— Ух, ты! И о чем же этот роман? — с интересом спросила Александра.

— О жизни проститутки, — Ли открыл глаза и торжественно посмотрел по очереди на обеих собеседниц.

— А-а… — разочарованно протянули они хором.

— Но это вам не дешевый бульварный романчик, не порнографическое чтиво! — всполошился Ли. — Это — серьезная попытка глубоко проникнуть в психологию женщины, попавшей на сложную стезю…

— Но, Ва-ле-ро-чка, — сладким голосом проскандировала Тома, — в эту психологию кто только ни приникал!

— Кто не проникал? — изумленно уставился на нее филолог.

— Да никто, похоже, в стороне не остался… Вспомни хотя бы «Интердевочку», "Маленькую Веру"…

— "Ночи Кабирии", — подхватила Александра, — "Брак по-итальянски", "Дневная красавица", "Мама Рома"…

— Я уж не говорю о классиках — например, "Воскресенье"…

— Я уж молчу о Голливуде — скажем, "Красотка"…

— Хватит, хватит, — замахал сорванными с носа очками Ли, — лучше бы вы и вправду молчали о том, чего не понимаете, и не говорили о том, чего не знаете!

— Конечно, за отсутствием живого эмпирического опыта мы, может, в чем-то и не сильны, — осторожно заметила Александра (Тома громко фыркнула). — Но ведь речь идет, если не ошибаюсь, о художественном осмыслении этого явления: проститутка, ее жизнь и психология. А таких осмыслений в литературе и кино — хоть пруд пруди. Может, хватит уже обсасывать одну и ту же тему? — и неожиданно для самой себя она пропела голосом коварной оперной злодейки: — Ты о ней не говори — о ней все сказано…

— Ну, как же, — с притворным сожалением протянула Тамара, — о волнующем моменте погружения в… это… во внутренний мир проститутки каждый мужчина хотел бы поведать самостоятельно, — говоря это, она назидательно махала наманикюренным пальчиком, чуть не вонзая отточенный ноготок в грудь Валерия.

— Ну, сколько можно? — взмолилась Александра, сложив руки и возведя очи гор?.

— Сколько нужно, столько и можно, — огрызнулся уязвленный Ли. — Да ну вас…

Он соскочил со стула, подбежал к раковине и нервными движениями принялся мыть свою кружку, расплескивая вокруг воду. Александра, глядя на то, как болезненно он реагирует на критику, устыдилась и тут же на всякий случай принялась ругать себя. И вправду: что это они с Томой так разошлись-разбушевались, как два самовара? Обидели человека… Впрочем, как утешать этого самовлюбленного типа, ей было непонятно.

— Ладно, не обижайся на нас, — просительно произнесла она, наконец. — Наверное, это в нас университетский гонорок играет. Давай мириться, а?

— Давай-давай, — невнятно пробурчал Валерий.

— Послушай, Валер, а все-таки: как ты думаешь, что надо было этому ночному бандиту?

— Надо полагать, мои дхармы и тугрики, — проворчал, отвернувшись, Валерий.

Александра засмеялась:

— Сомневаюсь, чтобы его заинтересовала твоя добродетель…

— Какая еще добродетель? — оторопел Ли, роняя вымытую кружку на пол.

— Дхарма — это добродетель, или вечный закон в буддизме. Ты ведь, если память мне не изменяет, высказывался восторженно по поводу буддизма? Так неужели не знаешь, что такое дхарма? Скорее, ты имел в виду драхмы — то есть денежные единицы?

— Ну, ладно, — поморщился Ли. — Не выпендривайся, философиня доморощенная!

— А ты не используй незнакомых тебе слов, филолог недорезанный! — в такт ему ответила Александра, в свете последних событий начавшая утрачивать природную мягкость.

— Ребята, давайте жить дружно! — воскликнула Тома.

Мир был кое-как налажен — после того, как подругам пришлось выслушать несколько сонетов и длинную балладу Валериного сочинения.

Подруги входили в комнату Александры, рассуждая о личности Валерия.

— Ненатуральный какой-то этот Ли, — Тома нахмурилась. — Художественным осмыслением проституции увлекается. Буддизмом, опять же… Смешно, честное слово.

— А мне — не смешно, — Александра тоже нахмурилась.

— Почему?

— Вот смотри: в своем творчестве Ли — довольно изощренная натура…

— Скорее, извращенная, — пробормотала Тома.

— Так вот. Как ты думаешь, теоретическое увлечение буддизмом может повлечь воплощение его положений и законов на практике?

— Естественно. Это уж ты мне — как человеку, прожившему четыре года в одной общаге с философами, — поверь!

— Значит, закон воздаяния — или, говоря современным языком, наказания — тоже можно начать воплощать в реальной жизни?

— Ай, — Тома махнула рукой, — опять ты — о своих философских абстракциях.

— Нет, я — о тех фот…

— Стало быть, закон воздаяния? — перебила ее Тома. — Буддизм? И, кажется, еще карма? А вот я, наверное, в прошлой жизни была Раскольниковым.

— Почему это? — удивилась Александра.

— А отчего, ты думаешь, мне так патологически со старушками не везет? Явно я одну из них в прошлой жизни грохнула, а теперь за это расплачиваюсь…

Тома поникла головой. С каждым разом ее рассказы об измывательствах квартирной хозяйки становились все мрачней и отчаянней… Александра сочувственно вздохнула.

— Ладно, не переживай. Давай лучше радио включим — может, там какую-нибудь хорошую жизнеутверждающую музыку передают?

Она включила радио. Из приемника раздался бодрый голос диктора:

— Культовый кинорежиссер Педро Альмодовар собирается снимать очередную мелодраму. Картина, как всегда, будет наводнена насмешками над стереотипами и этическими нормами, гомосексуализмом, наркоманией, женоненавистничеством и проституцией…

— Проституцией? — чуткое ухо Томы уловило ключевое слово.

— Еще один, — вздохнула Александра.

Когда девушки ушли, Ли глубоко задумался. Добродетель? Кого подозревать? Кажется, он знает, что нужно было этому ночному бандиту. Но эта философиня… Неужели она о чем-то догадывается? Ли подошел к окну. Когда, интересно, выпадет первый снег? Это всегда так красиво, так завораживающе.

— У меня складывается странное ощущение, — призналась Александра, — что непонятные, даже страшные случайности все больше накапливаются. И по мере их накопления мне все больше кажется, что это — не просто случайности. Это уже — некоторая закономерность.

— М-да, похоже на то, — согласилась Тома. — Что ж, давай попробуем разобраться.

Начать разбираться решили с Валерия и его первой «случайности» — ночного бандита.

— Вот интересно, — сказала Тамара, — Валерий говорил, что денег у него не взяли. Да?

— Да…

— А потом говорил, что бандитам от него нужны были его дхармы… тьфу, драхмы и тугрики.

— Ну да…

— Противоречие?

— Противоречие, — согласилась Александра.

— Идем дальше, — довольная согласием публики, сказала Тома. — Что у нас было дальше?

— Дальше у нас была дохлая кошка.

— Так. Ты кого-нибудь видела перед тем, как тебе ее подкинули?

— Дженис, — быстро ответила Александра.

— Хм… Наверное, Дженис тут ни при чем. Даже при всей ее общительности.

— Причем тут ее общительность?

— Притом, что, в принципе, номер с запугиванием дохлой кошкой могла проделать и она — ради кого-то из своих друзей.

— Да ну… Дженис не такая…

— Например, ради Валерия, — продолжала Тома. — Или ради Алексиса.

— Ах, да! Я же еще и его видела! — вспоминая, крикнула Александра. — Сидел, ждал меня под дверью. А когда я зашла в комнату — кошка уже была там. То есть, теперь уже не совсем кошка, а…

— Уж можешь мне поверить, — авторитетно произнесла Тома, — Алексис приходил не из-за кошки.

— Не из-за кошки?

— Уж мне можешь поверить, — с нажимом повторила Тома.

Александра посмотрела на нее недоверчиво, но спорить не стала.

— Потом еще фотографии с пытками. И призрак… Что же это за общажный призрак такой? — недоуменно спросила Тома. — Может, Ли просто выдумывает? Фантазия у него богатая, так что…

— Призрак? — усмехнулась Александра. — Кажется, я знаю, где искать этот фиолеточелковый фантом.