Его слова глубоко запали в мое сердце. Я, правда, точно не знаю — есть ли оно. Но то уже не важно. Важно то, что я впервые вижу человека, подобного «не человеку». То есть мне. Пусть он не столь силен и кровожаден. Но в сердце попадает метко. Правда, я остаюсь при своем мнении и настаиваю на бесценности мудрости, даже самой чистой. Но лишь потому, что я не человек. Был бы человеком — признал бы его правоту безоговорочно.

— Ну хорошо, — согласился я, целиком принимая его высказывание. Ведь он все-таки видит во мне человека. — Вы правы. Но откуда такая уверенность, что мы потратим их на благое дело?

Он снова учтиво поклонился. И неспешно заговорил:

— Иначе и быть не может. Лишь очень мудрые люди могут с такой легкостью зарабатывать столько золота. А такие, смею заметить, не склонны бездарно тратить собранное. Видимо есть какая-то высокая цель. А потому я тоже хотел бы внести в нее посильный вклад. Пусть он скромный, но все же. Меня это радует.

Я опешил. Присмотрелся внимательнее, принюхался. Кто ж он такой? Но ответ почем-то не возникал. Я глянул на бледного Хвата. Затем снова на необычного человека.

— Ладно. Не стану перечить — вы все равно сильнее в своей настойчивости. Но скажите последнее — зачем отдавать нам гульден за наше же достоинство? Мы ведь пытаемся вас одарить им. И полноправно говорю — вы истинно достойный из всех. Вы дали нам больше всех. И слова ваши сильнее всех. А главное — вы мыслите глубоко. Вы во всех смыслах купили достоинство.

— А разве можно купить достоинство? — с какой-то мягкой строгостью спросил он. — Его можно обрести или завоевать лишь деяниями, но никак не золотом. Вернее, можно и золотом, но потратив его на благие деяния. Поэтому, ваше достоинство и стоит одного единственного гульдена — вы сами его так оценили. Я свое ценю гораздо выше. Так-то, дорогие мои.

Серые глаза сверкнули победным блеском. Он еще раз улыбнулся. Темный плащ коротко махнул нам на прощание. Удивительный человек мягко развернулся и скрылся в толпе, оставив нас сидеть с гульденами и открытыми ртами. Да, нечасто со мной случается такое. Нечасто…

Хват бессильно обмяк. Казалось, жизнь покинула его тело. Он стал свидетелем невероятного чуда. Особенно его поразил последний случай. Он, правда, ничего толком не понял, кроме одного — человек добровольно пожертвовал пять золотых монет. Я, соответственно, их получил. Спрашивается — за что? Вопрос отражался в его загоревшихся глазках. Меня же очень радовало, что он задается подобными вопросами. Еще больше возрадуюсь, когда он найдет ответ. Но ответом пока не пахло. Хват сидел и вопросительно смотрел на меня. У него на глазах случайный проходимец заработал столько, сколько ему за несколько жизней не обрести. Причем он такой же нищий, отринутый жизнью оборванец. По крайней мере, с виду. Но вид, повторюсь, обманчив. Да, он говорит о многом, но каждый видит свое. В силу своей мудрости.

Я посмотрел на шапку, на Хвата, в задумчивости поскреб подбородок.

— Ты когда-нибудь видал такое?

Он судорожно потряс головой.

— Вот и я нет, — глубокомысленно отметил я. — Вот это человек! Мне даже стыдно стало, что я зовусь не человеком. Представляешь, Хват? Я впервые испытал подобное сожаление. Эх. Ладно, по-моему, следует завершать это представление. Да и нет более смысла сидеть мне тут. Надеюсь, ты все понял?

Он с такой молящей тоской воззрился на меня, что мне стало не по себе. Но жалость к таким — лишь поощрение подобного образа жизни. Я же пытался вселить в него уверенность. Да только от слабости духа так просто не избавишься.

Я сгреб монеты, поднялся, отряхнулся, глянул по сторонам. Вечер уже набрасывал на город свою величественную багровую мантию. Людей становилось все меньше, голоса и звуки утопали в теплой воздушной толще. Чувствовалось какое-то облегчение, словно с плеч упала многопудовая тяжесть. Я принюхался. Да, пахнет удовлетворением. Многие сегодня осуществили здесь свои желания. Многие обрели то, зачем приходили. Многие остались довольны. Но среди всех запахов желаний, я улавливал один — запах достоинства. Сегодня многие стали гораздо достойнее, чем были раньше. Это здорово. Я блаженно прикрыл глаза. И радовался вместе со всеми. Я тоже получил желаемое. Особенно, если купленное достоинство толкнет тех людей на свершение истинно достойных поступков, то я с истинным достоинством буду гордиться собой.

Вдали расплывалась ночь, словно чернильная капля в воде…

И вдруг меня осенило!

Ну конечно же! Чернила! Как я мог не различить такой запах. От загадочного человека пахло чернилами! Точно, чернилами! Вот откуда на его пальцах взялись затертые пятна.

Я задумался, радуясь догадке. Но тут же поник. Даже теперь я не мог понять, кто он.

Но то уже неважно.

Неожиданно размышление прервались — возле нас возник еще один прохожий. Судя по наряду — далеко не бедный. Но его долгополый золотистый наряд был изрядно помят, местами запачкан. От него сильно пахло вином. Светлые волосы растрепались, голубые глаза блуждали, пытаясь задержаться на чем-то. Но уже не могли. Он был молод, но таковым не выглядел. Длительное пьянство оставило на его бледном лице неизгладимый отпечаток. Пунцовые жилки проступали на лбу и щеках, точно мраморные нити. Они напоминали живых змей, впившихся в его кожу. Казалось, они высасывают жизненные соки, обращая его в холодную каменную статую. И он уже не имел силы сопротивляться.

Мы молча уставились на новоявленного человека. Он встал напротив нас, опасно пошатываясь. На лице играла жесткая усмешка. Где-то вдали хлопнула дверь таверны, оттуда донеслись чьи-то громкие окрики. Похоже, взывали к нему. Но человек лишь отмахнулся.

— Ну и чего? — обратился он непонятно к кому. Язык сильно заплетался, но его самого это не смущало.

— Да уже, собственно, и ничего, — вежливо и глубокомысленно разъяснил я.

— Чего вы тут сидите? — допытывался он, глядя то на меня, то на Хвата.

— Как видите, мы уже не сидим, а собираемся уходить, — произнес я.

— Ха, голытьба, — высокомерно отметил он. — И как, много сегодня выпросили?

— Вас так интересуют заработки голытьбы? — удивленно обернулся я к нему. — Неужели сами хотите попробовать?

— Чего?! Чего ты там сказал?! — угрожающе наклонился он в мою сторону. И едва не рухнул. Благо, вовремя ухватился за забор.

— Отнюдь, — сожалеюще покачал я головой. — Говорите вы — не я. Я лишь отвечаю. У вас, наверное, мало денег, раз искренне интересуетесь деньгами нищих?

Он вытаращил глаза, угрожающе икнул и воскликнул:

— У меня?! У меня — мало?! Да я могу купить весь этот рынок с потрохами! Вместе с вами и со всеми, кто здесь есть! Я могу купить весь этот город, со всеми его домами и окрестными замками! Да хоть все королевство, вместе с королем!

— Отчего же не купите? — с живым интересом спросил я. — Я бы на вашем месте давно бы все это приобрел, если б выпала такая возможность.

— Я… — он снова икнул, — Я… ты даже не знаешь, кто перед тобой.

— Не смею отрицать, — коротко поклонился я. — Не знаю. А потому и не смею задерживать такую высокородную особу своими недостойными речами. Тем более вас ждут в таверне. Нисколько не усомнюсь, что она тоже ваша.

Он мучительно выгнулся, снова чуть не завалился, но в последний момент чудом удержал равновесие.

— Нет. Пока не моя.

— Что ж, тогда советую немедленно ее приобрести.

— А, зачем она мне, — махнул он рукой. То ли указывал на гудящую таверну, то ли пытался удержаться от падения. — Я и так там каждый день сижу. Можно сказать — она и так моя. И не одна она такая.

Я завистливо покивал, посмотрел на Хвата. Он все еще сидел под забором и бросал опасливые взгляды на белокурого незнакомца. И на шапку. Я поднял глаза, посмотрел вдаль. Со стороны таверны лилась музыка, слышалось пение, пьяные выкрики и прочий шум. Да, трудовой день прошел на славу. На смену ему пришел трудовой вечер. Запахи желаний с рынков и мастерских потекли по тавернам и кабакам.