— Вот тебе, Роберт, еще одна «прелесть» стольного града, — кивнул через плечо кузнец, указывая на стражей. — Без догляду здесь и шага не шагнешь! Везде тебя проверят и перепроверят. Везде досмотрят, расспросят на десять рядов, запишут куда-нибудь… эх! Разве то жизнь?

— А ты как хотел? — в свою очередь спросил я. — Здесь же столица. Здесь со всего королевства люд собирается. И не только с вашего. Тут жизнь кипит и бурлит. Вот потому и нужен строгий пригляд, дабы удерживать порядок на должном уровне. А порядок и устанавливается с помощью вооруженной стражи. Они-то и приглядывают за всеми.

— Все я понимаю, — насупился Пудила, всматриваясь в светлеющий выход. — Да вот все одно не по нраву мне это. Ведь оно… оно, что в душу к тебе лезут.

— Поверь, душа твоя здесь мало кого интересует, — отрезал я.

— Это я давно приметил, — печально согласился он. — Здесь только золото всех прельщает.

— А что есть золото, Пудила? — осторожно спросил я.

— Золото, оно и есть золото, — без задержки выдал он.

— Не совсем, — уклончиво произнес я, тоже приглядываясь к выходу. — Ведь золото тебе платят за твой труд.

— Ну?

— Выходит твой труд и есть золото.

— Ну?

— Но ты же не за металл работаешь, а за те блага и ценности, что можно потом обменять на него.

— Э… ну да, — задумчиво поскреб он бороду. — Мне желтые кругляки ни к чему.

— Выходит золото есть одно из звеньев в длинной цепи?

— Ну… наверное, — пожал он могучими плечами, ярко представляя саму цепь, но никак не ее образное значение.

— Значит, не золото всех здесь прельщает, но высокий труд мастеров, — отметил я. — Тех, кого не сыщешь по задворкам королевства. И тех, кого там не ценят. Вот потому и стремятся сюда все ремесленники и мастеровые, кто желает трудиться на благо тех, кто их труд по достоинству оценит. Вот потому и утопает столица в роскоши по сравнению с отдаленными уголками. И ты, Пудила, красноречивое подтверждение тому. Ты просто жить здесь не желаешь, но работаешь на благо стольных дворян. Ведь никто ж из твоей деревни не закажет тебе полный латный доспех?

— Нипочем, — отозвался кузнец. — Да им и без надобности. Им только подковы да плуги нужны. Да изредка ухваты. Но ту работу я сынкам поручаю.

— То есть тем, кто уникальную работу делать не может, — уточнил я.

— Ну… в общем-то верно, — нехотя выдавил он. Чувствуется его ущемленная гордость за сыновей. И нежелание обнажать их посредственное мастерство. — Но они скоро вразумят мою науку и примутся за брони. Они ж пока еще молодые.

— Это неважно, — отметил я. — Не о том речь.

— А о чем?

— О том, что золото — всего лишь символ. Понимаешь?

Он пристыжено поджал губы и сказал:

— Не до конца.

— Символ того, что за ним стоит, — голос мой звучал ровно и рассудительно. — Символ тех благ, которые ты можешь купить, то есть обменять на золото. Просто золото гораздо удобнее возить, скапливать, расплачиваться за жилье и пропитание в разных городах и королевствах. Потому как оно — общепринятый символ. Ты ведь никогда не отпилишь кусок от нагрудника, дабы заплатить за постоялый двор. А если и отпилишь, то вряд ли хозяин двора примет таковую плату. Ему не нужен этот кусок, то есть он не ценен для него. Но ты можешь обменять свой доспех на пятьдесят золотых, и за пару из них снять себе комнатку. Довольными останутся все: и ты, и хозяин двора, и тот, кто купит твой труд в виде доспеха. Улавливаешь?

Пудила с опаской взглянул на свои доспехи, прикрытые пологом. В его серьезных глазах отразилась многоголосая боль. Он думал не о гульденах. Он думал о том, что кто-то посмеет отпилить кусок его нагрудника. Он даже прикинул, с какой стороны удобнее было бы пилить, и какой кусок ценнее. Я посмеялся и продолжил:

— А еще золотом можно мерить. То есть устанавливать, сколько гульденов стоит та или иная вещь. Ты не обязан покупать что-либо, но тебе достаточно узнать цену, как у тебя складывается представление о вещи. Ведь «цена» и происходит от слова «ценить». То есть, какое место в списке человеческих ценностей занимает та или иная вещь. Насколько ее ценят люди относительно других вещей, работ, услуг или чего-то неосязаемого, но очень нужного. Вот в этом, мой дорогой Пудила, сокрыта одна из глубинных ценностей денег. Это мера труда. Ибо все материальные… да и нематериальные ценности, что окружают нас, созданы посредством труда. Но труд — есть устремление человека улучшить сою жизнь. Облегчить ее, приукрасить, разнообразить… или понять. То есть — его желание жить и радоваться жизни. В этом сокрыта еще более глубокая суть денег. Я бы даже отметил — здесь она граничит с таким понятием, как смысл жизни. Но о том мало кто задумывается. А к деньгам относятся лишь как к желтым круглякам, которые для многих стали символом чего-то порочного и низменного. Но это не так. Это лишь отношение к жизни тех людей, кто так думает. Или лицемерит. Кто взирает на жизнь и видит лишь порочное и низменное, не замечая всей волнительной красоты ее. Кто не разгадал в ней чей-то высокий замысел. Разумеется, такие и страдают в первую очередь от нехватки чего-то недоступного и ценного. Такие и слагают песни о рае и о несбыточном светлом будущем, где все будет так, как они хотят. И не могут понять, что рай таковой давным-давно существует. Стоит лишь приложить усилия и увидеть его, то есть разгадать в жизни чей-то замысел. Тогда и жизнь преображается.

— Ох, лучше о том не думать, — честно признался кузнец. — А то и вовсе желание трудиться отпадет.

— Да, не все любят трудиться, — вторил я. — Я бы сказал — большинство. Хотя делают это, но лишь потому, что вынуждены. Однако считать золото любят все без исключения. Причем, как свое, так и чужое. И не понимают, что золото и есть труд. Чужое иной раз волнует больше, чем свое. Не странно ли?

— А я трудиться больше люблю, — с гордостью отметил кузнец. — А золото, то уж потом. Оно ж само собой приложится. Я попросту о нем не думаю, когда тружусь.

— Но считать-то все равно приятно, пусть и после? Ты ж никогда не станешь работать задаром? — уверенно спросил я.

— Да, Роберт, считать всегда приятно, — сдался таки он. — И задаром никто работать не станет.

— Но скажу тебе по секрету, Пудила… вернее, я тебе это уже говорил, что ты все-таки работаешь задаром, — печально напомнил я. — Ты всецело посвящаешь себя работе, не задумываясь о том, что зарабатываешь ровно столько, сколько требуется на самое простое существование. Но… не бери в голову. Работай и радуйся своей работе. Ведь в том и заключен смысл твоего существования. Пусть все идет своим чередом.

Он смерил меня недовольным взглядом, что-то пробурчал в бороду. Но громкий стук и цоканье, усиленные эхом тоннеля, поглотили его слова. Свет силился, рос, и, наконец, мы въехали в сам город.

Столица встретила нас обширной площадью, ограниченной рядами статуй и фонтанов — живой пример того, как здесь ценят скульпторов — камнетесов. Пудилу они никак не трогали, но вот меня очень заинтересовали. Ведь все они — отголосок прошлого. Все они — герои древних легенд, или минувших событий. И пока мы трусили через площадь, я внимательно изучал эти творения.

В площадь, словно в озеро, впадало множество улиц и улочек. Пудила, не раздумывая, выбрал самую широкую, и мы покатили в сторону дворца, слившись с разноликой и шумной толпой. Я постоянно озирался, приглядывался к раскинувшемуся во все стороны городу, напоминающему огромный муравейник. Он кишел тысячами ликов, сверкал тысячами глаз, гудел тысячами голосов и наполнялся тысячами запахов. Я сделал глубокий вдох и едва не потерял сознание. Запахи тысяч желаний резко ударили в голову, словно ядовитые испарения. Покачнувшись, я завалился набок, но в последний миг все же ухватился за борт. Пудила порывисто развернулся и ухватил меня за плечо.

— Эй, Роберт, ты чего?

— Я…

— Чего, сердце прихватило?

— Нет… ничего, — отмахнулся я, стараясь сохранять спокойное выражение. — Бывает.