— Все по-разному зовут, — загадочно молвил я.

— Это как?

— А каждый как хочет.

— Это чего? Шутка такая? — нахмурился он.

— Нет.

— Я таких шутников не люблю!

— Мне тоже не все по душе, — искренне признался я.

— Так! — голос его возвысился, и в нем зазвучало раздражение. — Мне имя твое не нужно, но ежели ты его не скажешь, то это… это как плевок в меня. Меня вот Пудилой кличут. А ты кто таков?

— Вот таков — развел я руками. — Ты сам можешь назвать меня, как пожелаешь.

— Но ведь имя у тебя есть? — не мог сообразить он.

— О, да, — довольно отметил я. — И их много.

Он застыл на миг, сверля меня голубыми глазами. Оттуда веяло недоверием и осторожностью. Они выползали из самой глубины двух широко распахнутых зеркал, подобно холодным липким щупальцам. Они осторожно дотрагивались до меня кончиками, словно пробуя на сочность. Они извивались и подрагивали, не зная, с какой стороны подступиться. Но вдруг неожиданно одернулись и втянулись обратно. Глаза сузились, и в щелках полыхнуло недоброе пламя. Мужик гневно взмахнул могучей рукой.

— А ну-ка братец, иди-ка ты по-доброму с телеги.

Я с уважением посмотрел на него, и спокойно произнес:

— Так я и не напрашивался, если ты вдруг позабыл.

И так же легко спрыгнул в дорожную пыль. Щелкнули вожжи, раздался его громкий возглас: «Ннно, пшел»! И Гриворыл привычно затрусил вперед. Жалостно возмутились оглобли. Но мужик не слушал их. Я же тихо плелся позади, смотря на убегающую тряскую телегу, громыхающую осями. На широкую спину и курчавый темно-русый затылок. Смотрел и гадал — когда же он остановится. А в том, что остановится — не сомневался.

Отъехав на полсотни шагов, скрип неожиданно затих. Остановился. Что ж, иного и быть не могло. Я неспешно брел, с каждым шагом приближая неминуемую встречу. Брел с ленивой нерасторопностью, словно и не видел впереди себя поджидающего возницу. Он же, приметив мой темп, разгневался еще больше. И не успел я еще дойти, как с телеги донеслось:

— Ну долго ты еще там будешь плестись?

— Так я никуда и не спешу. Если ты, Пудила, торопишься, так поспешай и не жди меня.

Я гордо прошествовал мимо него, улыбнулся Гриворылу, и, не оборачиваясь, зашагал дальше. Он провожал меня с раскрытым ртом. Но опомнился, щелкнул вожжами. И снова скрип оживил шепот полей и воркование птах. Он спешно догонял меня.

— Послушай, мил человек, — застенчиво обратился он, — ты, знать, кто-то не из простых, пущай и одет по-простому. Мы же люди простые, и ко всякому с душой. А ежели к нам с пренебрежением, то и мы того же. Ты не обижайся, ежели чего, но… хоть скажи, как звать-то. А путь держать все одно веселее вместе. Да и пеший конному в пуп дышит. Давай уже, залазь.

Я посмеялся, но чистосердечно и беззлобно. Точно так же, каким стал его показной гнев. Он не желал мне плохого, его просто испугала неизвестность. Но он оказался смелым человеком, и не побоялся снова обратиться ко мне. А ведь он сразу сообразил, что я далеко не из простых. Пусть он и ошибался в моем высоком происхождении. Ведь я не знатного роду, не аристократ, скрывающий свой облик за личиной бродяги.

— Пудилой зовут, говоришь? — через плечо окинул я его взглядом. — За что прозвали?

Он широко улыбнулся. Чувствовал — я нисколько не обижен. Правильно чувствовал. И гордо провозгласил:

— Так ведь кузнец я. За то и прозвали, что пудовыми молотами работаю без устали.

— А почему ты, Пудила, передумал? Минутой назад согнал меня, а теперь снова приглашаешь?

— Так говорю же. Мы — люд простой, и не любим всяких там речей непонятных.

Я отвернулся и изучал далекие пейзажи. Он терпеливо ждал, не смея нарушить молчания. Лишь Гриворыл удивленно пофыркивал, бросая на меня красноречивые взгляды. Мой взгляд снова скользнул на кузнеца.

— Тогда, боюсь, тебе со мной не по пути, — произнес я. — Причем для твоего же блага.

— Будет, — снова махнул он широкой бугристой ладонью. От нее пало гарью и железом. — Я не настаиваю. Хочешь молчать — молчи.

— Отчего же, я очень хочу поговорить с тобой, — искренне признался я. — Я ведь сказал, что мне сразу стал интересен ход твоих мыслей. Ты, хоть и с виду простой, да тоже мыслишь далеко не просто.

Улыбка, полная гордости, тронула уголки его рта. Он свесился с облучка.

— Так и мне стало интересно. Чего это тебе вдруг от меня понадобилось?

— Ладно, — проворчал я, и снова взлетел на телегу, под его одобрительный посвист. — Чего уже время терять. Поехали.

И мы снова двинулись дальше, по накатанной пыльной дороге. По обочинам выстроились армии одуванчиков, ромашек и васильков, пробиваясь сквозь широкие листья подорожника. Они источали дивный полевой аромат и притягивали сонмы трудолюбивых пчел, гудящих шмелей, трескучих стрекоз. Время и дорога слились в единую неразрывную ленту. Время наполнилось тихим скрипом колес. А ведь колесо и есть символ времени, символ движения, символ жизни.

Между тем кузнец снова заговорил, потому как я в блаженстве затих.

— Хочешь — таи имя, но как мне звать-то тебя?

— Как пожелаешь, — я с упоением вытянул уставшие ноги. Вернее, я никогда не устаю, но отдыхать все же люблю.

— Это я уже слыхал, — отметил он. — А имя-то есть?

Да, я в очередной раз убедился — обычных людей не переубедишь. По крайней мере, обычными способами. Что ж, прибегнем к необычным.

— Имя есть, — я, наконец, успокоил его, и попробовал иначе. — А давай ты попробуешь угадать?

— Куда мне, — раздосадовано отмахнулся Пудила. — Я только молотами стучать могу. А такое не по мне.

— Да ладно. Ты хоть и простой кузнец, но далеко не глупый, а очень смышленый.

— Неужели? — с искренней наивностью распахнулись его глаза.

— Да, — с такой же искренней уверенность подтвердил я.

— Так… имя говоришь… так… — забормотал он под нос. — Эй, Гриворыл, может, ты поддакнешь чего. Эко каков нам попутчик достался. Все загадками заговаривает. Видать не из простых. Простому мужику оно надо? Он только жене может зубы заговаривать, когда выпить хочется. А так — нет. Имя, имя, хм? Видать — из заморских будешь?

— Почему? — удивленно потупился я. Но не тем подивил он меня, что назвал заморским, а тем, что начал размышлять. Пудила смерил меня хозяйским взором, и начал перечислять:

— Да бледный ты какой-то, да худой. И лицо серое. Не ел давно? Небось, прибыл из-за моря, да тебя и обобрали лихие удальцы. Благо хоть не убили. Оно-то и видно, раз без вещичек гуляешь. Да и поседел не по годам — не иначе как с голодухи. Иль со страху. И руки у тебя длинные. Да, явно не из местных. И зубы какие-то странные. Точно — гость ты заморский. А там как кличут по-ихнему? А, Гриворыл? Ты не помнишь? Как их величают? Ну… ну… наверное… Роберт!

Его темное закоптелое лицо засияло, а в глазах заплясали веселые искорки. Он радовался, что вспомнил хоть одно из заморских имен. Хотя на самом деле оно далеко не заморское. В этих краях оно тоже изредка ходит в употреблении. Я удивленно вскинул брови и немо уставился на него, искусно играя изумление высшей степени.

— Пудила, ты превзошел все мои ожидания! Ты гениален! Ты угадал!

— Угадал! — басовито заголосил кузнец. — Слышь, Гриворыл, мы угадали! Его воистину Робертом величать!

Гриворыл лишь фыркал пренебрежительно, раздраженный тем, что ему орут под ухо. И устало трусил дальше. Ему было совершенно наплевать, как меня зовут.

— Роберт, значит, — потер загорелые руки кузнец. — Как я ловко-то. Это ж надо так. С первого разу да к князю. Н-да!

— Ты назвал меня Роберт, значит так и зови, — подтвердил я.

— Погоди, — насторожились его наивные глаза. — Так я чего — ошибся? Ты снова лукавишь?

— Ладно, успокойся. Роберт я, Роберт. И делу конец.

— А, ну ладно, — прогудел он. — Конец — так конец.

— Ну вот и познакомились, мастер Пудила, — торжественно объявил я.

— Да, с тобой пока познакомишься, так и дорога кончится, — посмеялся он, играя вожжами.