Вышла такая гадость —

Прямо ругаться хочется:

Я позабыл свой адрес.

Забыл свое имя и отчество.

И, озираясь гибло,

Города не узнаю.

Видно, вконец отшибло

Бедную память мою.

А может быть, где-то рядом,

Стоит мне сделать шаг —

И за бетонным фасадом

Отыщется мой очаг.

Как памятник на граните —

Величественно-мастит, —

Порядка стоит блюститель,

И бляха на нем блестит.

И я говорю: «Начальник,

Я в толк никак не возьму…»

Я о делах печальных

Рассказываю ему.

— Нет у меня покоя,

Жив из последних сил

С тех пор, как забыл я, кто я,

Как имя свое забыл.

Но не забыл, не забуду

Квартиры моей уют.

Стены ее повсюду

Передо мной встают.

В мешке из красного шёлка

Расхаживает жена,

Глиняная на полку

Лампа водружена,

И только войдешь — в гостиной,

Сразу наискосок,

Известнейшая картина —

Копия Пикассо.

Шкаф с дорогим сервизом

По-модному застеклён.

Радио. Телевизор.

Кресло. Магнитофон.

Просьбе моей мгновенно

Блюститель порядка внял:

Взял — и переднюю стену

Огромного дома снял.

Открылись квартиры-дыры —

И я возопил в тоске:

Глядит из каждой квартиры

Женщина в красном мешке.

Одной и той же картины

Торчит отовсюду кусок!

Свисает из каждой гостиной

Копия Пикассо.

И всюду — сверху и снизу,

Сбоку, со всех сторон —

Радио. Телевизор.

Кресло. Магнитофон.

Я с криком бегу по спальням

От этажа к этажу

И женщинам всем нахально

Прямо в глаза гляжу.

Но всем этим красным тёткам

Вовсе я незнаком…

И вот я уже за решёткой

С тяжеловесным замком.

Жена, ты меня не сыщешь —

Будешь искать без конца:

Здесь одиночек тыщи,

Все — одного образца.

Тут каждый из нас на досках

Перед столом сидит.

На каждом — фланель в полоску.

Наголо каждый обрит.

А вдруг и за гробом тоже

Не свидимся мы с тобой?

Я слышал, что души схожи

С дымкою голубой.

На что мне в безликом дыме

Безликое бытие?

Отдайте мне имя, имя,

Отдайте мне имя мое!

Осень. В воздухе пахнет горелым.

Кто-то листья, наверное, жжёт.

Плыть деревьям — моим каравеллам —

В новый свет, в новый снег, в Новый Год.

Синеватого неба обломки

Колыхаются над головой.

Листья, как при замедленной съёмке,

С веток наземь текут по кривой.

Что ж! нам правду сказали, пожалуй,

Что красна даже смерть на миру.

Покружись, мое сердце, побалуй,

Покрасуйся и сгинь на ветру.

Слышно, как далеко вагонетки

У портовых причалов скрипят.

Вместе с небом качаются ветки.

Листозвон. Листолет. Листопад.

Операционный стол.

Операционный зал.

Лежу совершенно гол.

Кто-то меня связал.

И надо мною юрко

Орудуют два хирурга.

А над халатами, марлей, ватой —

Лампы в три обхвата,

Как световые залпы

Сквозь снеговые Альпы.

И у меня под скальпом

Уже шевелится скальпель.

А в операционном зале

Еще нескольких привязали.

Ампутация памяти.

За пластом удаляют пласт.

Говорят, что в душевном орнаменте

Память — ненужный балласт.

И хозяйничая после

В опустелых черепах —

Насуют идей о пользе

Разведенья черепах!

Возвращусь я из больницы —

Черепаха мне приснится!

Был когда-то Микеланджело.

(Вырезали. Зажило.)

Пушкин. Бах.

(Зажило, как у собак!)

Мы теперь попахиваем

Супом черепаховым!

До чего же легко мне!

Ни разлук, ни могил!

Целовался с кем — не помню,

Где родился — позабыл.

Никаких душевных трещин!

Безопасен я для женщин:

Ни малейшего риска!

Не умен, не блестящ,

Даже можете в химчистку

Отдавать меня, как плащ!

Я теперь живу в комфорте,

Точно взятый напрокат,

Изготовленный в реторте

Человекофабрикат.