Разумеется, если он друг…

Река неспешно текла, унося меня все дальше и дальше. Изредка она бурлила и плескалась у берегов, где шла торговля. Здесь шла ожесточенная непримиримая борьба. Рыбаки забрасывали всевозможные снасти, в ожидании улова. Рыба, большая и маленькая, сама шла к прикормке. Она блестела медной, серебряной и золотой чешуей. И попадалась. Но иногда сильно била хвостом, поднимая шум и брызги, и ускользала обратно в реку. Рыбаки разочарованно вздыхали, но не падали духом. Река нескончаема — всю не вычерпаешь. И рыбы здесь на всякого хватит. К тому же река волшебная — здесь рыбаки после улова сами становятся рыбами. И сами попадаются в другие сети. Бывает, крупная рыбина превращается в крупную. Бывает сонм мелких оборачивается крупной. Или большая дробится на мелочь. Кто чем промышляет.

Но есть еще и раки. Противные, скользкие, холодные. Они неспешно ползают по берегам, тараща выпученные глазищи, и цепкими клешнями хватают зазевавшихся рыбаков. И не отпускают, пока не выдоят капельку крови. Ее правда, не пьют, а уносят куда-то. И ползут дальше. А чтоб никто не возмущался, над рекой пролетают чайки. Они смотрят на рябую поверхность свысока, и затмевают тихие волны грозной тенью. Случись что, они мигом проглотят рыбешку. Но лишь мелкую и среднюю. Большую не смогут — в рот не влезет. А возмутись рыбак — ущипнут и его. Больно клюнут, да и улетят, сорвав прилипшую к рукам чешую.

Я озирался, оглядывался, всматривался в лица, заглядывал в глаза. Мне было хорошо. Я не рыбак, что стоит у берега, и не рыба, что виляет хвостом и трясет чешуей. И не рак, пьющий чью-то кровь. И уж тем более не чайка. Хотя желанием своим могу осушить все реки, и наполнить их настоящей кровью…

Неожиданно возле меня возникла немолодая черноволосая женщина. Размышления угасли и унеслись в пучину сознания. Откуда, собственно, все и произошло. Я приостановился, скользнул глазами, принюхался. Разодетая в разноцветные яркие одежды, она пестрым пятном выделялась на фоне коричнево-серой толпы и потемневших от времени прилавков. Ее желания пахли необычно. Они пропитались какой-то тайной, которая извечно интересует всех. Тайна вздыхала туманными клубами в глубине ее души. Она дрожала, извивалась, меняла форму. И силилась вырваться наружу, словно пойманная птица. Хм, интересно — что же это за тайна? Хотя, чего говорить, в каждом из нас есть какая-нибудь тайна, о которой мы не склонны упоминать. Которую мы бережем, и ни на что никогда не променяем. Однако всегда найдется тот прорицатель, что распознает сокрытое.

Прорицатель ли я?

Скажу не прямо, но таинственно — порой, я могу им быть. Но я не прорицатель. По крайней мере, сам себя таковым не считаю. И быть не стремлюсь. Иначе, меня так начнут называть повсеместно. А также ждать предсказаний. Но тогда уже имя прилипнет ко мне, опутает трепещущей паутиной звуков и утянет на землю. И останется мне всего лишь нести страшное и неблагодарное бремя прорицателя. Ведь во все времена их гнали отовсюду, наказывали и казнили. Хоть истинных, хоть ложных. Истинных за правду, ложных за обман. Зачем, спрашивается тогда, они вообще нужны? Ведь люди сами не ведают, чего хотят.

Ложным, кстати, доставалось и достается меньше. Ведь они все перевирают, и рассказывают красивые сказки, полные сладких грез. Те самые, в которые людям очень сильно хотелось бы верить. Те самые, за которые человек не поскупился бы на кругленькую сумму. Причем, черпают свои предсказания как раз из тех желаний, о которых человек мечтает более всего, но не может достичь. Да, это по-своему хорошо. Ведь они создают определенную иллюзию, к которой человек начинает стремиться. Пусть та иллюзия остается лишь в мыслях, пусть. Но она тоже нужна, ибо мечта изначальна. Беда здесь лишь в том, что в сказки склонны верить слабые люди. Или, не побоюсь этого слова — нищие. А они не в состоянии воплощать свои мечты, они не могут их превращать в реальные желания. Они лишь могут горестно вздыхать и сетовать на жестокую неблагодарную жизнь. А еще говорить: «я не могу этого достичь». При этом очень часто ищут виновных, как правило тех, кто умнее, сильнее, богаче, словом, тех, кто в чем-то превзошел их.

Наивные. Они даже не подозревают, насколько жизнь безжалостна к сильным. А точнее, они и стали сильными, ощутив и испытав всю безжалостность жизни. Той жизни, которая воспитала и закалила их в своем горниле невзгод и трудностей. Которая провела их по грани своей, едва не столкнув в пропасть. (Хотя, кого-то и столкнула). Но с тем же вселила такое мужество и уверенность в себе, которое способно пересилить все неприятности и трудности. А также жалкие, ничтожные и завистливые насмешки нищих. И сильный человек, сталкиваясь со своим истинным глубинным желанием задается лишь единственным вопросом: «Как я могу воплотить свое желание»? А следом начинает искать способы.

Сказкам же верить сильные не склонны. Равно как и многому из того, что навязывают или предлагают другие. Но все-таки есть истинные провидцы, которым верят даже самые сильные люди. Потому как дар провидца реален. Как реально и то, что есть он в каждом. Да вот только подлинным провидцам приходится и вовсе тяжело. Ведь они не рассказывают сказок, а вещают правду. А правда далеко не всегда приятна, чиста и светла. Хотя я называю то невежеством. Или неумением видеть в горькой противоречивой жизни красоту. И, как следствие, наслаждаться ею. Поэтому, когда настоящее предсказание сбывается, провидцу кричат в лицо: «Накаркал»! И благодарности никакой, разумеется, ждать не приходится. Лишь упреки, злые плевки, и необоснованные обвинения. Иной раз бывают даже плети, колоды, решетки и прочие способы искренней человеческой благодарности. Ну а если провидец настолько безошибочно все предсказал, то благодарность доходит даже до плахи. Или до виселицы.

А может и до креста…

Поэтому, смело заявляю — я не провидец. И быть таковым не желаю. Я лишь могу вселить истинную уверенность в сердце каждого, что он силен. Нет слабых людей, есть лишь не желающие быть сильными. Ведь слаб не тот, кто опустил руки, а тот, кто не желает их поднимать. Жизнь как раз и проверяет всех, тяготами приземляя руки каждого. Слабые смиряются — сильные сражаются до конца, потрясая кулаками перед носом реальности. Вот почему нет той идиллии, той сказки и того рая, где все хорошо, доступно, и где нет места горю, тяготам и невзгодам.

Вернее есть. И это все — жизнь. А источник истинной силы — это поединок с жизнью. Или противостояние ей. Да, жизнь сильнее, но она ценит упорство и мужество. И рано или поздно воздает по заслугам. Как решительным, так и безвольным!

Хотя, иной раз, предсказывать приходится…

Женщина вдруг таинственно улыбнулась. Нить размышлений резко остановилась. Улыбка вышла неприметной, ибо предназначалась только для меня. Я смерил ее скучающим взором, вздохнул и поспешил дальше. Но она вдруг призывно окрикнула.

— Не проходи мимо, дорогой.

Я остановился и обернулся. Она снова улыбнулась.

— Позолоти ручку — погадаю.

Я заинтересованно замер и пригляделся к ней. Морщины уже плавными росчерками вырисовывали ее возраст, седина мягкой кистью тронула кончики густых волос. Но вот голос ее звучал звонко и бодро, наполненный нотками молодости. Равно как и глаза. Два жгучих угольно-черных агата, в обрамлении длинных ресниц, мерцали весельем и хитростью. Люблю черные глаза. Они всегда напоминают мне ночь — ту пору, когда люди не властны сдерживать своих желаний. Ту пору, когда люди шепотом делятся откровениями и тайнами. И самыми сокровенными желаниями. Теми, что днем умело прикрыты плотной и громоздкой завесой неуместных порою слов.

Гадалка, приметив мою нерасторопность, тут же подалась ближе. Она как-то мягко и ненавязчиво обошла меня, словно изучала мою судьбу по одежде. Хотя, любому проницательному она о многом расскажет. Да только не все. Далеко не все…

— Вижу, долог и труден твой путь, странник, — вкрадчиво потек ее голос, и она с интересом заглянула мне в лицо. — Вижу это по твоим глазам, золотой мой. В них скорбь, печаль, и тяготы прожитых лет. Вижу — ты не молод, но и не стар. Для молодого ты слишком мудр, а для старого — слишком беззаботен. Твои глаза не лгут. Они таят в себе все, что творилось в твоей жизни. Они полны живых воспоминаний, над которыми безвластно время. Вижу, ищешь ты что-то, да все никак не найдешь. Вижу — странствуешь ты неустанно, да все не ведаешь, где остановиться. Вижу — беспокоит тебя что-то, но покой так и не приходит. Вижу — снедает тебя тоска. Но в погоне за изменчивым разнообразием жизни ты еще больше тоскуешь. Хочешь, дорогой мой, я расскажу о твоей судьбе? Я прочту ее по твоей руке, по твоим линиям. Они никогда не лгут, они — твои родные. Линии помогут тебе обрести недостающее. Они выведут тебя туда, куда ты стремишься. Они раскроют тебе тайное блаженство, о коем ты неустанно мечтаешь.