Он не обращал внимания на яркое солнце, весеннюю погоду и ярко-голубое небо, куполом нависшее над городом на озере. Последний раз он был здесь несколько месяцев назад. Тогда, зимой, город выглядел не лучшим образом.

Дом Келлеров, показавшийся ему при первом посещении мрачным и едва ли не ветхим, теперь производил очень приятное впечатление. Рядом с входом и в саду уже цвели первые весенние цветы.

Как и в прошлый раз, Бродка приехал без предупреждения.

На его звонок вышел сам Келлер. Он был бледен и, казалось, постарел на несколько лет. Он сразу узнал Бродку, и лицо его осветилось улыбкой.

— Я ждал вас, — сказал он и на мгновение скрылся в доме, чтобы нажать на кнопку для открытия калитки. — Проходите, пожалуйста.

Бродка поблагодарил Келлера за письмо и высказал старику соболезнования по поводу смерти его жены.

Келлер кивнул и слабо улыбнулся:

— Так для нее лучше. Последние недели были сущим мучением. Хильда приходила в сознание всего на пару минут. Все остальное время она бредила. Да, вот так оно и было. Именно так.

— Позвольте спросить, — после паузы начал Бродка, — почему вы не вручили мне документ, когда я был у вас первый раз?

Келлер понимающе кивнул.

— Я предвидел, что вы не поймете этого, — сказал он. — Дело в том, что у нас с Хильдой были очень доверительные отношения.

Он открыл старый секретер и вынул оттуда коричневый конверт, а затем продолжил:

— Много лет назад, когда жена еще осознавала происходящее, она показала мне этот конверт и попросила, что, если с ней что-то случится — только в этом случае! — я должен отдать этот конверт ее подруге Клер Бродке. Я поинтересовался, что в конверте, но Хильда ответила, что меня это не касается и что будет лучше, если я не буду ничего знать. Теперь Хильда умерла, Клер Бродка — тоже. Так что вы — именно тот человек, которому полагается этот конверт.

Бродка молча принял конверт. На лицевой стороне было написано чернилами: «Для Клер». Бродка аккуратно разорвал конверт. Келлер отвернулся.

В конверте была старая фотография, которую, впрочем, Бродка уже видел. Точно такую же фотографию он обнаружил в банковском абонентном сейфе матери. На ней молодая Клер была запечатлена рядом с мужчиной. К фотографии прилагалась записка:

— Можете поворачиваться, — произнес Бродка и показал Келлеру фотографию. Бродка надеялся, что в конверте будет какой-то документ, который даст ему зацепку. Поэтому, увидев уже знакомое фото и записку, оставшуюся для него загадкой, Александр испытал явное разочарование.

— И все? — спросил Келлер. — Эта фотография имеет для вас какое-то значение?

Бродка пожал плечами.

— Если бы я только знал! Но с другой стороны, зачем вашей жене делать тайну из ничего не значащего фото? Она вам что-нибудь об этом говорила?

— Нет. Странно. Я всегда полагал, что у нас не было тайн друг от друга.

— Почему ваша жена вообще решила вернуть фотографию? — спросил Бродка.

— Ну, — ответил Келлер, — изначально фото предназначалось вашей матери. Кстати, присаживайтесь, господин Бродка.

Бродка опустился в старомодное кресло, видавшее, как и большинство вещей в этом доме, и лучшие дни. Наконец, задумчиво глядя на фотографию, он сказал:

— Как вы думаете, господин Келлер, в чем причина того, что вокруг самого обычного снимка столько возни?

— Вы позволите? — Старик протянул бледную руку, взял фотографию и принялся разглядывать ее. — Можно предположить, что, если бы Клер Бродку связали с этим мужчиной, получился бы большой скандал. А вдруг он — известная личность? Или наоборот… — Келлер потер подбородок.

— Наоборот? Что вы имеете в виду?

— Ну, допустим, у него не могло быть женщины, поскольку он является католическим священником.

Келлер отдал фотографию Бродке, и тот снова стал разглядывать ее. У него из головы не шли слова из записки: «…память о своем отце». Внезапно фотография приобрела для него совершенно иное значение. До сих пор он только предполагал, теперь же был уверен: мужчина на фото был его отцом. И его отца окружала тайна.

Католический священник? Бродка невольно вспомнил о Смоленски. «Мужчина в пурпурном» — это его отец? На него нахлынуло смутное воспоминание об огромной темной фигуре, одетой в пурпур, но он быстро отогнал его. Одна мысль об этом заставила его содрогнуться.

Перевернув фотографию, он внезапно увидел на обратной стороне круглый штамп размером не больше ногтя: Fotografo Gamber — Ruga degli Orefici — Venezia.

Бродка не мог вспомнить, был ли такой же штамп на фотографии в банковском сейфе матери. Может, он его просто не заметил, поскольку снимок плохо сохранился. А искать фотографа в Венеции — бессмысленно. Фотографии было по меньшей мере лет сорок. Кроме того, фотограф наверняка отснял за свои годы тысячи венецианских туристов.

— Мне очень жаль, что я заставил вас приехать сюда из-за этой фотографии, — извинился Келлер. — Если честно, я, конечно же, размышлял о том, что может находиться в этом конверте, и надеялся, что это будет важный документ, который ваша матушка отдала на хранение моей жене. Про фотографию я никогда бы и не подумал.

— Признаться, я тоже. Но вам не нужно извиняться, господин Келлер. Я допускаю, что мы просто недооцениваем важность этой фотографии.

Бродка вложил старое фото в конверт и попрощался. В тот же день он вылетел из Цюриха в Рим.

Как они и договаривались, Андреас фон Зюдов нашел для Мейнарди лучшего адвоката. Доктор Леончино считался самым выдающимся адвокатом в Риме, адвокатом, о котором писали в газетах, что не в последнюю очередь объяснялось его тесным общением с журналистами, к числу которых относился и фон Зюдов.

Если дело обещало быть громким, Леончино нередко отказывался от оплаты, поскольку знал, что паблисити стоит гораздо дороже, чем упущенный гонорар. Таким делом обещал стать и процесс против Бруно Мейнарди.

По совету Леончино Зюдов в тот же день сообщил в полицию, что они со своим немецким коллегой стали свидетелями передачи денег в «Нино» и что Александр Бродка уверенно опознал этого человека. Последнего зовут Титус, его видели у некоего Альберто Фазолино, который проживает на Виа Банко Санто Спиррито. В то же время доктор Леончино после разговора с Бруно Мейнарди подал заявление на пересмотр обоснованности содержания его подопечного под стражей.

Бродка и Зюдов договорились встретиться в воскресенье в Неми, на съемной вилле Бродки, чтобы обсудить дальнейшие совместные действия. Зюдов был настолько поглощен этим делом, что отложил все остальное до лучших времен.

По дороге в Неми Зюдов услышал в новостях о теракте в Ватикане. В ранние воскресные часы на колоннаде Бернини взорвались статуи двух святых, номер тринадцать и четырнадцать. Сообщалось, что в теракте угадывается почерк «Красной бригады». Кроме того, на площади Святого Петра была обнаружена бумажка со значком этой террористической группировки — пулемет над пятиконечной звездой.

Когда Зюдов рассказал об услышанном Бродке, тот весь обратился в слух.

— Святые номер тринадцать и четырнадцать, говорите?

— Да. Для вас это имеет значение?

Бродка торопливо полез в небольшой чемодан, лежавший в шкафу.

— Вот, это запись с кассет, насколько я мог понять, о чем там речь. — Вынув листок, он протянул его Зюдову.

— Прочитайте, это ведь не совпадение!

На листке было написано: «Операция „Urbi et orbi“ — Sancti[31]13 и 14 — Бернини — Иоанна 8:46 — Асмодей».

Зюдов пробежал запись глазами, вопросительно поглядел на Бродку и снова вернулся к прочитанному.

— У вас есть этому объяснение?

Бродка надолго задумался.

— До сих пор не было, — сказал он наконец, — но после того, что случилось на площади Святого Петра, я начинаю догадываться.

— Что означает операция «Urbi et orbi»?

— Этого я не знаю. — Бродка пожал плечами. — В любом случае очень цинично использовать понятие пасхального благословения.