Её спасёт рынок. Гвоздики, розы, хризантемы, уже не хохляцкие, а голландские. Роскошные букеты для празднующих победу «буржуинов». К восьми приезжать, в шесть уезжать. Каждый день. Впервые она работала зимой. Крутила модные букеты… Когда не было покупателей, жадно читала газеты, кипы газет, надеясь откопать хоть проблеск надежды. Очень прилично зарабатывала. Большую часть денег отсылала инкогнито оппозиционной прессе — единственное, чем она могла насолить власти. Да ещё порой сочиняла злые стишки, отправляла в «День», вскоре запрещенный и ставший «Завтра», или в «Совраску». Инкогнито, разумеется. Иногда печатали.
СНГ… Она ненавидела эту аббревиатуру и нарисовала большой гроб, — обвитый траурной лентой с многочисленными надписями в виде зловещих вариантов расшифровки: Сбылись Надежды Геббельса, Сбылась Надежда Гитлера, Сколочен Нашим Гроб…
И гимн ельциноидов:
Она с наслаждением хулиганила — полюбила ездить домой в электричке и, если было мало народу, приклеивала на стены в тамбуре или даже в вагоне, стишки или листовки:
Дальше было уж совсем неприлично. Потом она увидела первое двустишие на митинговом кумаче, только вместо «Иуде» было «команде».
Дурацкое ребячество, конечно, но она не могла совсем бездействовать. Похоже, кроме неё да немногочисленной «краснокоричневой» стайки никто не интересовался вялотекущим апокалипсисом в отдельно взятой стране. Где полегче чего заработать, повыгодней купить и продать, сплетни, пьянки, семейные проблемы, запретные прежде развлечения. Народу надоели всякие бывшие поначалу в новинку протестные демонстрации, митинги, вече, выборы, прогнозы — все равно ничего не менялось к лучшему. «Васька слушал да ел». И как в том клипе, время от времени «случалось страшное». Из двух зол выбиралось большее или оба, всё рушилось, гибло — финансовые пирамиды, надежды, предприятия, наука, армия, школы, библиотеки, киностудии, судьбы… Вокруг взрывалось, обваливалось, выжигало, трясло, сметало с лица земли. Некогда Святая Русь покорно плелась за соблазнителями и насильниками, голосовала за них, выпрашивая жалкие подачки с барского стола.
«Какой тебя отравой опоили? В притон каким обманом завели?» — безответно вопрошала певица. Вампиры разбухали, лопались от крови, народ почёсывался и безмолвствовал.
Доколе, Господи? Но было бы гораздо хуже, если б даровано нам было всеобщее благоденствие и на месте Святой Руси и Руси Советской возникло бы заурядное буржуинское царство Мамоны.
«И духовно навеки почил?» «К свободе призваны вы, братия, только бы свобода ваша не была поводом к угождению плоти; но любовию служите друг другу». /Гал.5:13/ «Если же вы духом водитесь, то вы не под законом.
Дела плоти известны; они суть: прелюбодеяние, блуд, нечистота, непотребство, Идолослужение, волшебство, вражда, ссоры, зависть, гнев, распри, разногласия, (соблазны), ереси, Ненависть, убийства, пьянство, бесчинство и тому подобное; предваряю вас, как и прежде предварял, что поступающие так Царствия Божия не наследуют.
Плод же духа: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, Кротость, воздержание. На таковых нет закона». /Гал. 5:18–23/ Плод духа — не материальное благополучие, а состояние души…
«Господи, почему же ничего не случается? Встряхни нас, разбуди, погибаем!» — молилась она, призывая бурю, чувствуя, как страну затягивает гибельная трясина. Приболевший отец Тихон ушёл на покой в монастырь. Новый батюшка, отец Александр, распекал её: «Что ты всё о мировых скорбях, Иоанна, без тебя разберутся. Спасай себя — вон у тебя грехов сколько… Молись, постись, делай добрые дела, жертвуй на храм»…
На храм она жертвовала — батюшка был молодой, энергичный, затеял большой ремонт. Забирал конверт с деньгами, подбадривал: «Не вешай, Иоанна, нос, всё тебе дал Господь, живи и благодари. За державу, конечно, обидно, как теперь говорят, но зато вон сколько храмов открывается — венчаются, детей крестят»…
Иоанна упорно искала истину. Да, ей повезло в детстве, верующей пионерке, потом комсомолке, но разве ей не везёт сейчас? Хороший дом, нет проблем со здоровьем, с заработком, все члены семьи процветают… И действительно открываются храмы, и на всю Россию транслируются пасхальные и рождественские богослужения…
Откуда же это постоянное тревожно-тоскливое ощущение соучастия в каком-то страшном действе, во грехе, сродни распятию — катастрофы, падения в бездну, запаха серы?
«И, как один, умрём в борьбе за это…» «Умираю, но скоро наше солнце взойдёт».
«Разве можно этих мучеников приравнять к тем, кто, ограбив народ: «ест, пьёт и веселится», отстёгивая от неправедных денег на храм с видом благодетеля, братаясь со священниками и упрекая прежнюю власть «в безбожии»?
Отцу Александру упорные попытки Иоанны разобраться в происходящем не то чтобы не нравились (он в душе со многим соглашался), но пугали и нервировали — у него у самого было много сомнительных спонсоров, жертвующих крупные суммы на ремонт храма, на них-то всё и держалось. Он также видел, несмотря на значительный рост количества прихожан, плачевное состояние душ по сравнению с «совковым» периодом, особенно пугали роет сект и всяких агрессивных «ловцов человеков» с запада и востока, наркомании, даже среди местных школьников. И если раньше сугубой грешницей считалась пятнадцатилетняя девочка, забеременевшая от одноклассника, и отец Александр был счастлив, когда удавалось избежать аборта и повенчать детей, припугнув самих грешников и их родителей соучастием в грехе убийства и страшным судом, то теперь приходили малолетние «праведницы» — уверенные в себе и в своей безгрешности ночные профессионалки, умеющие пользоваться презервативами и находить общий язык с милицией. Щедро протягивали батюшке баксы ещё детской ручкой с наращенными ногтями и обижались, недоумевая, почему батюшка не допускает к причастию. «Не лезь в дела начальства и молись о своих грехах,» — повелел отец Александр. «Я теперь в послушании и плевать на всё», — уговаривала себя Иоанна.
Усталая, она шла от рынка до вокзала с набитым кошельком и пустой картонной коробкой из-под цветов; и вокруг такие же как она, «вписавшиеся» в рынок инженеры, писатели, учёные, врачи, студенты, школьники, художники, учителя, побросав свои профессии и служение ближнему — продавали, доставали, доставляли, перепродавали, торговались, отдавали деньги в рост, что запрещено Небом. Росли финансовые пирамиды, так и не успевая вырасти, потому что приходил государственный рэкет и забирал всю кассу. Подчистую, на том основании, что в запрещённые игры нельзя играть. И распухали от денег, мотались на свои Гавайи-Канары, что-то спешно приватизировали, обрастали мерсами и виллами. А вокруг всё по-прежнему катастрофически рушилось, пищало, трещало, и куда-то девались деньги, и стонал, плакал одуревший народ, взывая к справедливости и совести. Да, по-христиански терпеливыми, верящими «в добрые намерения царя» и в правду власти воспитала своих граждан «империя зла»!
И не менее одуревшие от крутых окладов телеведущие и газетно-журнальные борзописцы дружно повторяли заклинания, что во всём виноваты «проклятые коммуняки», доведшие страну до ручки. И что толку было напоминать, что это при Горбачёве сначала исчезло мыло, а потом постепенно всё, включая совесть.