Ничего хорошего тут ждать не приходится.

И в нашем городе - далеко от Франции - честные люди мечутся, стараются узнать что-нибудь помимо скудных газетных телеграмм, хотят встречаться с единомышленниками и друзьями, разговаривать и спорить до сипоты, засиживаясь иногда до поздней ночи за вечерним самоваром.

Мы сидим на балконе: мама, папа, Иван Константинович с Леней, Александр Степанович.

У всех, по-видимому, то сдержанно-сосредоточенное настроение, какое обычно нападает на человека в этот час.

- О чем вы так упорно думаете, Александр Степанович? - спрашивает папа.

- Я? Да как будто ни о чем особенном... - отвечает Александр Степанович, словно стряхивая с себя задумчивость. - У меня почему-то все время вертится в мыслях: "...сообщите капитану Дрейфусу..."

Все смотрят на Александра Степановича вопросительно.

И он поясняет:

- Вы только подумайте: "Сообщите капитану Дрейфусу"!

Значит, он снова капитан? Он восстановлен в прежнем чине и звании. Он уже - не шпион! Пять лет он был тягчайший государственный преступник - у него не было ни имени, ни фамилии! Собака и та имеет кличку! А у него был только номер... Понимаете, каково ему было прочитать: "Сообщите капитану Дрейфусу"! Пять лет с ним обращались как с бессловесной скотиной...

Пять лет он не смел спросить у кого-либо из тюремщиков... ну хотя бы который час. Даже врач не смел сказать ему ни одного слова! И вот он сразу переходит на крейсер "Сфакс", - и там все, надо полагать, обращаются с ним безусловно вежливо! Ведь хорошо?

- Хорошо! - отзываемся мы с мамой и Леней.

- Нет, вы вдумайтесь поглубже во все это. В телеграмме сказано: "Сообщите капитану Дрейфусу, что он снова имеет право носить военный мундир"... А он помнит день своей гражданской смерти - своего разжалования, - когда его водили, как преступника, перед войсками, а толпа кричала: "Смерть шпиону!

Бросьте его в Сену!" И вот ему снова можно надеть такой же мундир, как тот, который тогда изорвали на нем в клочья.

- Хорошо! Хорошо! - снова кричим мы.

- Хорошо-то хорошо... Конечно, хорошо. А вот как будет дальше?

- Я понимаю Александра Степановича, - вмешивается папа.- Александр Степанович сомневается - и не зря сомневается. Ведь Дрейфус не имеет представления о том, что происходило за эти пять лет, - о том, как лучшие люди боролись за него и буквально вырвали эту победу: новый пересмотр судебного процесса. А Дрейфус, может быть, надеется, что этот пересмотр одна формальность, что уже установлена его невиновность, что Франция встретит его с распростертыми объятиями.

- Между тем, - продолжает Александр Степанович, - враги Дрейфуса во Франции вовсе не разоружились, они не собираются сдаваться. Признать, что они осудили невинного, защищали грудью шпионов Эстергази и Анри, покрывали фальшивки и клевету? Никогда этого не будет!

- Да... - вздыхает Иван Константинович. - А Дрейфус-то узнает об этом только тогда, когда они приедут...

- Да... Только когда приедут...

- Приехали! Привезла я их! - говорит, входя на балкон, Вера Матвеевна, и ее доброе лицо со слепыми глазами светится радостью. - Здесь они!

Все замолкают. У всех на секунду мелькает нелепая мысль, будто к нам на дачу приплыл крейсер "Сфакс" с Дрейфусом!

- Да кто приехал-то, Вера Матвеевна? - взмаливается папа.

- Гости к вам! И какие дорогие гости! Я их у вас на городской квартире застала: только что приехали с вокзала. Стоят и не знают, где вас искать. Я их сюда привезла.

Тут на балкон входит высокая белокурая женщина, энергичная в движениях, с веселым вздернутым носом. И с нею - девочка моего возраста, очень на нее похожая, - такая же рослая, курносая и до того загорелая, как не загорают люди в наших широтах. Мама и папа бросаются к гостье с поглупевшими от радости лицами:

- Маруся! Марусенька приехала!

И начинается веселый кавардак, как всегда при встрече друзей, давно не видавшихся и обрадованных встречей. Все говорят одновременно, не слушая, перебивая.

Я узнала гостью сразу.

Это "тетя Маруся" Лапченко-Божедаева, врач, подруга папиной студенческой молодости. Они с папой учились на одном курсе Военно-медицинской академии в Петербурге. Тогда - в конце 70-х годов женщин еще принимали в академию и выпускали с врачебными дипломами.

Правда, и тогда их была считанная горсточка, а в 80-х годах, при Александре III, вышел запрет принимать женщин в академию. Мария Ивановна Лапченко успела поступить в академию и закончить курс именно в этот короткий промежуток. Она дружила с тремя студентами, своими однокурсниками, - с Яновским (моим папой), Молдавцевым и Божедаевым. Были они все трое неразлучные друзья, очень способные, знающие, редкостные работяги и... круглые бедняки!

Питались колбасой под заманчивым названием "собачья радость", запивали ее нередко одним кипятком без сахару, снимали для экономии одну комнату втроем. Все трое были влюблены в Марусю Лапченко, как она выражается, "чохом". По окончании курса она вышла замуж за Божедаева. Папа и Молдавцев, хотя и отвергнутые воздыхатели, считали, что Маруся - умница и выбрала из них самого стоящего. Теперь судьба разбросала их по всей России. Мария Ивановна живет с мужем в далеком губернском городе и славится там как отличный врач. Был даже такой удивительный случай, что у нее лечился - и был ею вылечен - сам архиерей.

Вот какой врач расцвел в тете Марусе!

Когда Мария Ивановна и папа встречаются - очень редко! - то обязательно и с удовольствием вспоминают один трагикомический случай. Пришла как-то раз Мария Ивановна к своим трем рыцарям - и "заработала" замечание от их квартирной хозяйки, финки: она запачкала у них пол. День был осенний, дождливый, ботинки у Марии Ивановны были прохудившиеся, "с протекцией", калош не было. Ну и, конечно, она нанесла в квартиру немало уличной грязи. "Аи, неланно (неладно)!" - сказала чистоплотная хозяйка-финка. Мария Ивановна сконфузилась, а все три друга возмутились: "Она посмела! Замечание - кому? Нашей Марусе!" Рыцари демонстративно съехали с квартиры и купили в складчину Марусе пару калош. Для этого расхода была на целую неделю сильно урезана порция "собачьей радости", приходившаяся на каждого рыцаря, но в молодости такие вещи не кажутся катастрофой. Ну, подтянули малость пояса. Конечно, сосало под ложечкой от голода, но настроение было отличное: заступились за Марусю и обули ее (сама Маруся была не богаче их - калоши были для нее труднодоступны!).

, В первые минуты встречи все говорят слишком громко

привыкли считать, что их разделяет огромное расстояние! - и разговор то и дело сползает на боковые тропинки.

- Яшка! - восторженно кричит Мария Ивановна. - Миленький, можно, я тебя за рыжий ус потрогаю? А то не верится мне, что это вправду ты! Мы ведь к вам только на несколько часов, на рассвете отбудем...

- Что так мало погостите? - огорчается мама.

- Домой пора - отец у нас скучает... Ведь мы уже три месяца дома не были! И то крюку дали, чтобы к вам заехать. Ну, да уж, как говорится, "для друга нет круга"! Милые вы мои, дорогие!

- А где вы были? Откуда приехали? - допытывается папа.

- На курорт я свою курносую возила... Леночка, как тебе дочка моя? Ничего? Она у меня тоже Александра, как и ваша.

Только отец желал сына, потому и назвал дочь Алешкой!.. Можете себе представить - этой зимой наши губернские светила заподозрили у девочки костный туберкулез! Я ее, конечно, сразу сгребла в охапку и на курорт, в Бретань, в Сен-Бриэк... Море там и ветра - удивительные! Никакого туберкулеза у нее не подтвердили, а за два с лишним месяца на соленом ветру Алешка вон в какой пейзаж превратилась!.. Ну, а последние десять дней мы с ней прожили в городе Рейне. Слыхали небось про такой? В газетах тоже, наверное, читали? Так что, можно сказать, мы вам от Дрейфуса самый свежий привет привезли!

При этих словах Марии Ивановны Александр Степанович и Иван Константинович с Леней - начинавшие было переглядываться между собой: не пора ли, мол, уходить, не мешаем ли мы встрече друзей? - усаживаются прочнее на своих стульях и смотрят Марии Ивановне в рот. Шутка сказать из Ренна приехала, из того самого Ренна! Конечно, про поклон от Дрейфуса она сказала в шутку, но кое-что интересное она, наверное, может рассказать.