В быту это должно было у него неплохо получаться: сильные личности встречаются не так-то часто.

Однако заметим, что его бросающееся в глаза нежелание обзаводиться близкой подругой жизни (ту же Еву Браун он всегда держал на расстоянии) свидетельствует и о том, что при постоянном общении даже не с очень сильными личностями он постепенно подпадал и под их воздействие — и не мог себе позволить такую потерю собственного влияния на себя самого; это могло быть вовсе не капризом, а сугубо вынужденной формой поведения, если он стремился сохранять полный самоконтроль.

То же относится и к его дружбам с мужчинами — рано или поздно такие отношения начинали его тяготить даже тогда, когда первоначально эти его друзья (такие, например, как Рудольф Гесс или Йозеф Геббельс) безраздельно ему подчинялись.

Психика Гитлера была не на шутку тонким инструментом и требовала от него самого (с разными вариантами ударения в этом последнем слове) тщательного и внимательного самонаблюдения и ухода, периодического отдыха и профилактической самотерапии — вроде все тех же застольных бесед.

Его индивидуальные трудности возрастали по мере того, как он взбирался и наконец взобрался на вершины партийного, а затем и государственного руководства. Там ситуация нередко складывалась существенно похуже для него: сильные личности на верхах управления армией, а тем более — авиацией и флотом, были скорее уже не исключением, а правилом. Не удивительно, что вынужденно вступая в конфликты с ними, Гитлер должен был поскорее прерывать их, отступая и уступая — иначе ему самому угрожала утрата воли, что, повторяем, совершенно не устраивало его на сознательном уровне.

Так же поступали в ответ и некоторые из них. Гросс-адмирал Карл Дениц, такой же морской волк, как Редер, писал о своей стратегии общения с Гитлером: «Я сознательно посещал его штабквартиру лишь изредка, потому что чувствовал, что таким образом могу лучше сохранить свои силы… так как после нескольких дней… пребывания там у меня появлялось чувство, что мне необходимо избавляться от исходящего от него внушения».[491]

Любопытно, что Гитлер и заочно старался следовать тому же правилу: общаясь без проблем с такими политиками, как Муссолини, Чемберлен или Даладье, он явно избегал личных встреч с Черчиллем и тем более — со Сталиным, очевидно опасаясь возможности психологического проигрыша, хотя, как хорошо понятно, такие встречи в довоенные годы было бы нетрудно организовать.

Ханфштангль подробно рассказывает о том, как Гитлер постарался избежать встречи с Черчиллем в 1932 году, когда оба они оказались буквально в одном отеле в Мюнхене, причем Черчилль жаждал этого знакомства.[492] Ханфштангль пишет прямо: «Гитлер так и не появился. Он просто струсил».[493]

Не привела ни к чему и единственная встреча Гитлера с Франко в октябре 1940 — и не вызвала дальнейших желаний немецкого и испанского диктатора общаться друг с другом.[494]

Но гораздо тяжелее складывались индивидуальные отношения тогда, когда Гилер не мог избегать общения с сильными личностями, поскольку они входили в германское руководство и даже в его собственное личное окружение.

Характерно, что вопреки общепринятым представлениям и даже вопреки тому, что сам Геринг говорил о себе и о фюрере (напоминаем: «мы, все остальные, не больше чем пыль под его ногами»!), Гитлер очень нелегко переносил общение и с этим своим помощником.

Мы уже неоднократно цитировали опубликованные беседы бывшего шефа Гестапо Генриха Мюллера с американскими контрразведчиками в 1948 году.

Многие специалисты считают их фальшивкой. Мы придерживаемся иного мнения, хотя понятно, что объективно очень трудно оценивать подлинность текстов, на девяносто процентов заполненных прямой ложью, увертками, искажениями, странными предположениями, провокацией и издевательством надо всем, над чем возникала возможность поиздеваться. Нам, однако, представляется, что вся ткань этих бесед проникнута такой глубочайшей подлостью, на какую способны очень немногие индивиды, но вполне был горазд именно Мюллер — судя по всему остальному, известному о нем.

Если вся эта история все-таки не мистификация (со стороны американского журналиста Г. Дугласа или кого-либо еще), то публикация отражает чрезвычайно критический момент в жизни Мюллера. Дело происходило (или якобы происходило) в Швейцарии, где Мюллер проживал с документами на чужое имя. Целью собеседований, формально протекавших сугубо на добровольной основе с обеих сторон, было выяснение вопроса о возможности и целесообразности поступления бывшего шефа Гестапо на службу в американскую контрразведку, дабы последняя могла использовать колоссальный опыт Мюллера в борьбе с коммунистами.

Поскольку он был военным преступником и преступником против человечества (формально считавшимся погибшим), то обе стороны были нарушителями разнообразных законов, действовавших в то время. Пребывали же эти стороны совершенно не в равном положении.

Понятно, что если вопрос о последующей службе Мюллера у американцев решился бы негативно, то Мюллер никак не мог быть ими отпущен с миром: тогда потребовалось бы скрывать и от фактических противников (прежде всего — от Советского Союза), и от всех организаций, нейтральных по отношению к глобальной американской политике, но заинтересованных в обнаружении и наказании нацистских преступников, и сам факт этих переговоров, и их содержание — и это помимо всех тех секретов о прошлом, хранимых Мюллером, которые могли быть кем-то использованы лучше, чем американцами. В такой ситуации Мюллеру грозила неминуемая гибель, что он, конечно, прекрасно понимал — таковы законы в мире рыцарей плаща и кинжала! Причем даже поступление Мюллера на службу (и тем более именно оно!) лишь отодвигало столь печальный для него конец на будущее — в том случае, если он когда-либо почему-либо перестанет устраивать нанимателей! Понятно, как он должен был стараться, чтобы этого не произошло!

В этой книге Мюллер (действительный или мнимый) стремится доказать свою значимость, невероятную информированность и политическую эрудицию, а заодно и некоторое превосходство над собеседниками, бравируя при этом грозящей расплатой, что получается у него очень убедительно. Никто иной, не обладающий информированностью и кругозором, соответствующим высшему уровню руководства национальными или международными спецслужбами, не смог бы припомнить или придумать такие детали, какими заполнен весь конгломерат словоизвержений этого персонажа. Так почему же не допустить, что участником этих дискуссий был подлинный Мюллер?

Понятно, что подобный персонаж пришелся бы ко двору любой контрразведке любой державы. Как заявил сам Мюллер в одной из бесед: «Хороший полицейский нужен всегда. Заметьте, он может не нравиться, но он нужен».[495]

О моральном аспекте таких альянсов рассуждать не приходится: кто же в контрразведках руководствуется моральными побуждениями?..

Другая книга, рассказывающая о последующем пребывании Мюллера в США[496] — произведение совершенно иного жанра: это абсолютно наглая и неправдоподобная ложь и фантастика, не исключающая, однако, авторство или, скорее, соавторство Мюллера — в его бесспорный литературный талант как-то слабо верится. Но даже и в этой книге попадаются детали, которые очень и очень заставляют задуматься.

В основе же того, что достоверность первоисточников этих публикаций усиленно подвергается сомнениям, лежат, конечно, политические мотивы. Ну как, например, можно всерьез относиться к тому, что в 1948 году, лишь в самом начале Холодной войны, о Гитлере можно было рассуждать как о живом, да еще и нижеследующим образом?