Ты, кстати, видел где-нибудь Маньифико?

— После завтрака — нет. Догадываюсь, что он внизу, с Эблингом, смотрит книгофильм.

— Ладно. Не теряй времени, потому что яйца мне нужны к обеду.

Торан ушел, улыбнувшись и помахав рукой на прощание.

Бейта глядела ему вслед, пока Торан не пропал из виду в металлическом лабиринте. Подойдя к кухонной двери, она призадумалась, медленно повернулась и вступила под колоннаду, ведущую ко входу в тайные глубины.

Эблинг Мис сидел там, склонив голову над окулярами проектора — неподвижная, застывшая, ищущая фигура. Рядом с ним, углубившись в кресло, сидел Маньифико: связка угловатых конечностей и нос, подчеркивавший его тощее лицо, с внимательным, сосредоточенным взглядом горящих глаз.

Бейта мягко произнесла:

— Маньифико…

Маньифико вскочил на ноги. Его голос прозвучал страстным шепотом:

— Госпожа моя!

— Маньифико, — сказала Бейта, — Торан отправился на ферму, и какое-то время будет отсутствовать. Будь хорошим мальчиком и отнеси ему письмо, которое я сейчас дам тебе.

— Охотно, госпожа моя. Мои незначительные услуги с радостью предоставляются вам для тех скромных нужд, к которым вы сможете их приложить.

Она осталась наедине с Эблингом Мисом, который не шелохнулся. Бейта твердо положила руку ему на плечо.

— Эблинг…

Психолог дернулся и сварливо закричал:

— Что такое? — он поднял глаза. — Это ты, Бейта? Где Маньифико?

— Я отослала его. Я хочу немного побыть с вами наедине, — она выговаривала слова с предельной четкостью. — Я хочу поговорить с вами, Эблинг.

Психолог сделал движение, чтобы вернуться к своему проектору, но Бейта решительно удержала его. Кости под его одеждой прощупывались с легкостью. Плоть Миса, казалось, растаяла после их прибытия на Трантор. Лицо было узким, пожелтевшим и заросло многодневной щетиной.

Плечи поникли, что было видно даже при сидячем положении.

Бейта сказала:

— Не беспокоит ли вас Маньифико, Эблинг? Он, кажется, сидит тут круглые сутки.

— Нет, нет, нет! Вовсе нет. Я даже не замечаю его. Он молчит и никогда не тревожит меня.

Иногда он носит для меня ленты: как будто без слов понимает, что мне нужно. Позвольте ему остаться.

— Очень хорошо. Но, Эблинг, не удивляет ли он вас? Вы слышите меня, Эблинг? Не удивляет ли он вас?

Она подтолкнула стул поближе и поглядела на психолога в упор, словно стараясь вытянуть ответ из его глаз.

Эблинг Мис покачал головой.

— Нет. Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что и вы, и полковник Притчер говорите, будто Мул умеет управлять эмоциями человеческих существ. Но уверены ли вы в этом? Разве Маньифико не есть сам по себе изъян в теории?

Молчание.

Бейта подавила сильное желание встряхнуть психолога.

— С вами-то что происходит, Эблинг? — она чуть помедлила, а затем продолжила: — Маньифико был клоуном Мула. Почему он не был обработан так, чтобы проникнуться любовью и верой? Почему он, единственный из всех людей, вступавших в контакт с Мулом, так его ненавидит?

— Но… но он был обработан. Без сомнения, Бей! — начав говорить, Мис, казалось, обретал уверенность. — Или ты думаешь, что Мул относится к своему клоуну так же, как к своим генералам? В последних ему нужны вера и лояльность, но от клоуна требуется только страх. Не замечала ли ты, что постоянно свойственное Маньифико паническое состояние патологично по природе? Ты думаешь, что для человеческого существа нормально — быть все время таким перепуганным? Страх в подобных размерах способен вызвать смех. И этот страх, вероятно, казался комичным Мулу — а также и способным принести пользу, поскольку в результате мы так ничего и не смогли извлечь из Маньифико.

— Вы хотите сказать, что информация о Муле, сообщенная Маньифико, была ложной? — спросила Бейта.

— Она вводила в заблуждение. Она была окрашена патологическим страхом. Мул не является физическим гигантом, как думает о нем Маньифико. Более вероятно, что он — обыкновенный человек, хотя и наделенный особой ментальной силой. Но ему нравилось выглядеть сверхчеловеком в глазах бедного Маньифико, — психолог пожал плечами. — Во всяком случае, информация Маньифико более не имеет значения.

— Что же тогда имеет значение?

Но Мис стряхнул с себя ее руку и вернулся к своему проектору.

— Так что же имеет значение? — повторила Бейта. — Второе Установление?

Психолог метнул взгляд в ее сторону.

— А разве я тебе что-нибудь об этом уже говорил? Не припоминаю. Я еще не готов. Что именно я тебе говорил?

— Ничего, — с силой сказала Бейта. — Ох, ради Галактики, вы мне ничего не говорили, но я хочу, чтобы сказали, потому что я смертельно устала. Когда это кончится?

Эблинг вглядывался в нее с печальным выражением на лице.

— Ну полно, моя… моя дорогая, я не хотел задеть тебя. Я иногда забываю… кто мои действительные друзья. Иногда кажется, что я вообще не должен об этом говорить. Необходима секретность — но от Мула, разумеется, не от тебя, дорогая Бейта, — он дружелюбно похлопал ее по плечу слабеющей рукой.

Она спросила:

— Что вы хотели сказать насчет Второго Установления?

Его голос машинально превратился в шепот, тихий и свистящий.

— Знаешь ли ты, с какой тщательностью Селдон скрыл все его следы? Труды Селдоновского Конгресса еще месяц назад, до того, как пришло это странное озарение, не имели бы для меня никакой ценности. И даже сейчас они кажутся… туманными, что ли. Статьи, представленные на Конгресс, часто оставляют впечатление слабо связанных друг с другом, и всегда непонятны. Не раз я задумывался, знали ли сами участники Конгресса все, что было на уме у Селдона. Иногда я думаю, что он использовал Конгресс только как гигантскую декорацию, и собственноручно воздвиг структуру…

— Установлений? — настаивала Бейта.

— Второго Установления! Наше Установление было простым. Но Второе Установление — это только название. Упоминания о нем попадались, но любые подробности тщательно маскировались математикой. Есть еще много такого, что так и осталось для меня непонятным, но за эти семь дней кусочки слепились в некую расплывчатую картину. Установление Номер Один было миром ученых-естественников. Оно представляло собой концентрацию умирающей галактической науки в условиях, необходимых для ее выживания. В него не входил ни один психолог. Это являлось необычным искажением и должно было иметь свою цель. Объяснение, как правило, сводилось к тому, что селдоновская психоистория работает лучше всего, когда отдельные единицы — человеческие существа — не знают, что их ждет и, следовательно, могут естественно реагировать при любых ситуациях.

Дорогая, ты следишь за мной?..

— Да, доктор.

— Тогда слушай внимательно. Установление Номер Два было миром исследователей сознания, зеркальным отражением нашего мира. Не физика, а психология была там королевой, — и Мис триумфально добавил: — Понимаешь?

— Не очень.

— Но подумай, Бейта, пошевели мозгами. Хари Селдон знал, что его психоистория может предсказывать только вероятность, а не достоверность. Всегда присутствовали граничные ошибки, и с ходом времени размер этих ошибок рос в геометрической прогрессии. Естественно, что Селдон защищался от этого как мог. Наше Установление было сильно наукой. Оно могло громить армии и вооружения. Оно могло выставить силу против силы. Но на что оно было способно в случае ментальной атаки мутанта, подобного Мулу?

— Это — для психологов Второго Установления! — Бейта чувствовала, как в ней растет возбуждение.

— Да, да, да! Конечно!

— Но они пока ничего не сделали.

— А ты уверена, что они действительно ничего не сделали?

Бейта подумала, прежде чем ответить.

— Нет, не уверены. А у вас есть какие-нибудь серьезные доводы?

— Нет. Существует много факторов, о которых мне ничего не известно. Второе Установление в момент своего основания было не более зрелым, чем наше. Мы развивались медленно и набирали силу постепенно; то же должно было происходить и с ними. Одни звезды знают, на каком уровне они находятся сейчас. Достаточно ли они сильны, чтобы сразиться с Мулом? И — что особенно важно — знают ли они об опасности? Есть ли у них достойные руководители?