— Что, сил больше не осталось? — выкрикнул из задних рядов собравшейся толпы кто-то невидимый, должно быть специально засланный провокатор от Шаландина. — Лучше скажи, по чьему приказу убрал Валета?

По приказу тех, к кому я уже опаздываю на встречу, не без цинизма чуть не сказал вслух Павел Романович. И несколько театрально развел руками: ну вот, видите…

— Это провокация! — дружно зашумели избиратели. — Не обращайте внимания, Павел Романович, продолжайте!

И пинками под зад и в шею изгнали из своих сплоченных рядов «засланца»…

Между тем Павел Романович уже видел то, что не могли видеть его сторонники. К импровизированной трибуне, напоминавшей, как было уже сказано, баррикаду, пробирался, возвышаясь над толпой, знакомый капитан милиции Омельченко в роли избавителя народного любимца от народной же любви.

— Паша… — прогудел он, качая огромной, шестьдесят второго размера, головой. — Я все понимаю, и мы всем отделением готовы за тебя голосовать, но ваш митинг не санкционирован, в УВД только что позвонил Шаландин: почему им можно, а нам нельзя… Давайте, словом, закругляйтесь.

Это известие было встречено всеобщим гулом неодобрения, который моментально затих, едва Каморин поднял руку вверх.

— Мы должны неукоснительно следовать закону, — сказал Павел Романович. — Мы не должны давать нашим оппонентам повод обвинять нас в нарушении наших основных установок и обещаний. И потому мы все сейчас должны разойтись и не создавать препятствия для движения уличного транспорта…

С этими словами он легко соскочил с трибуны-баррикады и тут же самолично начал ее разбирать, чем подал пример присутствующим…

Плохо приходится популярному политику в небольшом городе, где все его знают. Стоит с кем-то заговорить, как тебя тут же окружает толпа, прислушивающаяся к каждому твоему слову. Где уж тут поговорить по секрету или на личные темы.

Каморин проводил взглядом Нину. Уходя, она оглянулась на него, посмотрела пристально. В другой бы раз последовал за ней, догнал бы, взял за руку… И даже не в том дело, что нельзя, а скорее в том, что некогда.

Его ждут. Ждут те, кто полагает, будто они его заказчики. И он послушно играет, до поры до времени, роль их исполнителя. А когда они поймут, что он ведет собственную игру, — окажется слишком поздно. Он будет уже для них недосягаем.

— …Так что там вытанцовывается с нашими акциями? — спросили у Каморина за плотно закрытыми дверями директорского кабинета завода цветных металлов, за столом, уставленным яствами и откупоренными бутылками.

— Говорил уже. Московский банк «Куранты» находится под моим личным контролем. Ваши акции они купят. Сорок процентов, как и договаривались, за наличные. Никуда не денутся. Стоит только произвести небольшое, для профилактики, прореживание клиентуры… Банк средней руки, но это только на первый взгляд. Его клиентами состоят многие видные люди, которых можно всегда держать на крючке.

Присутствующие — директор завода и пара молодых людей с безукоризненными ногтями и прическами, дружно работающие челюстями, переглянулись.

Это и были заказчики братья Серовы, про которых говорили, будто только один из них родной, другой всего лишь двоюродный; они молча разглядывали Павла Романовича. Каморин думал, чувствуя их неприязнь, что в случае неблагоприятного развития событий он всегда может их арестовать как давно разыскиваемых правоохранительными органами. Если, конечно, они его не опередят. И не подошлют какого-нибудь отмороженного мокрушника. Он знал про них всё. В том числе адрес и фамилию московского хирурга, у которого они в свое время сделали пластические операции.

Павел Романович даже видел копию счета, выписанного по этому случаю.

Но главное, он знал: про его досье они даже не догадываются. Им — истинным хозяевам области (хотя они никогда здесь не проживали) со всеми заводами и заводиками, выплавляющими цветные и редкоземельные металлы, шахтами, бараками, игорным заведением — он пока нужен. Как и они ему.

Но как только их интересы перестанут совпадать, вопрос будет в том, кто первым выхватит нож. Каморин знал и другое, чего они опять же не знали: уж он-то выхватит пистолет.

— Что у вас вообще тут, в натуре, делается? — лениво спросил «двоюродный» (поскольку был в подчинении у «родного») брат, оттопырив нижнюю губу. — Сплошные мокрые дела. Столько шуму в центральной печати… И твой московский банкир прочтет это в газете и спросит: а что у вас там, в натуре, Чикаго? Заговорённый ты, что ли? Твои же мокрушники при случае тебя же сдадут. Со всеми потрохами.

А он прав, подумал Каморин. Все время об этом как бы стараюсь забыть. Ничто ведь не вечно. Команду нужно обновлять время от времени.

— Я правильно говорю? — продолжал «двоюродный». — Мы тебе что велели? Навести здесь порядок. — При этом он вопросительно посмотрел на «родного», угадывая, то ли говорит. — А ты что делаешь? Шлёпаешь всех подряд и почем зря, держишь народ в страхе… Или нас тоже решил попугать? — закончил он, ободрённый молчанием брата.

— Павел Романович — следователь, — напомнил, напряжённо улыбаясь, директор завода, сам еще недавно пересаженный братьями с нар в директорское кресло. — За счет чего ему ковать свою репутацию перед выборами? За счет успешного раскрытия хорошо организованных преступлений.

— Он — мент, — сказал «двоюродный», снова взглянув на «родного» в ожидании комплимента.

— Наш мент, — важно кивнул «родной». — И с ним надо быть на стрёме, тут ты прав. Но сейчас, Родя, ты отвлекаешь нас от избранной темы, ради которой мы сюда приехали…

— Я так и не врубился. Вы согласны впарить свои бабки этому банку или нет? — спросил Каморин.

Они переглянулись. На этот раз вдвоем. Директор понимающе подмигнул Павлу Романовичу. Мол, правильную интонацию держишь.

— Вроде того, — согласился «родной». — Но не это конечная наша цель…

— Ваша цель — стратегическая, — сказал Каморин. — И потому не оригинальная. Завоевать то, что не удалось Наполеону и Гитлеру. Москва — ваша цель, я правильно понимаю?

— Москва — город больших денег и больших возможностей их заработать, а потом смыться, — поддакнул директор, взглянув на Каморина в поисках сочувствия. Павел Романович отвел взгляд.

— А зачем смываться? — пожал плечами Родя. — Можно и остаться. Там только нас не хватает… — и засмеялся, обнажив золотые фиксы.

Конечно, директору нужен союзник в противостоянии ненасытным братьям, под крышей которых он находился уже не год и не два. Крыша всех давила и душила. И прежде всего — производство. А братцы только изредка приезжали сюда на двух джипах с охраной, устраивали оргии в собственном казино, отдавали всем, включая ментов, указания, как жить дальше, собирали дань и укатывали назад в свой Челябинск.

Теперь им здесь стало тесно, скучно и дискомфортно. Негде развернуться. Они хотят попробовать себя в столице — попутного ветра им в корму, как говорится, хотя мало кто верил в то, что это сбудется. Избавиться от братьев мысленно желали без исключения все, кто их знал, однако весьма и весьма многие полагали при этом, что такое лишь Павлу Романовичу по силам: только он способен, как какой-то мифический герой, освободить родной край от этого двуглавого дракона.

Но пока Каморин выжидал. Он не нуждался в союзниках — пусть другие ищут его расположения. Он же привык полагаться только на себя и вовремя устранять бывших союзников по мере обнаружения их ненадобности…

— У этого банка уже есть своя крыша, — сказал Каморин. — Может, вы хотите поискать другой?

— Зачем нам искать другой? — синхронно сощурились братцы.

И Каморин вдруг подумал: вот будет занимательно, когда их шлепнут другие братья, более близкие физиологически, — Мишаковы. Он уже видел эти похороны на элитном кладбище с вереницей иномарок, с гробами красного дерева, которые несут здоровенные лбы со стрижеными затылками, могилу с мраморным крестом и с морем венков от всех, кто почувствует огромное облегчение в связи с преждевременной кончиной братцев…