— Что ж, поздравляю вас, — доброжелательно провозгласил я. — Тогда королевство принадлежит мне.

— Почему? — покосился он.

— Потому что я каждый день пребываю в нем, — развел я руками. — Как вы пребываете в таверне, а потому и считаете ее своей. Мы честно поделились: вам таверну, мне королевство.

— Какое тебе королевство, оборванец, — с хохотом ткнул он в меня пальцем. — Ты на себя глянь. Да ты жалкий и ничтожный. Такие передо мной выплясывают и встают на колени…

Не успел он договорить, как ноги его подогнулись, заплелись. Он пошатнулся, дернулся. Одна нога выскочила вперед, вторая подвернулась. Со стороны казалось — он пустился в пляс. Только танец его был каким-то сложным и замысловатым. Такие кренделя не смог бы выписать ни один танцор. Я с затаенным восхищением наблюдал за ним. Я, право, не просил, но все же приятно, когда такие люди пляшут перед тобой. В итоге он не удержался и с грохотом рухнул под забор. Послышалось отчаянное шипение и ругань. Хват вскрикнул, схватил шапку и проворно метнулся в сторону. Причем не вставая.

Незнакомец зарычал, заскрипел зубами и начал медленно подниматься, держась за сучковатые доски.

— Вам помочь? — учтиво предложил я, тронутый чужим горем.

— Я сам, — донеслось из-под забора.

Действительно, через пару мгновений он снова стоял перед нами. Наверняка его тело само уже знало все, что необходимо. И делало без его участия. Ведь если он каждый день проводит в таверне, то подобные случаи происходят с ним ох как часто.

— Так-то! — неожиданно выдал он. — Я-то могу хоть каждый день ходить по кабакам. А вы, жалкая чернь, ничего не можете. Пару медяков бросят вам, вот и радуетесь. Чего, не так, что ли?

— Но мы тоже бежим в кабак пропивать их, — дополнил я его мысль, насмешливо поглядывая на Хвата.

— Да, но я пью дорогое вино, — с гордостью отметил он, — А вы — сивушное пойло.

— А разве есть разница? — удивленно отметил я. — В итоге ведь мы равны. Хоть после дорогого вина, хоть после сивушного пойла. Смысл ведь дойти до такого состояния, чтобы обрести неземное блаженство и отрешение от мирской суеты. Смысл — стать владыкой всех земель и людей. Или посмотреть на мир глазами животного. Например — свиньи. И это здорово. Это облегчает тяготы фантазирования и воображения. Кому не хватает своего воображения, те и прибегают к испытанным и зарекомендовавшим себя способам перевоплощения. Разве не так? Поэтому, какая разница, кто какой путь выбирает. Наш путь, кстати, гораздо короче, проще, дешевле, надежнее и в итоге лучше.

— Да как ты смеешь сравнивать меня и себя! — вскричал он, снова угрожающе качнувшись. — Ты… ты кто вообще такой?

— А разве это важно? — печально вздохнул я. — Особенно для такого важного человека, перед которым все королевство пляшет, вместе с королем. На самом деле то пляшет весь мир, правда, лишь перед вашими глазами. Но для вас это уже без разницы. Поэтому моя скромная особа не имеет права тревожить вашу светлость своим ничтожным и жалким именем.

— Ну и чернь пошла, — глаза его на миг прояснились и полыхнули злорадством. — Куда только король смотрит.

Я пожал плечами.

— Наверное, король ждет ваших мудрых распоряжений. А вы так бездарно проводите драгоценное время. Наверное, это и объясняет наше присутствие здесь.

Он некоторое время стоял, и мерил мня тяжелым гаснущим взглядом. Свет его глаз пытался разгореться, но из глубины его сознания накатывали волны и тушили пламя жизни. Но он оказался сильным и упорным. Это радовало. Он стоял и боролся сам с собой. А голос разума, пусть и искаженный, пробивался через безвольную болванку его тела:

— Да, нищета… мы вам кости швыряем, а вы еще и насмехаетесь над нами?

— А разве вы что-то швырнули? — обеспокоено полюбопытствовал я. — Хват, ты что-нибудь видел?

Хват замотал головой, в страхе хлопая глазами.

— Швыряют медяки, — внес я существенную поправку. — А гульдены с почтением подают.

— Гульдены? — зашатался он сильнее, словно его кто-то толкнул в плечо. — Вам швыряют гульдены?

— Не швыряют, но подают, — еще раз поправил я. — Точнее, дали один раз. Мы с другом решили проверить, кто же самый достойный человек в вашем королевстве? Кто самый смелый и отважный? Кто не побоится расстаться с деньгами и подаст больше всех? Вот и проверили. Нашелся-таки один. Он не поскупился на целый гульден.

— Чушь, — осклабился знатный человек. — В жизни не поверю.

— Правильно, — согласно молвил я, — потому как вы даже представить себе не можете такое достоинство. У вас воображения даже не хватит на подобный поступок. Вы даже в мыслях не можете совершить такое. А вот тому человеку даже представлять ничего не надо было. Он просто дал нам золотой.

— Врешь, — вызывающе процедил он.

Я посмотрел на незнакомца, перевел взгляд на Хвата.

— Ладно, Хват. Бери свой гульден и идем в таверну. День окончен, пришла пора повеселиться. Тем более мы задерживаем очень влиятельного человека. Он, наверное, решил отвлечься от очень важных дел, а мы снова возвращаем его к действительности. Ему сейчас не до нее. Вставай. Пойдем, попытаемся понять его через врата таверны.

И тут незнакомец увидал гульден. Он выпучил глаза, приоткрыл рот. Его так сильно перекосило, что он завалился и ткнулся боком в забор. Но не упал. Сила изумления надежно держала его на ногах.

— Откуда… откуда он у вас? — со стоном выдавил он. Глаза его лучезарно вспыхнули, точно две винные капли. От него сильно запахло хмелем. Хотя то всего лишь запах желания. Оно всякий раз обостряется, когда такие люди видят монеты. Точнее, они уже видят не их, но хмельную брагу.

— Говорю же — дали, — пояснил я. — Как символ достоинства. Чтобы мы выпили за здоровье того человека, и помнили его всю жизнь, как самого достойного.

— Хм…

— Что? — удивленно вскинул я брови. — Вы хотите оспорить его право?

— Хм…

— Это очень легко сделать, — добавил я. — Достаточно лишь дать нам больше, чем он. И тогда право самого великого человека сразу перейдет к вам.

— А… хм…

С этими словами он принялся ощупывать свои бедра, пояс. Затем полез за пазуху. Его сильно шатало, но я не переживал за него. Тело, пусть и не слушалось, но все же сносно выполняло свои обязанности. Наконец, он извлек смятую мошну. Покрутил ее перед носом, сжал, погладил. Распустил завязки, заглянул в темное чрево. Раздраженно засопел. Запустил туда руку и принялся старательно щупать.

Хват смотрел на него снизу, прижимая шапку к груди, точно беззащитного младенца. Я терпеливо ждал. Человек с серьезным задумчивым видом кропотливо шарил по дну мошны. Но ничего не мог выудить. Тогда он перевернул мошну и принялся ее трясти. Он ждал знакомого звяканья. Но гладкие булыжники молчали. Они равнодушно поблескивали уставшими за день спинами и хранили полное безразличие ко всему.

Наконец, человек сдался. Он нахмурился, снова засопел, проворчал что-то невнятное. Мы выжидательно смотрели на него.

— Нету! — коротко подытожил он. — Все в таверне оставил!

Я приложил руку к сердцу и склонил голову.

— О, вы столь щедры, милейший. Ведь главное — не золото, а желание жертвовать им. И вы явили его в полной мере. Мы искренне ценим ваш порыв. Да, понимаю, не ваша вина в том, что вы остались без денег. Во всем виновата таверна, с ее нескончаемым дорогим вином. Но не стоит тревожиться — мы достаточно сегодня собрали, чтобы не беспокоиться о деньгах на много лет вперед. Поэтому ваш вклад не сильно бы облагодетельствовал нас. Но все же спасибо вам за ваше благородное желание. Я от души желаю вам, чтобы и окружающие ценили вас точно так же. И проявляли к вам такое же великодушие и благородство. Это достойно дворянских кровей. А золото — к чему оно вам? Ведь пустая мошна лишь символ пустоты. Или ее готовности быть заполненной. А чем — уже не важно.

Незнакомец стоял и шатался, смутно улавливая смысл. Взгляд его блуждал, силясь выхватить меня из танцующей реальности. Но всякий раз разбегались. Я снова поглядел на черепичные крыши таверны, на струйки дымков, на людей, что толпились возле входа. И снова обернулся к знатному человеку.