Что-то было простое и добродушное в этом человеке, и Сергей с удовольствием пожал ему руку.

На работе незаметно проходили дни и недели, В октябре в Климковичах было отчетно-выборное комсомольское собрание: прежний секретарь уходил в армию.

Аня и Сергей немного запоздали из-за уроков. Когда они вошли в библиотеку, где проходило собрание, выступал инструктор райкома Гришин. Его они знали: каждый, раз, когда он приезжал в Климковичи, он ночевал

У них.

Слушая доклад, Сергей украдкой разглядывал невысокого человека лет тридцати пяти, который сидел в стороне у стеллажей с книгами.

— Кто это? — спросил Сергей соседа по скамейке. — Первый секретарь райкома партии Ванин. Ванин чем-то был похож на Барановского. Такое же открытое светлое лицо, спокойные, ясные глаза. Такие же густые темно-русые волосы, зачесанные набок. Полной неожиданностью для Ани и Сергея было, когда при обсуждении кандидатуры будущего секретаря назвали фамилию Заякина.

— Да что вы, товарищи! — взмолился Сергей. — Нельзя же подходить к этому делу так несерьезно. Какой из меня секретарь? Я же только-только приехал, да и людей здесь не знаю.

— А разве люди рождаются с качествами секретарей? — бросил Ванин, не отрываясь от книги, которую он не то читал, не то просто разглядывал. — Знаю, что не рождаются, но…

— Расскажите биографию!

— Какую общественную работу раньше выполняли?

— Нет ли репрессированных родственников? Досадны и надоедливы были эти вопросы.

— Товарищи, не справиться мне…

— А вы работайте всей организацией, — посоветовал Ванин, — наверняка справитесь.

Сергея выбрали единогласно.

Принимая дела от прежнего секретаря, Сергей задержался в библиотеке.

— Вот вы и попали в самую гущу, товарищ Заякин, — сказал ему Ванин. — Вам придется взять на себя еще одну нагрузку. Райком утвердил вас пропагандистом. Будете заниматься изучением истории партии с сельским активом. Знаний у вас хватит.

Возвращаясь домой, Сергей встретил у крыльца школы Барановского. — Ну, секретарь, желаю успеха в работе.

— Боюсь я, Антон Антонович. Не по мне эта работа.

— Ничего. Народ вы молодой…

Поговорить как следует не удалось. Со второго этажа школы с шумом сбежали учащиеся старших классов и окружили Барановского.

— Тон Тонч, мы до вас! Разрешите литературный вечер до двенадцати.

— Завтра же выходной, Тон Тонч. — Хотя бы до одиннадцати, Тон Тонч.

— Тон Тонч! Тон Тонч! — передразнил их Барановский, прищурив смеющиеся глаза. — Нельзя! Понятно?

А ну, брысь отсюда! — крикнул он, топнув ногой, и, обняв несколько человек, толкнул к лестнице.

Учащиеся с шумом кинулись вверх.

Сергей позавидовал Барановскому. Какому-нибудь постороннему человеку такое обращение с учащимися показалось бы слишком свободным, запанибратским. Педантичного инспектора оно привело бы в ужас. А ведь сколько теплоты и сердечности заключалось в его обращении с ребятами. Дети чувствовали это и платили ему тем же.

Сделай то же самое Сергей или кто-нибудь другой, ничего, пожалуй, кроме досадного и неприятного конфуза, не получилось бы.

Сколько лет понадобится Сергею, чтобы завоевать такое отношение к себе со стороны учащихся? Не каждому ведь дано заслужить их любовь.

— Трудолюбивый ты человек, как я погляжу, — говорил Сергею старик, сосед по дому, сидевший на опрокинутом ведре. — И, видно, надолго решил осесть в наших краях, если вздумал сад заложить.

Сергей, пользуясь осенними погожими днями, каждую свободную минуту отдавал работе на участке при квартире — закладывал сад. Сегодня было воскресенье, и он работал с утра.

Воткнув в землю лопату и вытирая пот, Сергей ответил:

— Не знаю, как придется. Во всяком случае, не пропадет. Другой попользуется…

Сосед дал несколько полезных советов и, покурив, ушел на свой участок. Сергей рассадил яблони и начал копать ямы под крыжовник. В это время его окликнули из-за забора:

— Здоров, пан профессор! Не ожидал меня встретить здесь?

Сергей чуть не онемел от удивления. Перед ним на тропинке, опираясь на оградку, стоял бывший председатель райисполкома в Островном Карпов.

— Какой я профессор, да еще пан? — ответил Сергей, не зная, как отнестись к этой встрече.

— А это вашего брата, людей с высшим образованием, так называют на территории бывшей панской Польши. — Не ожидая приглашения, Карпов открыл калитку и вошел в садик.

Одет он был в светлый плащ и голубой костюм. Фетровая шляпа сдвинута на затылок. Он заметно изменился после Островного: лицо потеряло прежнюю водянистую одутловатость и выглядело здоровее, но под глазами остались красноватые мешки, признак неуемного пьянства.

— Не думал я, что придется встретиться, — холодно сказал Сергей.

— Гора с горой не сходится, а мы люди… Я ведь здесь с апреля. Торгашом заделался. Кому-то и этим надо заниматься. Недавно узнал, что Заякины в районе. Сначала не поверил. Позвонил в районе Точно. Сегодня представился случай заехать. Пригласи, что ли, в гости.

— Пойдемте…

В комнате Карпов, не раздеваясь, прошел к столу.

— Не скучно здесь после Островного? — спросил он.

— На нашей работе не приходится скучать.

— Да, дел на свете хватает. Вот что… Дай-ка сюда стаканы. И если найдется — закусить. Отметим встречу. А Анна Григорьевна где?

Карпов вытащил из карманов две поллитровки водки и поставил их на стол.

— Зачем это? — возразил Сергей. — В своем доме я бы должен угощать.

— Это успеется. И хватит вам дуться на меня, Сергей Петрович, — уже несколько другим тоном заговорил Карпов. — Знаю я, о чем вы сейчас думаете. Конечно, много наприятностей мы доставили друг другу. Ну, да ведь служба была такая. Должность! А вот и Анна Григорьевна, — сказал он, увидев ее, вышедшую из спальни. — Здравствуйте. Извините, что я врываюсь к вам со своей водкой.

Аня, не сказав ни слова, вышла из комнаты и, тотчас вернувшись, так же молча поставила на стол две рюмки и пирожки, приготовленные к обеду. — А вы, Анна Григорьевна?

— Мне нельзя. Ребенок…

— Ну, коли так… А вы похорошели, Анна Григорьевна.

Проводив Аню масляным взглядом, Карлов отодвинул в сторону рюмки и налил водку в стаканы.

— А здорово вы меня разделали там в Островном, — заговорил он после первого стакана. — Как бог черепаху! Вылетел из партии, точно пес шелудивый. Это все, конечно, Масленников старался. Можно было бы обжаловать в ЦК, да подумал: зачем? Раз выставили за дверь, незачем переться обратно. Да и Масленникова не хотелось топить. Не в моих это правилах. Пошли бы расследования, проверки… Не миновать бы и ему исключения. Вы, конечно, представления не имеете, в чем тут дело. В районе-то было плохо с сельским хозяйством. Вот и сделали Карпова козлом отпущения. Ну, а мне не кисло и беспартийным. Остаюсь торговым смертным, с меня и довольно. Водку пью, гуляю и на бюро не каюсь. Вольный казак.

— У вас семья здесь? — спросил Сергей, чтобы сказать хоть что-нибудь.

— Нет у меня семьи. Да и зачем она здесь? Ехать сюда со своей женой — что в Тулу со своим самоваром. Шучу, шучу, — засмеялся он, перехватив взгляд Сергея, и, изменив тон, пояснил: — Нет у меня семьи. Когда был там, — Карпов показал глазами на потолок, — нужен был жене. Как же, лестно — жена ответственного работника. А сейчас со мной хлопотно и опасно.

Карпов пил много. Глаза его налились кровью, и сам он становился все развязнее.

— Ты, Заякин, человек с понятием. Жаль, что в Островном мы не сработались. Знаю, о чем сейчас думаешь: «За каким чертом Карпов этот сюда приперся? Не за тем же, чтобы вылакать водку». Правильно. Не за этим. Хочу вас просить обоих не очень распространяться насчет меня. Не люблю каяться на собраниях в прежних грехах. Не был я в партии — и баста. Кому какое дело до моего прошлого? Характеристики у меня неплохие. Дали. Мир не без добрых людей.

Ожидая ответа, Карпов в упор смотрел на Сергея. — Кто меня может спросить?