тебя направят в другую часть. Брат ты мой! — обнял он Николая. — Вот здорово! Эх, жаль, что наших нет. Вечером только будут. Я, Коля, съезжу тут в одно место и потом весь день буду с тобой. Ты отдохни пока. Дневальный! Устройте старшего сержанта в мою палатку! — И, не дав Николаю опомниться, побежал к машине.

Часа через два он разбудил Николая.

— Пойдем-ка отсюда, — сказал он, потряхивая раздувшейся полевой сумкой. — Обед я взял с собой. Дежурному по полку доложил. Сейчас, знаешь, очень строго насчет самоволки.

Когда вышли из лагеря, по выжженному солнцем голубому небу расплывались тощие облака; над полями переливалось бесцветное марево. Даль утопала в синей дымке.

На склоне горы, где тропинка пересекала автомобильную дорогу, перед ними внезапно закружилась воронка мусора и, обдав их горячей струей воздуха и пыли, понеслась к лагерю.

— Вот холера! — беззлобно выругался старшина, гоняясь за своей фуражкой. — Гроза будет!

На реке, разыскав укромное местечко, выкупались.

— Как теперь в батарее? Командир хороший?

— Мирошниченко? Как тебе сказать, Коля. Вроде бы старается, но… Иногда человек как человек, а в другой раз сам леший не поймет его. Сыплет взыскания направо и налево, и виноватым и правым. Ребята нервничают. А впрочем, ну его! Нечего сплетничать. Сам узнаешь. Давай пообедаем.

В лагерь вернулись под вечер. И едва только успели зайти в палатку, как послышался топот ног и возглас:

— Где он, этот лешак? Дайте мне его сюда немедленно!

Вихрем ворвался в палатку Андрей и тотчас накинулся на Николая и стал его тормошить, приговаривая:

— Э-э, до чего же ты бледный, Коля. Но ничего. Мы тебя отполируем здесь так, что будешь блестеть, как медный таз.

— Перестань ты трещать! Скажи лучше, где наши? Почему ты один? — спросил Николай, насильно усаживая Андрея рядом с собой. — Скоро приедут?

— Скоро. Я их обогнал. Тут меня по пути один знакомый генерал подбросил на своей машине, — ответил Андрей как можно более равнодушно и скромно.

— Тебя? Знакомый генерал? Брешешь ты, Андрюша!

— Ну что ты, Коля! — удрученно развел руками Андрей. — Ну чего тут особенного?

Андрей не врал. Вернее, почти не врал.

В течение трех дней тактических занятий Андрей находился в распоряжении «нейтральных», как называли проверяющих из штаба округа. Он таскал с собой взрывпакеты и по указанию проверяющего имитировал «обстрел».

Сегодня занятия начались задолго до восхода солнца, и Андрей исходил много километров. После обеда он попал в распоряжение весьма ворчливого и требовательного майора, поэтому запасы взрывпакетов у него подошли к концу.

В одной из долин их догнал генерал, которого Андрей видел однажды на полковых учениях.

— Взрывпакетчик! — позвал генерал, остановив машину. — Садись назад и будешь бросать пакеты по моему указанию.

Не посмотрев, сколько осталось в сумке пакетов (что и говорить, чуть-чуть растерялся!), Андрей прыгнул в машину и очутился рядом с полковником. Только теперь он обнаружил, что у него всего один пакет, но говорить об этом уже было поздно: машина мчалась вперед. Андрей махнул рукой: будь что будет…

По дороге обогнали батарею. Машина прошла быстро, но батарейцы успели разглядеть Андрея. Он с маршальской небрежностью сидел за спиной генерала.

На беду на излучине речушки показался батальон. Бойцы сходились к опушке леса, где стояла кухня, не то обедать, не то ужинать. Даже Андрею было видно, насколько безрассудно в боевых условиях такое скопление.

— Бросай пакеты! — крикнул генерал, не поворачиваясь.

Андрей швырнул последний пакет. Где-то позади послышался слабый хлопок.

— Бросай еще!

— У меня их нет больше, товарищ генерал! Генерал удивленно посмотрел на Андрея и, не успев рассердиться, крикнул:

— Убирайся отсюда!

Андрею только это и нужно было. Не дожидаясь даже, пока шофер остановит машину, он спрыгнул на землю и, смешавшись с разбегающимися бойцами, убрался подальше от генеральской машины.

Это и называл Андрей «знакомый генерал подбросил на своей машине».

— Ох, Андрюша! Не миновать тебе строгача суток на десять. Будет тогда тебе «знакомый генерал».