— Понимаешь, мой дорогой, — назидательно и отнюдь незлобно шипел я, — тебе не дано заглядывать в будущее так как не дано мыслить. Вернее дано, но ты почему-то не пользуешься сим редчайшим даром. А того, кто ведает истину, такие как ты готовы оскорблять, бить, или даже казнить. Ведь рушит он иллюзии ваши, в коих вы тешите себя скорыми победами, скорым богатством и славой. И не ведаете, что к подобным надо прислушиваться, раз самим не дано зреть невидимое…

— Пусти… — взбрыкнулся он.

Я небрежно усмехнулся, угрожающе сверкнул глазами на любопытных зевак. Те поспешно вернулись к созерцанию турнира. Паренек снова дернулся, как пойманный заяц, но капкан оказался надежным. Внешне я ликовал, хотя внутренне был слишком огорчен. И продолжал назидание:

— О, нет, и пусть то станет для тебя уроком. Ведь тот, кто мыслит — окрылен небесной истиной. А она всегда едина. Кому не дано, — тот подобен ползущим тварям, удел которых лишь ползти. И презрен тот, кто пытается взлететь, не имея крыльев, и жалок и смешон. И достоин тот, кто молча ползет, неся бремя панциря… Короче, не поймешь ты ничего, деревенский парень.

— Кто… ты? — заскулил он — я надавил сильнее. На нас снова бросили недоуменные взгляды, поэтому пришлось премило улыбнуться. Взгляды исчезли. Я вернулся к своей «жертве».

— Это неважно. Для тебя важно — кто ты? Задумайся, и реши сам. А, решив, живи по достоинству. Рожден ползать — ползи. Это дано всем. А желаешь летать — учись. Это тоже дано всем. А не желаешь учится, так не уподобляйся в иллюзиях своих крылатым, и не заползай высоко — тем самым рискуешь упасть и разбиться. Словом, не предавай мечту.

— Я… я все понял… пусти…

Я сожалеюще посмотрел на него, подумал и отпустил. Он тут же отстранился, и принялся натирать согнутую руку, исподлобья зыркая на меня. Я пристально следил за ним. Но кроме животного страха в глазах ничего не обнаружил. Да, иного и быть не могло. Жаль. Таким не дано летать. И лишь потому, что не дно понимать, как это делается.

— Ничего ты не понял, — сочувственно выдохнул я. — Ты понял лишь то, что я сильнее. Это вы быстро понимаете. Но урока ты не извлек — не дано тебе слушать.

— Отчего же, — обиженно звучал его голос. — Я понял, что ты мудр, и можешь предсказывать исход поединков. Отчего бы тебе не делать ставки? Если нет золота, то я могу одолжить. Но прибыль поделим поровну!

Я расхохотался, да так громко, что на нас снова обернулись окружающие. Они с легким ужасом смотрели на меня. Сначала я выкручиваю парню руку, затем громко смеюсь. Не странно ли? Да, согласен, это странно. Равно как и все, что невозможно понять. Но я не обращал на людей внимания. Сейчас, центром внимания стал паренек.

— Каков, однако?! На ходу подметки рвет! — кивком отметил я. — Да, молодец, своего не упустишь. Хоть здесь мысль твоя живо работает. Это радует. Тем самым ты подчеркиваешь свое человеческое происхождение, или свою человечность. Все люди обременены раздумьями о собственном благе. И каждый стремится к достижению его. Это хорошо. Плохо, когда ты стремишься к этой цели за счет других, но это не важно, по крайней мере, для вас. Вы ведь думаете только о себе, но не о всех и не о каждом. Однако забываете, что каждый тоже думает лишь о себе. Поэтому, желая использовать чужой труд, талант или знание, не забывай об интересах другого человека. Снова не понял?

— Э… не до конца, — признался он. — Ты это к чему?

— Без надобности мне то золото! — отчеканил я.

— Как? — искренне подивился он. Недавняя обида и злость разом схлынули, точно налетела огромная волна. Так и есть. Волна удивления смыла все. Он растерянно хлопал глазками. — Тебе не нужно золото? Да мы разбогатеть можем…

— Парень, мне не нужны такие торговцы, — резко прервал я его. — Если б я хотел, то давно б нашел столько золота, что тебя бы с головой скрыло. И ставки б делал без лишних умов. Да только не нужно мне богатство. Точнее, мне не нужно золото — для меня смысл богатства в ином.

— Кто ж ты такой, если тебе богатство не нужно? — не мог он взять в толк.

— Не важно, — вновь отмахнулся я.

Он затих, и искоса поглядывал на меня, закусив губу. Теперь же к страху и удивлению добавилась и жадность. Я с легким презрением отвернулся, и вновь смотрел на ристалище, позабыв о нем.

— Честь и слава победителю! — надрывался герольд. Пестрый дублет торжественно трепетал на ветру. — Честь и слава! Несокрушимый лорд Годдрих фон Эммельбах! Настоящий Железный Кулак. Да здравствует лорд Годдрих!!! Гооо…дриии…х!!!

Рыцарь снял тяжелый топхельм и триумфально шествовал вдоль шумящих зрительских трибун, держа шлем у груди. На голове его поблескивал черный кольчужный колпак, отороченный золотыми кольцами. Рыцарь носил его скорее для украшения, чем для защиты. Ведь не мог он предстать перед королем и зрителями в грязном потном чепце, набитом конским волосом.

Все кричали и ликовали. Даже недавние поклонники Виго де Руне. Оруженосцы размахивали знаменами лорда Годдриха. Золотой кулак на черно-красном поле, посеченном крестообразно, словно грозил всем соперникам знатного рыцаря. Но сам рыцарь выглядел благообразно и дружелюбно. Взгляд его величественно скользил по толпе. Ни тени презрения, ни капли надменности к простолюдинам. Он улыбался. Но не потому, что был истинно великодушен, а потому, что простолюдины приветствовали его. Они дарили ему свою силу — силу толпы. Каждый галдящий крестьянин, ремесленник, и даже раб приумножал ту силу. И он упивался ею. Но каким он окажется в иной ситуации?

Я тоже чувствовал его силу. Не силу толпы, которая отражалась в его довольных голубых глазах, но силу его духа. Ведь именно она дарует ему победу. Когда он проехал мимо нас, то сила его ощущалась многократно, словно волны жара, идущие от раскаленного железа. Рыцарь торжественно прогарцевал по ристалищу. Затем остановился возле трибуны дворян, и отвесил церемонный поклон королю. А после благочестиво поклонился одной из молодых особ. Юная девушка выделялась среди прочих небывалой красотой. Но не внешней, хотя и здесь ей не имелось равных. В ее облике читалась естественная простота, скрытая под пышными дорогими одеждами. В ее взгляде звучало понимание и сострадание — качества очень редкие для особ ее положения. Она восседала подле человека, расположившегося по правую руку короля. Судя по всему, она дочь одного из самых знатных дворян. И вдруг меня осенило — не она ли та самая девушка, которую везли в дорогой белоснежной карете? Я потянулся к ней взглядом и мыслями, принюхался. Похоже она. Лица ее я тогда не разглядел, а вот запах похож. Выходит, подле короля сидит тот самый герцог, а она — его дочь.

Я присматривался, замерев в ожидании. Замерли и остальные. Они чувствовали — зреет что-то очень важное.

Лорд Годдрих между тем выпрямился в седле, глубоко вздохнул, и велеречиво заговорил:

— Прекрасная леди Эдолия, вы подобны утренней звезде, чей блеск я ловлю, но он всякий раз ускользает в необъятную даль. Ваши глаза напоминают мне утреннюю росу — они искрятся чистотой, они бодрят и несут свежесть грядущего дня. Ваши руки словно утреннее солнце — они так же теплы и ласковы, и призваны согреть весь мир после холода ночи. Ваш неземной лик подобен солнечному свету, он вдохновляет меня к победе. Он зовет меня в бой, он горит в моем сердце и ведет меня сквозь тьму нашей жизни. Я готов сразиться с кем угодно, лишь бы заслужить ваш мимолетный взгляд.

Девушка нервно заерзала, старательно опуская глаза под сильным, открытым и несколько фанатичным взглядом доблестного рыцаря. Хоть его слова и пришлись ей по душе, но ее пугало то самое отрешение, которое незримо скользило в его словах. Он готов был отречься от всего мира, но завоевать ее снисхождение. В глубине души ей это льстило. Но она еще не была готова к такому пожертвованию в ее честь. Тем более, подобные фразы уже не раз ласкали ее слух. Она приосанилась, неумело нагнала на себя царственный вид. И до меня донесся ее красивый мелодичный голос:

— О, граф Тильборский, право, не смущайте меня. Я еще слишком юна…