Глава 13

— …Ну ты, в натуре, здорово их раскрутил, — сказал старший из братьев Серовых, он же «родной», кивнув в сторону привокзальной площади, на которой собрался весь город. — Умеешь работать с массами, умеешь.

— Стараемся… — скромно сказал Каморин.

— Ну так иди, тебя избиратели ждут, — сказал «двоюродный». — Скажи им, как себя вести в твое отсутствие, кого слушаться и как вообще дальше жить…

Братья рассмеялись и налили себе еще по одной. Каморину немного плеснули шампанского.

— Хорош, — сказал «родной». — Чтобы не пахло. Тебе еще речь толкать… Ну, ты там в Москве не забывай про родные корни, про то, кто тебя в люди вывел.

— Постараюсь, — скромно улыбнулся Каморин.

— Да что ты как неродной сегодня! — воскликнул «двоюродный».

Сказать, не сказать… подумал Каморин. В Москве произошли кое-какие события. Одного Мишакова кокнули, при этом сам Балабон откинул копыта, но это и ладно бы, черт с ними… Невелика потеря. А вот куда-то подевался Канищев. И одновременно сгинул Милюков второй.

Уж не поджидают ли они его сейчас в толпе, на площади? Что им стоит: как овация грянет — один прикрыл, другой из ствола с глушителем выстрелил. Канищев в таких делах хорошо соображает, за троих. Вполне мог поставить Митю Мишакова в известность о случившемся с братом. А они, эти близняшки, друг без друга жить не могут. Значит, жди кровной мести… Проследил, поди, Женя Канищев, зачем Балабону понадобилась экипировка. И все сразу понял. С Канищева надо было начинать, вот где прокол. Или обласкать как следует, приблизить. Мало ли что он на это не поддается, что принципы у него, видите ли. Какие такие у киллера его класса могут быть принципы!

Потом еще этот прокол со стрельбой в Валета, когда тот тонул… Весной найдут тело, дырка в черепе, станут копать… И со старухой Болеславской… Сколько же он при ней лишнего наговорил? Хорошо хоть, инсульт ее вовремя хватил, дар речи потеряла, просто повезло, можно сказать, но ведь вполне еще может очухаться.

И тут ещё эта Алпатова, следователь из Москвы, как крот копает. У нее, видите ли, кое-какие вопросы возникли… И постоянно, говорят, в Москву звонит.

Наверняка уже кто-нибудь раскрыл ей глаза на гибель Валета: если не свои, в милиции, то Шаландин или его пристебаи из группы поддержки на выборах… Своевременно получил он эти депутатские корочки, ничего не скажешь. Везун! Но он помнит и другое: карта идет только пять минут. История с Канищевым и Митей Мишаковым — это сигнал. Мол, смотри в оба, еще чуток — и пошла последняя минута. Дальше, в столице, надо быть аккуратнее во сто крат.

— Что-то вдруг как-то грустно стало, — сказал он вслух. — Расставаться не хочется. Столько здесь пережито. Столько всего было.

— Ты, главное, не забывай там свои правильные слова про плацдарм, — напомнил «двоюродный».

— Родя, опять ты за своё! — прервал «родной». — Человек все хорошо понимает. И не забыл, кому чем обязан. Но и мы ему обязаны, верно я говорю? И потому хочу пожелать нам всем, чтобы все это помнили. И никому не пришлось напоминать.

Они выпили. За окном раздавались попеременно то аплодисменты, то скандирование: «Ка-мо-рин!»

— Ну, пожалуй, пора, — сказал Родя. — Колян, не держи человека. Его народ хочет видеть. И до отхода поезда всего ничего осталось.

— Подождут, — отмахнулся Каморин.

— А поезд придержат, я утром распорядился, пока ты спал, — ответил Колян. — Какие ещё проблемы?

— Надо бы договориться, что делать с моим наследством, — пожал плечами Каморин, кладя на стол список. — Эти люди много знают и вполне могут всё нам испортить. Пока шла избирательная кампания, я никого не трогал, но перед наступлением, когда меня здесь уже не будет, тылы лучше бы почистить.

Братья присвистнули, оглядев список. Переглянулись.

— Да ты чего, в натуре? — с интересом посмотрел на Каморина Родя. — Тут чуть не полгорода. Когда ж ты успел столько врагов надыбать? Этак бабы за тобой рожать не поспеют. Ты чего, мужик?.. А кто работать будет?

— Многовато, — хмуро согласился Колян. — Хотя бы через одного. Или каждого третьего.

— На ваше усмотрение, братцы, — криво усмехнулся Каморин, забирая список. — Как хотите. Только чтобы потом без претензий. И я вам ничего не показывал и не говорил.

— Ты погоди, погоди… — взял его за руку «родной», он же Колян. — Я ещё не до конца посмотрел. Фамилии там знакомые кое-какие есть…

— Может, мы там тоже, — спросил Родя, приподнявшись, — а мы и знать не знаем. По-хорошему отдай. Хоть ты и неприкосновенный теперь, а список твой мы обязательно почитаем…

— Почитайте, — Каморин снова положил перед ними бумагу. — Только лучше вам их так запомнить, а бумажку того… А там — решайте сами. Через одного или всех подряд. Мне все равно.

…Дина Ивановна Алпатова стояла в толпе, провожающей в Москву своего избранника, и прислушивалась к разговорам.

— Вот ему бы возглавить борьбу с коррупцией в высших эшелонах… — говорили одни.

— Ну. Сразу бы всех на чистую воду вывел, — поддакивали другие.

— А то они там в Москве прогнили совсем. Мой зять оттуда приехал — шагу, говорит, не ступишь, чтоб не заплатить. А пули, говорит, так и свистят! Как на войне. И бомбы везде рвутся, будто бомбят. Машин, говорит, больше, чем людей. И все импортные.

— А иностранцев больше, чем русских. Особенно чернож… — вторили рядом.

— Я вот тоже в Москве была, так ничего там разобрать не могла. Надписи вообще не поймешь на каком языке, — взволнованно говорила какая-то женщина.

— Вот пусть и почистит все ветви власти этой… — кивали слушатели. — А то совсем обнаглели.

— Как бы только его, Павла Романовича, там не убили, как борца за народ и вообще за справедливость… — вздохнул кто-то. — Уж сколько так в истории было? Кто за народ — обязательно в него стреляют.

— Да-а… — почесали в затылках мужики. — Время теперь такое. Не ровен час… А мы его еще провожаем. На верную смерть, можно сказать…

— Ну так что, может, отговорим? — предложили граждане. — Пусть дома остается?

— Не согласится, — покачали головами другие. — У него характер, сами знаете… Боевой. Наперекор трудностям и опасностям. Вот ему бы охрану народную. В смысле — дружину.

Боже, что они несут, подумала Дина Ивановна. Горячечный бред сивой кобылы! И ведь ничего им не скажешь, а попробуешь — даже слушать тебя не захотят, и хорошо еще, если подобру-поздорову…

…Канищев протискивался, проталкивался, огрызался на тех, кто его отталкивал. Он искал в толпе Митю Мишакова. Наверняка он здесь. Наверняка караулит убийцу брата. Надо успеть его предупредить, пока Каморин не появился перед восторженными народными массами. Наверно, раздает последние инструкции своим новым мокрушникам или получает последние наставления от своих новых хозяев. Нельзя его сейчас убивать, нельзя делать из сатаны святого мученика, вспомнил он чьё-то выражение. Пусть ему аплодируют, пусть скандируют, но только пусть не будет повода делать из него святого…

Мити не было дома, после похорон брата он куда-то исчез, причём с оружием. Канищев не мог искать его открыто: по всему судя, «бойцовые псы» Каморина разыскивали его самого…

Поначалу он решил, что Митя скрывается у тётки в Нижнем Тагиле, но, когда приехал туда, узнал: Митя был, но недавно уехал. А сразу после его отъезда здесь побывали какие-то ребята, будто бы из индустриального техникума, где он учился, поскольку его собираются отчислить за неуспеваемость и пропуск занятий. Тетка охала, плакала по поводу гибели Кости в далекой и проклятой Москве, зачем только их туда занесло… Уж так она любит своих племянников, уж такие послушные и уважительные были ребята.

Словоохотливо рассказывала, как она Митиных товарищей приняла, напоила чаем с малиной, поскольку они продрогли от холода… И сказала им, что вот ни на столечко не поверит, будто Костя мог убить человека. Да еще милиционера. У ней у самой муж-покойник был милиционером, которого зарезал бандит.