— И все же, Дина Ивановна, и все же, — задумчиво сказал Чурилин. — Вы ведь не хуже меня знаете — бывают преступные групповые акции, отказ от участия в которых может иметь плохие последствия для тех, кто отказался. Вам их перечислить?

— Простите, и все же — вы это говорите о бандитах или о сотрудниках правоохранительных органов, в чьей порядочности у нас пока нет повода сомневаться? — прищурилась Алпатова.

Чурилин только развёл руками. Потом переглянулся с Женей Скворцовым.

— Если мы в нашей работе будем оперировать эмоциями и ведомственными пристрастиями… — сказал он и замолчал.

Чёрт меня дёрнул согласиться возглавить эту межведомственную группу, выругал он себя, где все только и озабочены тем, что скажет их начальство.

— Говорите, Виктор Петрович, вы, кажется, хотели что-то сказать, — не без язвительности напомнила Алпатова.

— Хотел, — кивнул Чурилин, разозлившись на себя. — Значит, распределим обязанности на сегодня… Вас, Дина Ивановна, я бы попросил самолично побывать в этом отделении и еще раз просмотреть все записи в журнале дежурного от шестнадцатого января этого года, в первую очередь те, что касаются дежурства наряда под руководством Кравцова… И самой или совместно с вашими сотрудниками допросить наконец Артикулова. Дальше… Хочу знать, отправлен ли запрос на Мишакова Дмитрия по месту жительства?

Все только переглянулись. То ли выскочило из головы, то ли посчитали второстепенным…

— Можно ли так работать? — поморщился Чурилин. — А все потому, что слишком много времени и сил у нас уходит на прения. И на оборону от прессы… Кстати, следует узнать, не женат ли Мишаков. И если да, то как зовут его жену. Кто возьмет это на себя?

— Этот запрос вполне способен сделать ваш секретариат, — негромко сказала Дина Ивановна. — Но не кажется ли вам, Виктор Петрович, что вы слишком рано становитесь рабом собственной версии, что обычно свойственно начинающим следователям, но никак не столь опытным.

— Вынужден повторить… Никто вам не мешает предложить собственную версию, — едва сдерживая раздражение, сказал Чурилин. — У вас она есть? Или вы её пока от нас скрываете? Если нет — извольте отрабатывать то, что есть. Увы… Чем богаты. Если нет вопросов, на сегодня все!

Зря я так, подумал он, стараясь не смотреть на Дину Ивановну. Ну не умеет она работать в команде. Что тут поделаешь. Да еще и необходимо подчиняться… Это с её-то опытом… Ей бы самой возглавить эту комиссию… Тогда, правда, окажется, что я точно так же не смогу подчиняться ей…

— Задержитесь на минуту, если можно, — попросил он Алпатову, когда она, будучи уже в дверях, оглянулась в его сторону.

Она молча пожала плечами и вернулась на свое место — села на старый стул, на который сам Виктор Петрович садиться не осмеливался.

Пара таких стульев уже развалилась под его тяжестью, однако хозяйственники мебель менять не спешили — ссылались, как это сегодня принято, на нехватку средств. Сказать же, чтобы Дина Ивановна пересела, он не решался. Это добавило бы яду в ее размышления вслух о несовершенстве органов прокуратуры. Однако по-прежнему оставлять дело так, как есть, уповая на ее незначительный вес, тоже было нельзя…

— Извините, что задерживаю, но я только хотел вам сказать…

— Что-нибудь насчёт чести мундира или о двух медведях в одной берлоге? — насмешливо перебила она. — Я угадала?

Чурилин вздохнул.

— Что у вас за характер, прости Господи, — досадливо поморщился он. — Я всего лишь о стуле, на котором вы сидите.

— Что-нибудь насчёт умения некоторых усидеть на двух стульях? — опять опередила она Андрея Васильевича, а в следующую минуту он, стремглав вскочив, едва успел подхватить ее, поскольку стул под ней таки развалился…

Сначала, испуганно взвизгнув, она инстинктивно за него ухватилась, потом резко оттолкнула его руки.

— Вот видите, — сказал он, сам немало смущённый, — оказывается, не во всем следует искать происки враждебных сил.

— И чтобы продемонстрировать это со всей наглядностью, вы просили меня задержаться? — спросила она, пылая от негодования и продолжая себя накручивать.

Тем не менее на другой предложенный стул села.

— Ну что мне с вами делать, — развёл он руками. — Просто такие вот стулья достались — не успеваем их менять. Я лично сломал два точно таких же…

— Так… Спасибо, что предупредили. Наверно, нам, ментам, теперь лучше приходить в прокуратуру со своей мебелью. Это все, что вы собирались мне сообщить?

— Язык у вас… — покачал головой Чурилин. — Ладно, забудем. Вы наш гость. И с сегодняшнего дня вольны сами выбирать, где вам сесть. Согласны?

Она неопределенно пожала плечами.

— Возможно, моей ошибкой было то, что не сразу доверил вам беседы с милиционерами, — начал Виктор Петрович.

— Опасаетесь моей необъективности? — сощурилась она. — Напрасно… Про меня уголовники говорят, будто я посадила целую роту ментов — тех, кто опозорил наши ряды.

— Только давайте без ложного пафоса, — поднял руки, как бы защищаясь, Чурилин. — Я ничуть не сомневаюсь в вашей добросовестности. И в вашем опыте. И речь не о них, а о наших с вами амбициях.

— Хотя говорить нужно о деле, — кивнула она.

— Я рад, что мы наконец поняли друг друга, — сказал Виктор Петрович. — Так вот о деле… Когда будете разговаривать с Артикуловым, не премините спросить его об этой девушке. При этом проследите за вазомоторикой. Сами знаете, протокол ее не отразит. И потом мне расскажете, как он себя повел, когда о ней услышал.

— Но только до этого постарайтесь, в свою очередь, никому и нигде о ней не рассказывать.

— Ну да, — развёл он руками. — Вот и вы указали на мой прокол. Надо было предупредить об этом братьев Исмаиловых…

После её ухода Виктор Петрович какое-то время ходил по кабинету, собираясь с мыслями.

Потом сел за телефон и, ругая себя, набрал номер Галины Парфеновой. А с кем он ещё может поделиться своими неурядицами — чтобы как бы всерьёз, но без всяких последствий?

Глава 3

— …Кажется, ясно сказал, когда понадобитесь, сам позову! — Каморин не скрывал раздражения, разговаривая с Балабоном. — Сейчас у меня самый разгар предвыборной кампании. И не вздумай мне звонить. Ни из Москвы, ни когда вернешься… Возможно, меня прослушивают соперники… Да они весь избирательный округ поставят на уши, если что узнают! Что тут не ясно?

— Да все ясно… — мрачно сказал Балабон. — Только маловато будет.

— Пять штук за паршивого московского мента — тебе мало?

— Сами говорили, за Москву будете платить по десять штук, — бубнил недовольный Балабон.

— Помнишь, как Михрюта кончил? — усмехнулся Каморин. — А вот так же начинал. С торговли…

Балабон недовольно молчал, уставясь в пол.

— Когда у тебя рейс? — спросил Каморин, посмотрев на часы. — Не опоздаешь? Ладно, на вот ещё на командировочные расходы… — Павел Романович сунул ему несколько сотенных купюр. — Не пересчитывай. Здесь ровно штука. Погуляй. Но только когда сделаешь дело. Напоминаю ещё раз… Мне всё равно, какого звания мента ты шлепнешь, хоть самого начальника, но лишь бы он был из сорок четвертого отделения. Канищев тебе подскажет, где их искать. Даст винтовку… Но только не Баранова или Артикулова. Запомнишь эти фамилии? Ничего записывать не надо. Теперь по поводу бабок… Этого мента мне не заказывали, понятно? Счет в банке на него не открыт. Это моя фирменная двухходовая комбинация из трех пальцев. Знаешь, о чём речь?

Балабон кивнул.

— Тебе ли не знать! — хмыкнул Каморин и хлопнул его по плечу. — Ты ведь только что участвовал почти в такой же, верно?

Балабон снова кивнул, хотя необходимость в недавней ликвидации некоторых бьшших коллег кандидата в депутаты Шаландина понимал смутно. Ну замочили пару старикашек — один его коллега, бывший адвокат, переквалифицировался в коммерсанта, другой пенсионер (Балабон застрелил его вечером в подъезде, когда тот вышел прогуляться со своим пуделем), некогда был у Шаландина начальником… Валят, конечно, на Шаландина, не успевает отплевываться, но ведь убийства не прекратились, а это камень в огород шефа… Хотя в последний раз он ввел жесткий мораторий. Велел всем отдыхать. Только гастроли, и ничего другого. Пусть граждане тешатся тем, что в округе никого больше не убивают…