Эразм Роттердамский начал свою "Диатрибу" с многочисленных цитат из Писания, свидетельствующих о наличии у человека свободной воли. Господь постоянно предлагает людям выбор: "или - или". "...Почему Ты ставишь условие, если это только от Твоей воли зависит? Почему Ты требуешь, если все, что я делаю - добро то или зло, - все творишь во мне Ты, хочу я этого или же нет?! Почему Ты меня упрекаешь, когда не в моих силах соблюдать то, что Ты заповедал, и не в моих силах отвратить зло, которое Ты в меня вложил?! Почему Ты обличаешь, когда все зависит от Тебя и свершается только по Твоей воле?! Почему Ты благословляешь меня, когда я выполняю свой долг, если все, что произошло, свершилось по Твоей воле?! Почему Ты проклинаешь меня, если я согрешил по необходимости?!" - восклицает Эразм. [124, с.241].
Вслед за отцами Церкви, автор "Диатрибы" утверждает, что не в предведении Бога причина будущих событий. И Господь знает все наперед, и человек свободен. Это подобно тому, как затмение солнца происходит не из-за его предсказания учеными, а, наоборот, предсказание делается из-за того, что затмение предстоит.
Впрочем, Эразм, отдавая должное свободе воли, вовсе не отрицает Божьего главенства над всем сущим. Спасение собственными усилиями невозможно. Эразм иллюстрирует эту библейскую мысль притчей. Маленький мальчик, еще очень плохо умеющий ходить, пытается добраться до яблока, которое показано ему отцом и отдалено на несколько шагов. Мальчик неминуемо бы много раз упал на своем пути, если бы его вовремя не поддерживал отец. И в итоге, только благодаря помощи отца, мальчик доходит до цели и получает в награду яблоко. Если бы не отец, мальчик сам ничего бы не смог. Однако под отцовским покровительством он все же что-то сделал и самостоятельно. "Легко допускаю, что в обретении вечной жизни мы обязаны нашему усердию несколько меньше, чем мальчик, бегущий под рукой отца", - с искренним смирением заключает Эразм. [124, с.281].
Бог, открывающийся нам в Писании, никак не может быть холодно-суверенным и абсолютно отстраненным от Своего погибающего в грехах творения. "...Может ли, - вопрошает Эразм, - показаться справедливым и милостивым тот (царь), кто, изрядно снарядив полководца военными машинами, войском, деньгами и вспомогательными отрядами, богато наградит его за успешный исход дела, а другого полководца, которого он бросил на войне безоружным, без всякой помощи, при несчастливом исходе осудит на казнь? Разве не будет тот вправе сказать царю перед смертью: "Почему ты наказываешь меня за то, что совершилось по твоей вине? Если бы ты меня снарядил, как и того, я бы тоже одержал победу"". [124, с.277,278].
Говоря строго, или формально, свобода воли, согласно Лютеру и другим реформаторам, существует. Однако эта "свобода", вслед за Августином, понимается только как возможность выбора человека между б'ольшим и меньшим грехом. Такое положение дел рассматривается как результат "полной испорченности" человека в результате грехопадения. Отсюда - все доброе, что совершают люди, совершают не они, а благодать Бога, действующая в них. Поэтому люди рассматриваются обычно как простые орудия в руках Всевышнего, Который абсолютно независим в Своем решении, кого направить к спасению, а кого погубить. Проанализировав сказанное, можно заключить, что реальной свободы (на добро и зло, а не на одно только зло) у человека нет. А значит, нет и никакой синергии, сотворчества Бога с людьми при их спасении. И не надо удивляться, когда цитируя Лютера и его последователей, мы то находим в их лексиконе термин "свободная воля", то нет.
В своем ответе Эразму, в труде "О рабстве воли", Мартин Лютер учит: "Сколь неодолимы и стойки были святые мужи, когда их силой принуждали делать другое, как все более они при этом стремились к желаемому - от ветра огонь скорее разгорается, чем затухает. И видно, что нет здесь никакой ни свободы, ни свободной воли, нельзя ни изменить себя, ни захотеть чего-либо иного, пока не укрепятся в человеке дух и благодать Божьи". [68, с.332].
Подобных мест в сочинении Лютера немало, где он, сам того не замечая, серьезно обесценивает подвиг тех "святых мужей", которыми как будто восхищается. Человеческую волю Лютер лишает всякой инициативы. Бог и сатана борются за каждого из людей. Победит Господь, и данный человек станет способен служить Ему, а если Он по какой-либо таинственной причине уступит дьяволу, - человек тут же с готовностью примется грешить... [68, с.332].
Очевидно, что в данной схеме человек - нечто не обязательное и не личностное. Бог и сатана могли бы воевать и без него. Так мы получаем что-то похожее на обыкновенный дуализм добра и зла, характерный для многих языческих культов. Лютер вообще очень часто говорит о "добре" и "зле", не оговаривая относительности этих понятий. "Лев не мог бы выжить, если бы не убивал животных..." - уже цитировали мы Фому Аквинского. Хорошо это или плохо? Ведь без львов, признаем, в природе чего-то бы не доставало. Что ни говори, а большинство наших поступков - этически нейтральны, и только толкуют их уже по-разному. Практически все люди находятся между полюсами праведников и злодеев, что необъяснимо с дуалистической позиции Лютера. Да, все остаются грешниками, да, никто не может спастись без благодати Бога. Но в каждом человеке, в той или иной степени, существует нравственная ориентация, которая была заложена в его природу Господом с момента сотворения и которая явно не утрачена нами полностью. Это, заметим, и делает человека способным воспринять Благую весть.
Удивительно, как Лютер охотно цитирует античных авторов (для него они "мудрые люди"), когда те говорят о неизбежности судьбы. "Один только Вергилий сколько раз напоминает о роке?!" - восхищается Лютер. [68, с.311]. И это, заметим, имеет место при общем его "ругательном" стиле в отношении своих оппонентов-христиан... Из всего наследия Августина он выбирает только его поздние мысли о предопределении и "неодолимой" благодати. И больше Лютер не цитирует никого! Это, по-видимому, решающее подтверждение нашего наблюдения, что концепция абсолютного предопределения - несомненно, языческого происхождения. Христианство, от самых своих истоков, учит свободе воли, которую даровал нам и с которой считается всемогущий Господь.
Иногда Лютер, сам поставленный в тупик чудовищностью следствий своих доктрин, на мгновение останавливается, но все же продолжает утверждать свое: "Конечно, то, что Бог по одной только Своей воле отступается от людей, ожесточает их и осуждает, очень поражает... здравый смысл и естественные доводы ума. Получается, будто бы Его радуют столь великие грехи и вечные муки несчастных, а ведь сказано, что Он так милосерден, так добр и прочее... Кого это не поражало? Я и сам не раз бывал поражен до глубины, до бездны отчаяния и думал, что лучше бы мне никогда не родиться, пока не узнал, сколь близко это к благодати". [68, с.445].
Что к сказанному добавить? Лютеране не поддержали в этом вопросе Лютера, воздавая ему честь как великому служителю Божию в других сферах его деятельности.
2.9.3. КАЛЬВИН, КАЛЬВИНИСТЫ И АРМИНИАНЕ
Жан Кальвин продолжил развитие линии Августина - Лютера о предопределении. В его интерпретации эта концепция достигает своей максимальной логичности и безжалостности. Юридическое образование Кальвина сказалось в его преимущественно внешнем и формальном подходе к взаимоотношениям Бога и человека.
В отличие от схоластов, Кальвин не рассматривал предопределение как категорию, подчиненную Провидению. Для него предопределение являлось заметно более важной доктриной. [160, p.23]. Хотя неправильно было бы и называть ее центральной в богословии Кальвина. Тема предопределения, или Божьего избрания, стала главенствующей в реформатских церквах с конца XVI века благодаря трудам Т. Беза и др. [69, с.158].
"Мы называем предопределением, - писал Кальвин, - вечное Божие установление, которым Он выразил Свою волю в отношении каждого человека. Как никто из людей не сотворен в одинаковом положении, так для одних предназначена вечная жизнь, а для других - вечное осуждение. И поскольку каждый человек создан для одного из этих двух финалов, мы говорим, что он предопределен к жизни или смерти". [139, p.926].