ЛОВУШКА.

— Пойдём. — сказал я, скручивая в себе тоску усилием воли. — Пойдём. Надо спать. Надо быть сильными. Я понимаю, что всё это чушь, но мы должны жить. Хотя бы ради наших друзей и наших девчонок… И ещё… вот что. Ты прав. Мы настоящие. Ну так давай будем жить по-настоящему. Хотя бы попробуем.

Вячеслав Бутусов

Одинокая птица — ты летишь высоко

В антрацитовом небе безумных ночей,

Повергая в смятенье бродяг и собак

Красотой и размахом крылатых плечей.

У тебя нет птенцов, у тебя нет гнезда,

Тебя манит незримая миру звезда,

А в глазах у тебя — неземная печаль…

Ты сильная птица, но мне тебя жаль.

Одинокая птица, ты летаешь высоко,

И лишь безумец был способен так влюбиться!

За тобою вверх подняться,

За тобою ввысь подняться,

Чтобы вместе с тобой

разбиться,

Разбиться с тобою вместе!

Чёрный ангел печали, давай отдохнём,

Посидим на ветвях, помолчим в тишине.

Что на небе такого, что стоит того,

Чтобы рухнуть на камни тебе или мне?

* * *

Утром опять ахнул мороз при мгновенно очистившемся небе. Собственно, можно было и на охоту не ходить (еда-то была), но я снова разослал всех на маршруты, а сам пошёл с Арнисом. Девчонок на этот раз оставили в лагере, чтобы хоть по возвращении можно было надеяться на подобие горячего ужина…

…Когда мы в Кирсанове играли в войну, одним из вражеских отрядов командовал мальчишка по прозвищу Рауде(1.). Он правда был рыжим, но это не важно. Так вот, он пустил в оборот выраженьице "дырявое счастье", прижившееся и в нашей компании. Оно, это выражение, означало привязавшееся прочно и надолго неудачи…

…Вообще-то негры народец тупой, предельно тупой. Я уже попадался к ним в лапы — в первое же наше лето здесь, как вспомню, так вздрогну — по собственной неосторожности и трусости. И спасся чудом.

И нужно в самом деле крепко дружить с "дырявым счастьем", чтобы попасться к этим олухам вторично. Особенно будучи уже далеко не новичком…

…Арнис легко скользил впереди меня на лыжах. Даже то, что он был голоден не меньше моего, мало влияло на этот плавный, ритмичный красивый ход, казалось, не стоящий белокурому литовцу никаких усилий.

Снег перестал, зато вновь ударил мороз. Такой, при котором отменяют "в городских школах с первого по десятый". Для здешней зимы — вполне терпимый.

— Смотри, — сказал Арнис, и я увидел на прогалине остатки волчьего пиршества: взрытый снег, забрызганный красным, цепочки следов на уцелевших клочках целины, какие-то ошмётки, которые даже волки доедать не стали… — Не твои знакомые?

— Не зна-аю… — протянул я, всё ещё не вполне понимая, почему мне что-то не нравится — и что именно мне не нравится.

А понять я так и не успел. Да это и не понадобилось — нехорошее ощущение превратилось в определённость.

Негры выходили цепочкой на опушку метрах в десяти от нас. скорее всего, заметили они нас уже давно и стерегли. Обернувшись через плечо, я убедился в том, что прав — сзади была та же история, негры поднимались по склону.

Арнис среагировал быстрее меня — может быть, потому что умел ходить на лыжах, а я рассматривал их только как неизбежное средство передвижения. Крикнув: "За мной!" — он прыжком развернулся на месте и бросил себя вниз по склону прямо на негров. Дорогу успел заступить только один — Арнис сшиб его топором, перескочил через тело и под вой негров исчез в кустах.

Только вот я-то так ездить не мог. Лыжи мне вообще мешали двигаться… а, соскочив с них, я утонул в снегу по бёдра, ворочаясь в нём, как в дурном сне; негры ползли

____________________________________________________________________________________________________________________

1. Рыжий (др. — сканд.)Прозвище дано в честь знаменитого викинга-путешественника Эрика Рауде, открывшего Америку около 1000 года.

ко мне, как мухи по липкой бумаге. Если бы не кольцо — я бы, наверное, от них всё-таки умотал на лыжах.

— Ну, сволочи… — пробормотал я, сбрасывая меховые краги в стороны. Злость была, без страха — злость, и не верилось, что я могу умереть… Двигаться быстро не получалось, я пахал снег, словно плуг, но до первого негра дотянулся-таки раньше, чем он до меня, располосовав ему лицо сверху вниз. Не насмерть, но хорошо… Хотел развернуться быстро — не получилось, до меня добрались сразу трое, и мы возились в снегу, как в воде, даже не отбивая, а просто отталкивая клинки друг друга — на размах не хватало движения. Я ткнул одного дагой в пояс, и он куда-то свалился, хотя убить таким ударом сквозь меховой ворох, на него накрученный, было нереально. Но этих вонючих морд становилось вокруг всё больше и больше. Они друг другу мешали, но и мне вырваться из кольца было уже невозможно. Будь это белые мальчишки — я бы, наверное, бросил оружие; что там, в конце-то концов?! Но это — не тот случай.

Одному я подрубил ногу над коленом. Второго — гарантированно уложил уколом в горло, точно в кадык, а обратным рывком раскроил кому-то лапу с оружием. В меня ещё не попали ни разу.

Хорошо бы Арнис всё-таки добрался до наших и вернулся с ними. Отомстить. Больше он уже ничего не успеет.

Так, попал, и здорово попал — дага вошла до упора, отлично. Обратным ударом палаша я перерубил древко ассегая, оттолкнул негра… Отбил ятаган дагой, с которой веером сорвались капли крови… Рвануться бы сейчас напролом — блин!.. Так, ещё кому-то под щит… и точно, попал в мягкое…

Ухнула, сваливаясь на меня — углём из откинувшегося борта грузовика! — глухая, тяжёлая темнота…

* * *

Мама читала книжку. "Баязет" Пикуля, со скрещёнными на обложке саблей и скимитаром, зелёно-белую… Я стоял у порога комнаты и кричал, кричал, кричал, перебирая руками по невидимой, но плотной стенке… а сзади меня звали. Звали, звали знакомые голоса, но я знал, что оборачиваться нельзя, потому что это были голоса мертвецов… Тянуло из-за спины ледяным холодом, и всё было неправильно, всё было кошмарно и неправильно — кроме комнаты, в которую я не мог войти и в которой обо мне не беспокоились, потому что я из неё и не исчезал…

…Холодно. Ну почему же так холодно?

Я открыл глаза…

…На мне из одежды оставались только часы — очевидно, негры не смогли справиться с защёлкой "ракеты", а светлая мысль оттяпать руку им в голову что-то не пришла… Но мне и так было кисло. Во-первых, болела голова (кажется, со всей дури хрястнули сзади в затылок тупьём копейного древка). Во-вторых, меня старательно и с наслаждением обоссали, пока я лежал без сознания. В-третьих, дальнейшая моя судьба вырисовывалась в весьма печальном свете, и я не мог скрыть дрожь холода и страха, а негры — их было десятка два — толпились и скалились вокруг меня, переговариваясь на своём чудовищном языке.

Зоопарк наоборот.

Меня не связали, и я сел, но тут же получил пинок в спину и вновь распластался на вонючем, жёлтом снегу. Моча склеила мои волосы сосульками.

Два удара сразу — древками копий по почкам — заставили меня заорать, крутнуться на бок и выгнуться. Тогда меня угостили полновесным пинком между ног. "По крайней мере, трахать меня они будут едва ли, — пробилась через боль странно ироничная мысль, — холодно слишком…"

Меня били ещё довольно долго и зло, а главное — больно. Я молчал, хотя орать было бы разумнее. Когда орёшь — не так больно. Четырнадцатилетние мальчишки — существа

живучие, но я постепенно начал снова проваливаться, воспринимая удары просто как толчки, совсем безболезненные и надоедливые. Но в этот почти блаженный момент меня подло окатили ледяной водой, и я, чуть не захлебнувшись, пришёл в себя. нехотя. Чего хорошего было возвращаться к боли и к созерцанию губастой морды присевшего надо мною на корточки негра? Он аккуратненько сплюнул мне в лицо и поинтересовался по-русски:

— Как зовут?

Опять. Ну вот опять. Ну откуда берутся негры, умеющие говорить по-русски?!