Она вздрогнула от такого откровения, задумалась, сведя брови, а после кивнула.

— Да, точно. Как я забыла о таком.

— Поэтому молчи, — посоветовал я.

— Само собой, — прошептала Тайла, все еще обдумывая мои слова.

Я снова нежно поцеловал ее. И заглянул в ее большие карие глаза.

— Я могу явиться, но лишь немногим. Тем, кто действительно достоин этого. Тем, кто этого искренне желает. И тем, кто не разболтает обо мне. Ты ведь никому не расскажешь?

— Никому! — многообещающе и уверенно призналась она. Посмотрела на меня, погладила по жесткой щеке, и добавила, — Я буду просто тебя любить. Но никто о тебе не узнает.

— Да, я снова убедился — нельзя вам знать истины. Вернее — не всем из вас. А кто познал, должен молчать, если нет сил ее отстаивать. Если же начнет говорить, то в лучшем случае его сочтут умалишенным, и изгонят. В худшем казнят. Ибо истина обнажает всю суть, которую иные склонны искажать или прятать. Истина — сила, что ведет вперед. Она учит не обращать внимания на запреты и знаки, оставленные теми, кто пытался укрыть истину от других. Иные лишь думают, что постигли истину, как смысл бытия. Они собирают вокруг себя единомышленников и зарождают религию, как свод знаний и законов, выдумывая свои запреты. Либо используют уже готовую, откалываясь от основной, перевирая ее на свой лад, под свою выгоду. Если их цель — обирать других, то презренны они. Если просто хотят пофилософствовать и пощеголять умом — то жалки. По крайней мере, если ни к чему это не приводит. А кто понял ту истину, тот молчит, ничем не выдавая себя, как прозревшего. И идет путем самопознания, с виду оставаясь простым человеком. У таких своя религия. И своя вера. Вот таких я ищу. Но таких мало. Очень мало. Вдобавок они искусно скрываются. И судя по всему — внутри себя. Понимаешь?

— А зачем ты это делаешь?

— Хочу найти тех, кто мне подобен.

— Для чего? — ее голос дрожал, словно в предвкушении самого заветного желания.

— Хочу узнать их желания и сравнить со своими.

— И как? Встречал уже?

— Пока нет, — с грустью отозвался я.

— Но откуда знаешь, что таковые есть? Может, их нет вообще?

— Есть, — настойчиво подчеркнул я. — Они молчат, прячутся, но оставляют писания, равно как и иные творения. Но писания — самые доступные и понятные источники, увековечившие мысли. Я читаю, изучаю, и ищу их. Или прислушиваюсь к тем, кто читал их где-то.

Она склонила голову и прищурилась.

— Но если ты Бог, или Творец, как ты сам выразился, то ты не найдешь другого. Ты ведь сам сказал, что истинный Творец один.

Я погрозил ей длинным пальцем.

— Я не называл себя Творцом. Это ты назвала меня так. К тому же я не Творец, и это очевидно. Я даже обоснованно могу это доказать для тех, кто сомневается.

— Попробуй, — напевно пролепетала она, и заинтересованно умолкла.

Я подобрался и тихо заговорил:

— Не я создал этот мир, не я придумывал его законы. Я лишь живу здесь, и пользуюсь его законами. Пользуюсь его творением, и даже не знаю, чем отблагодарить его. Ведь я столько благ получаю, но ничего не даю взамен. Может, потому что пока не ведаю как?

— А может, ты просто забыл? — серьезно и глубокомысленно прозвучал ее голос. — Может, ты был им? А теперь забыл?

Я беззвучно рассмеялся, словно опасался привлечь к себе излишнее внимание.

— Может и так. Но не думаю, что у истинного Творца короткая память. Он ведь должен помнить все…

— А я думаю — ты и есть Творец.

— Мне приятны твои мысли, — улыбнулся я.

— Или лицемер! — съязвила она.

Я насторожился, повел носом, задумчиво глянул на нее.

— Ух, как глубоко!

— Нет, ты точно притворяешься!

— А ты снова льстишь, — кисло покривился я.

— Я говорю то, что думаю, — отрезала Тайла. — То, что хочу думать.

— Лишь поэтому я слушаю тебя внимательно, — заглянул я в ее глаза.

— Так что не перечь мне! — звонко прикрикнула она.

— Ладно, не стану, — успокоил я ее.

— Творец ты и есть!

— Творец, так Творец, — равнодушно кивнул я. — Пусть так и будет. В общем-то, неважно. Хотя важно то, что это уже чистая лесть.

— Нет, то истина.

— Твоя.

— Ну и пусть! — снова пристукнула она кулачком по земле. — Пусть только моя. Но зато теперь я точно уверена, что Бог есть. И я буду всегда верить в него. Пусть ты и не Творец на самом деле, а его посланник, слуга, или еще кто-то. Пусть! Но для меня ты — величайшее из чудес и загадок мира. Да и для всех других тоже. Вот только немногие знают о тебе. А жаль.

— Не жаль, — жестко парировал я. — Для их же блага лучше не знать меня. Сама же стала свидетелем, того, что могу творить я с людьми.

— Да, ты жесток! — скорбно отметила она, прикусив губу.

— Нет, справедлив, — равнодушно поправил я. — А справедливость — это страшно. Особенно для тех, кто ее изначально нарушает. Да только забывает, что нарушить ее невозможно. Ибо жизнь в любом обличье заставит нести ответ за свои деянья. Это даже не справедливость, это закономерность нашего мира. И кто ее не учитывает, того наш мир ставит на место с помощью этой самой закономерности. Или попросту выбрасывает за свои пределы. Пусть он и беспределен.

Ее блестящие темные глаза на миг озарились далеким кровавым пламенем, что мерцало в глубине моих глаз.

— Тогда ты просто палач. Ведь ты караешь тех, кто нарушает справедливость.

— Палач лишь исполняет казнь, — напомнил я, принюхиваясь к ее вспыхнувшему негодованию. — Он не выносит приговор. В его желаниях нет места смерти. Он простое орудие в руках чужой воли, как топор в его руках.

— Тогда ты занимаешься самосудом, — подвела итог Тайла.

— Самосудом я занимаюсь лишь над самим собой, — парировал я. — Ибо само слово говорит за себя.

Она покачала головой.

— Какой… хоть как вывернешься. Змей ты изворотливый. Холодный скользкий змей — искуситель. Искусить саму Тайлу — самую искушенную девушку «Блудного сына». Это ж надо!

Я чистосердечно засмеялся. Приятно слышать искренние отзывы.

— Говорю же — зови, как хочешь. И каждый зовет меня, как хочет. Я даю вам свободу, полную свободу слова. Потому как мне интересно, какое имя мне присвоили в очередной раз. Как меня назвали и что обо мне подумали. Ведь сила моя в том, чтобы вы думали обо мне, причем, неважно как. А если бы меня как-то изначально звали? Я не имел бы свободы. Имя наложило бы на меня определенное бремя, и приковало к определенному образу. Заставило бы жить в определенном месте, и мечтать определенным образом. Но мне нравится свобода. Я полновластный хозяин своей мечты, своих желаний. Они всегда у меня есть, и я всегда их воплощаю, пусть они совершенно не похожи на людские. Потому как мечту зарождает мысль. А мысль, она… она… нет, я не могу тебе это объяснить. Вернее — ты не поймешь. Вернее поймешь, но не сразу. А в этом мире время решает многое — мне ждать некогда. Словом мысль таит в себе все. Наш мир — это мысль. Короче… хватит болтать!

И я снова нежно и продолжительно поцеловал ее трепетные губы, запечатав тем самым бесконечный, как сама жизнь, спор.

Долго ли я пребывал с ней? По вашим меркам может и не очень. А по моим так и вовсе пшик. Но с тем же я постиг столько, на что многим бы потребовалась целая жизнь.

Я раздобыл ей одежду. Я нашел золото. Я помог ей, и ее семье покинуть этот городок. И вызволил ее брата. Не буду утруждать вас детальным описанием всех тех действ, но скажу просто — я ей помог. И она мне благодарна. И будет благодарна всю жизнь. А взамен? Взамен она поцеловала меня на прощание, и прошептала нежно, глядя мне в глаза:

— Я люблю тебя.

И веяло от ее слов теплом и доверием. И пахли они искренностью. А большего мне и не надо.

— Останься со мной, — молил ее голос.

— Не могу, — сожалеюще молвил я, расправляя ее волосы.

— Почему?

— Тогда я лишусь свободы, а значит, потеряю истинный лик. И стану простым человеком.

В ее глазах мелькали призрачные паруса надежды. Но корабль безжалостно уносился вдаль.