— Ты разве не допускаешь такой мысли, что декан мог застать Катю, когда она целовалась? — задал наводящий вопрос Дедушкин.

— С ке-ем? — завопил Федор, швырнув книгу на стол. — Я его… С кем она целовалась?

— С Колей Сноповым, — сказал Дедушкин.

— И вовсе я не целовалась! — оправдывалась Катя. — У меня тогда разболелась голова, я наклонилась на стол вот на этом же месте и не помню как задремала. Рядом со мной был Коля. Он тоже уснул… А эти говорят, что он обнимал меня. Декан будто зашел, посмотрел и покачал головой… Разбудили бы хоть…

— Катя, ты меня предала! Предала! — укоризненно покачал головой Федор. — А Колька тоже хорош. Опять раньше меня поцеловал девушку, которую я люблю…

— И часто случается, что он опережает тебя с поцелуями? — ехидно спросил Геннадий Иванович.

Теперь Федор попал под обстрел товарищей.

После легкой перепалки часа два работали без перерыва. Лишь иногда шелест бумаги да стук пера по дну чернильницы нарушали тишину. Наконец Федор не выдержал.

— Хватит! Перерыв! — сказал он, захлопывая книгу. — А-а! Это тебе не в доме отдыха прохлаждаться, — насмешливо бросила ему Аня, хотя была рада передышке.

— Кто за мороженым? — звонко спросила Катя. — Конечно, ребята, — ответила Аня.

— А деньги у вас есть? — лениво спросил Федор.. — Деньги? — презрительно фыркнула Катя. — Разве воспитанный молодой человек будет с девушками говорить о деньгах? Его долг купить…

— Ну и дурак будет!

— Что? — с притворным ужасом спросила Аня. — Молодой человек, угощающий девушку, — дурак?

— Что же в нем умного? Равноправие? Равноправие. А как до денег дошло — долой равноправие? Нет уж, хватит! Привыкли жить за счет нашего брата. Теперь и девушкам надо раскошеливаться!

— Ха! Была нужда угощать такого лоботряса! Болтовня эта могла бы продолжаться без конца, но девушки сунули в руки Федору графин и вытолкнули за дверь, наказав: без морса не возвращаться. За мороженым отправился Сергей.

— Красноармейцы идут! — вдруг крикнула Аня, подбегая к окну.

Мимо института по направлению к вокзалу проходила воинская часть. Одежда на бойцах была новая, еще не успевшая обмяться.

— Не кадровые, — разочарованно заметила Катя. — Шаг не тот.

— Они же походным шагом идут, — пояснила Аня.

— Эх вы, девушки! — упрекнул их Геннадий Иванович. — Вам бы, четкий шаг, красивый стан да громкую песню. А вы подумали, сколько каждый из них несет? Вещмешок, противогаз, винтовка, лопата. Все это килограммов тридцать шесть будет. А вы — шаг…

— В такую жару, да с такой ношей… Тяжело, — согласилась Катя.

— Жалей, Катя, жалей, определенно нажалеешь себе жениха, — поддразнил Федор. Он стоял за девушками, держа в руках графин с морсом и стакан.

— Тебе бы, толстяку, самому так.

— Мое от меня не уйдет. В случае войны призовут и отправят. А куда вас девать, девушки? Замуж не за кого будет отдавать. Старыми девами оставить? Кошек много разведете. — Федор поставил стакан на стол и озабоченно почесал затылок. — Дела-а. На фронт таких, как Катя, не отправишь. Она там будет стрелять глазками, до по своим…

Рассуждения Федора прервал возглас Дедушкина:

— Катя! Иди сюда. Вон жених твой идет.

Катя сразу вступила в игру: так уж повелось, что ее всегда дразнили военными, в которых она будто бы постоянно влюблялась.

— Где? — закричала она, подбегая к окну. — Где мой жених?

Военный, о котором говорил Дедушкин, издали смотрел на окна третьего этажа. Поравнявшись с углом института, он взмахнул рукой.

— Воздушный поцелуй тебе, Катя, — пояснил Федор. — Слепцы дикошарые! — крикнула Катя. — Это же Коля! Снопов!

Она спрыгнула со стула и побежала. Остальные — за ней.

Когда выбежали на улицу, колонна красноармейцев почему-то остановилась. Николай стоял у самого тротуара.

— Здравствуй, товарищ красноармеец, — приветствовал его Дедушкин.

— Здорово, ребята!

— Ой, какой он стал! — не удержалась от. восхищения Катя.

— Какой, Катя? — спросил Николай, широко улыбаясь.

— Суровый какой-то. Серьезный.

— Ошибаешься, Катя. Такой же, — ответил он и повернулся к Федору. — Я думал, ты еще отдыхаешь. Почему так рано?

— Да так, — потупился Федор. — Приехал за тобой, но уже не застал…

Вдоль колонны прошел лейтенант и на ходу подал команду:

— Внимание! На ре-мень!

При первых словах команды улыбка исчезла с лица Николая. Теперь он смотрел вперед — вдоль колонны. Команду он выполнил четко.

— Шагом… арш!

Колонна двинулась. Студенты некоторое время шли рядом с Николаем, а потом, распрощавшись, отстали. Дальше всех провожал Федор.

— Напрасно ты, Коля, так уехал, — сказал он несмело, шагая по мостовой.

— Так нужно было, — ответил Николай, глядя мимо Федора на мостовую.

— Не хотел я вставать на твоем пути. Получилось без всякого умысла. Прошу тебя, не обижайся.

— К чему это ты говоришь?.

— Но я… Я люблю ее, Коля, — тихо сказал Федор. Убедившись, что никто его не слушает и не оглядывается, он продолжал: — Говорю тебе честно. От тебя я не могу скрывать. Тем более, когда ты…

— Я знал это, — также тихо ответил Николай, дружески взглянув на него. — Знал… Ты честный человек.

Несколько шагов прошли молча.

— Что ей передать? — спросил Федор.

— Передай, что… желаю ей настоящего счастья.

— Только и всего?

— Что же еще я могу передать?

Федор порылся в кармане, вытащил авторучку и предложил:

— Возьми на память хоть это… Желаю счастливо вернуться.

— До свидания. Увидимся когда-нибудь. За ручку спасибо.

Федор пожал ему локоть и отошел на тротуар. Колонна свернула к вокзалу.

Федор еще долго смотрел вслед. Вот и разъехались в разные стороны. Годами жили вместе, каждую буханку хлеба делили, а под конец стали чужими. Примирения не получилось. Но разве он, Федор, виноват в том, что тоже любит Нину?

Товарищей он догнал около института.

— Как тебе, Катя, понравился лейтенант? — спросил он, чтобы как-то отвлечься от невеселых мыслей.

— Не тебе чета, — отрезала Катя.

В аудитории молча приступили к занятиям. Федор долго не мог сосредоточиться.

— Вот один уже и ушел от нас, — сказал наконец Дедушкин.

— Учился без шума и без шума ушел, — добавил Сергей.

— А вернется, никого из нас здесь не будет, — сказала со вздохом Аня.

Стрелковый полк, с гражданской войны бессменно стоявший в городе, утром получил приказ: к вечеру погрузиться в вагоны.

Командир батареи семидесятишестимиллиметровых полковых орудий капитан Гусев за два часа до отправки на вокзал отпросился у заместителя командира полка майора Шилова и вышел из военного городка.

Часы показывали половину четвертого. Было жарко и душно. Расстегнув ворот гимнастерки, капитан широким, твердым шагом кадрового командира пошел по обочине дороги.

Он не замечал ни высоких прямых сосен, ни смолистого запаха, которым всегда восхищался, как уроженец степных районов, полюбивший лесной край.

Мысли его вертелись вокруг последних событий в полку. По тому, как выполнялся приказ, он понимал, что это не обычная поездка в лагеря. Правда, многое напоминало прежнюю: суетню, неизбежную спутницу смены квартир, но в то же время что-то было не так. Уже одно то, что командование, объявив тревогу, как будто позабыло об этом, возложив всю подготовку к отъезду на командиров подразделений, говорило о многом. Не было сегодня ни одного проверяющего, а ведь обычно они с блокнотами в руках следили чуть не за каждым шагом командиров рот, батальонов и батарей. Все это настораживало.

Капитан не боялся войны. Сам он считал себя готовым к ней. Беспокоило другое: сумеет ли он быть в бою осмотрительным, распорядительным, сумеет ли вовремя принимать правильные и точные решения? Бой ведь не тактическое учение.

Шагая сейчас по узкой тропинке, вьющейся по обочине дороги, Гусев думал о батарее, о подготовке ее к бою, о ведрах для лошадей, о башмаках для закрепления орудий на платформе…