Суббота

Дядя Альбин был поражен моими сведениями. Я не отказала себе в удовольствии сделать несколько язвительных замечаний относительно его опыта. Он безропотно выслушал их и сказал:

— В таком случае это очень хитрая женщина. Поверь, детка, я не принадлежу к наивным простакам. Если она и меня сумела ввести в заблуждение, то это свидетельствует, что она продувная бестия и имеет какую-то очень важную причину скрывать свое знание польского языка.

— Но какую?..

— Понятия не имею. Ведь она не скрывает, что владеет несколькими другими языками. Кроме английского, она знает французский, немецкий и итальянский. Почему же ей так важно скрывать один этот язык?.. Может, она просто хочет иметь надо мной преимущество, чтобы понимать, что я говорю? Или притворяется перед прислугой, желая знать, что о ней говорят.

Я забеспокоилась.

— А может, вы, дядюшка, чем-то выдали себя перед ней?

— О, не беспокойся. Я для этого слишком осторожен. Так, говоришь, пан Довгирд о ней хорошего мнения?

— Во всяком случае, ничего плохого он о ней не сказал.

— Ну, мы можем положиться на него. Когда-то его считали одним из лучших дипломатов.

Я иронично улыбнулась.

— Так же, как вас считают одним из лучших знатоков женщин.

— Слушай, детка, — сказал он, — твои стрелы летят в пустоту. Каждый знаток женщин знает о них, по сути, только одно: что они скрывают в себе немало неожиданностей. В этом, впрочем, и заключаются ваши чары. Но будем говорить серьезно. Не знаю, может стоит немного приоткрыть карты. Не нужно ли хотя бы сказать ей, что фокус с сокрытием знания польского языка не удался.

— А зачем ей это говорить?

— Хотя бы затем, чтобы спросить, почему она это делала.

— По-моему, лучше подождать. Прежде всего, нужно отправить в Брюссель те сведения, которые я получила у дяди Довгирда. Это очень облегчит им дальнейшие поиски,

— Да, — согласился дядя. — Я сейчас же им напишу. Так или иначе, а мы уже знаем об этой пани немало. Я вижу, что тебе не терпится, но напрасно. Спешка здесь ни к чему.

Я покачала головой.

— А, по-моему, наоборот.

— Ты ошибаешься, детка. Если бы Яцеку угрожала с ее стороны какая-нибудь серьезная опасность, если бы ее поджимало время, она уже давно пустила бы в ход оружие, имеющееся в ее руках. Но ей, видимо, не так уж обязательно нужно скомпрометировать Яцека. Похоже, что она ведет с ним переговоры.

— О чем?

Дядя пожал плечами.

— Этого я не знаю. Если не о деньгах, то можно предположить, что она хочет вернуть себе Яцека. Чего еще она может хотеть? Во всяком случае, достойно внимания то, что она его не торопит. Она согласилась на его отъезд в Париж, а теперь вот в Беловежи. Говорила мне даже, что и сама вскоре собирается поехать на несколько дней в Криницу, которая ее якобы заинтересовала с тех пор, как там побывали наследницы голландского престола и принц Бернард. А позавчера я спросил ее, долго ли она думает пробыть в Польше. Она ответила, что еще не задумывалась над этим. Отсюда следует, что по крайней мере в ближайшее время выезжать она не собирается. Таким образом, у нас есть время и мы можем спокойно ждать.

— Но чего ждать?

— Прежде всего сведений из Брюсселя. Я уверен, что в ближайшее время мы узнаем о чем-то интересном, о чем-то таком, что позволит нам загнать мисс Норман в угол.

Я попрощалась с дядей, оставаясь разочарованной. Ждать и ждать… Не говоря уже о том, что ждать вообще не в моей натуре, я хочу наконец-то знать. Бывают такие минуты, когда меня тянет просто пойти к той женщине и с глазу на глаз выяснить все. Ведь я имею на это полное право.

Прийти бы к ней и сказать:

«Чего вы хотите от моего мужа? Зачем вы его шантажируете? И если вас действительно связывали когда-то чувства, то я ни за что не поверю, что вы сохранили их до сих пор».

Интересно, что бы она мне на это ответила.

Я во всех отношениях имею перед ней преимущество. Лишь с юридической точки зрения первенство принадлежит ей.

После полудня приехал Яцек. Много рассказывал мне об охоте и о своих разговорах с немцами. Он, конечно, ничего не сказал им о Черное море. Мы даже немного поссорились из-за этого. Яцек пытался меня убедить, что женщины не должны интересоваться политикой, поскольку они в ней не разбираются. Смехотворный аргумент! Скажем, тетя Магдалена или моя мама действительно ничего не понимают. А возьмем хотя бы ту же Данку… Женщины не понимают в политике! Я положила Яцека на обе лопатки, сказав:

— А кто же был более мудрым политиком, чем Екатерина Великая, чем Елизавета английская, чем королева Виктория? При их правлении их страны достигли наибольшего расцвета и могущества. Только и того, что они имели на голове корону. Да если бы я была польской королевой, а ты, скажем, моим министром или даже принцем-консортом, ты должен был бы покорно слушаться моих повелений. И уверяю тебя, что результаты были бы лучше, чем при мужском правлении.

Яцек на это ответил:

— Именно при мужском правлении женщины слишком вмешиваются в политику, и поэтому так много возникает ошибок. Во времена Екатерины правили ее фавориты, во времена Елизаветы — также мужчины, которых она, правда, умела выбирать, а с Викторией принц Альберт делал все, что хотел.

— Какой же из этого вывод? — спросила я.

— А такой вывод, — через силу улыбнулся он, демонстрируя галантность, — что вы должны быть нашими королевами, но не править нами.

Я пожала плечами.

— Обидно, что ты не знаешь истории. Все те три монархини таки правили, и следует только поставить им в заслугу в политике, что они умели выбирать себе фаворитов. Если бы я была королевой, я выбрала бы себе…

К сожалению, здесь я вынужден прервать ход рассказа п. Ганки Реновицкой. Дело в том, что автор в этом месте назвала несколько фамилий, которые принадлежат общеизвестным лицам. Я, конечно, не сомневаюсь, что каждый из тех панов был бы счастлив получить титул фаворита такой очаровательной монархини даже в том случае, если бы она не была монархиня, но большинство из них люди женатые. Читатель легко поймет, что, публикуя дневник п. Ганки, я не могу подвергать этих уважаемых и милых людей семейным неприятностям. Женщины же, как правило, не любят, чтобы их мужья были фаворитами, хотя бы in sре. (В предположениях, в перспективе (лат.))

Второй причиной, побудившей меня вычеркнуть приведенные п. Ганкой фамилии, было то, что я не хотел бы внушать польской общественности мнение о необходимости таких изменений в общественной жизни, которые вытекали бы непосредственно из предпочтений п. Ганки. Те изменения охватили бы такие широкие сферы и привели бы к таким рискованным перемещениям на разных высоких должностях, что это угрожало бы серьезными беспорядками.

Достаточно сказать, что дела культуры и искусства перешли бы под влияние некого (правда, весьма красивого) ротмистра одного из лучших кавалерийских полков; национальные вопросы решал бы один молодой граф, который довольно прилично знает несколько языков; оборона страны была бы поручена известному легкоатлету, а к рулю государства стал бы один из выдающихся варшавских актеров, который так прекрасно играл роль Юлия Цезаря. Впрочем, я не имею ни малейшего намерения подвергать сомнению правильность взглядов п. Ганки и прошу простить мне это небольшое сокращение ее дневника. (Примечание Т. Д.-М.)

— Будь уверен, — добавила я, — при моей власти не было бы, скажем, безработицы. Вы, мужчины, создаете себе проблемы из таких простых вещей, которые сами подсказывают, как их решить. Что может быть легче, чем ликвидировать безработицу. Достаточно объявить, что каждый, кто не хочет работать, будет посажен в тюрьму. Или, например, эти споры с украинцами. Не волнуйся, если бы я с ними поговорила, то наверняка сумела бы убедить их, чтобы сидели тихо. Не говорю уже о дипломатии. Ручаюсь, что если бы на месте Бриана (Премьер-министр Франции в 20-х гг.) была, скажем, Даниель Дарье (Известная французская киноактриса), то она уже давно организовала бы Соединенные Штаты Европы, и все войны были бы отменены.