Басалаго даже не обиделся.
- Дурак ты, - ответил. - Я думал, что ты умнее...
* * *
Строгая четкость "Аскольда" одним своим видом подавляла неразбериху Мурманского рейда, и потому-то Харченко, как представитель этой мошной боевой машины, легко перескочил в ревком: он уже входил во вкус. Его поперло, его понесло!
- Перьво-наперьво, - заявил Харченко, - я согласен с товарищем Ляуданским, который мудро говорит: "Революция - это вам не шлынды-брынды". И в самом деле, ежели присмотреться, то что мы видим? Кого-то лупят, кого-то давят, что-то кричат. Кого лупят? Конечно, начальство. Кого давят? Конечно, офицеров. О чем кричат? Конечно, о свободе... Вот тут-то я, признаться, и не понимаю. Товарищи! - пустил слезу Харченко. - Ридные мои! Где же та свобода, из-за которой льются потоки трудовой крови? Я кровью своей выслужил себе вот эти погоны, а мне за это - штык в пузо? Так прикажете понимать?
Плакание Харченки придержал Ляуданский:
- Стоп, машина! Крути реверс конкретнее... Давай мнение!
Харченко загибал пальцы, перечисляя:
- Жрать надо... пить надо... одеться надо...
- Погоди! - с пеной у рта заорал на него Шверченко. - Не надо тебе жрать, не надо тебе пить!.. Ничего не надо! Вся телеграмма Совжелдора из Петрозаводска. Там люди, а не тряпки! Они прямо говорят: не признаем Советской власти - и баста. И мы должны так же. До тех пор, пока в состав правительства полноправно не войдут члены всех социальных партий, о большевиках и говорить не стоит...
- Где Каратыгин? - огляделся Ляуданский.
Доставили Каратыгина.
- Ты что думаешь? - пристали к нему.
- Я как Викжель: Викжель против Ленина - я тоже... Я от революционных масс не отрываюсь, не на такого напали!
- Верно. Не отрывайся, - похвалил его Харченко. - А вот насчет писания... как? Горазд?
- Милейший, - обиделся Каратыгин, - я промышленно-торговое училище чуть было не закончил. А вы, кажется, из этих... из "химических"!
- Ну вот, - недовольно заметил ему Харченко, - сразу вступаем в классовое противоречие. Нехорошо, нехорошо!
Дверь открылась: зацепившись за порог, влетел Ванька Кладов.
- Материал есть? - спросил, озираясь.
- Посиди, - утешил его Ляуданский, - сейчас приготовим.
- Чего пишете? - поинтересовался редактор.
Ляуданский изобразил на руках мельницу-маслобойку:
- Никак не можем обращения спахтать...
- А к кому обращаетесь?
- Ко всем народам мира...
- Ловкачи! - восхитился Ванька Кладов. - Чего же вам, ребята, от народов мира потребовалось? Тушенки? Или водки? Или просто так - пошуметь решили?
Харченко, такой ласковый, словно кот, подсел к мичману:
- Дело-то тут такое, трохи обеспокою... Мы ведь люди новой хормации. Может, не так что сказал?
- Ничего. Вы новенькие. Как пятаки. Дальше?
- Язык-то сразу не проворачивается...
- Привыкли, прапор, машину свою проворачивать?
- Оно и так - машину завсегда легше. Потому как сын народа...
Ванька Кладов притянул его к себе и - шепотом страстным:
- Чин лейтенанта хочешь? Могу... И недорого: пятьсот целковых. Георгии тоже имеются... Станислава бы тебе! По двести николаевскими... Хочешь Станислава?
Харченку кинуло в сладостный озноб.
- Не, Погоди, мичман. Меня же знают... Откуда?
- Ну потом. Когда подрастешь из "сыновей народа", тогда помни: мичман. Кладов все достанет.
- Как же? - переживал Харченко. - Вить революция... до орденов ли тут?
- Плюнь, - сказал ему Ванька. - Красный бантик и дурак нацепит. А вот Станислава - не каждому дано. Подумай.
От стола раздалось постукивание карандаша.
- Внимание, внимание, - заговорил Ляуданский. - Послушайте, вы там... в углу! "Народы мира" - под хвост. Теперь начало будет другое: "Всем, по всей России, по всем фронтам, по всей печати..."
Ванька Кладов уже направлялся дверям.
- Куда же вы, мичман? - остановили его.
- Мне это неинтересно. Да и номер уже занят сегодня. Как раз напечатал телеграммы Керенского н генерала Духонина. Чтобы никаким Советам не подчиняться... Вот они знают, что писать. Эти люди не чета вам: с башкой люди, демократы...
Из редакции Ванька Кладов позвонил в штаб Басалаго:
- Мишель, привет.
С другого конца провода взорвался начштамур:
- Я тебе не "Мишель", мичманок! Лейтенант Михаил Герасимович Басалаго окончил Морской корпус его величества. А ты выскочил в мичмана из недоучек студенческого набора...
- Простите, господин лейтенант, - извинился Ванька Кладов. - Я только в интересах дела хотел вам посоветовать, чтобы вы разобрались в делах ревкома... Эти остолопы что-то там пишут и никак не могут написать. Я решил благоразумно не вмешиваться.
- Хорошо. Спасибо. До свиданья.
Это был десятый день после Октябрьской революции, и в Мурманске только что было получено сообщение о создании нового правительства - Совета Народных Комиссаров. В подавленном настроении, с трудом сдерживая ярость, так и клокотавшую в нем, Басалаго ворвался в барак ревкома...
Оглядел лица. Серые от перекура и недосыпа.
И глянул на себя в зеркало. Вот его и сам черт не берет: всегда подтянут, гладко выбрит, лицо розовое. Щелкнув крышкой портсигара, Басалаго изящным жестом достал папиросу. Продул ее, и вспыхнул огонек зажигалки.
- Или власть ревкома, - сказал, - или...
За столом притихли. Басалаго выдал им долгую паузу - как актер, уверенный в том, что и в паузе есть глубокий смысл.
- Или проваливайте, к чертям! - заорал он, раскидывая с грохотом стулья. - Главнамуру нужны люди деятельные! Люди активного настроения! Верные помощники в борьбе за мир и процветание этого края... Ляуданский!
- Есть.
- Читай...
Глаза Ляуданского забегали по шпаргалке:
- "Всем, по всей России, по всем фронтам, по всей печати..."
- Дальше! - рявкнул Басалаго.
Ляуданский щелкнул каблуками и сказал:
- Есть! - но молчал.
- А вот дальше-то... - вставил Харченко и тоже замолк. Басалаго оценил его на взгляд: "Этот "химик" - дерьмо!"
- С революционным народом, - сказал начштамур, разглядывая свою папиросу, - надобно говорить языком революции... Не можете? Ладно. Черт с вами! Пиши...
Он снял фуражку, залепленную сырым комом снега.
- "Уже десятые сутки, - диктовал, - кипит братоубийственная гражданская война, а в стране еще нет центральной власти... " Чего остановился? Пиши: "... власти нет". Совжелдор, - спросил лейтенант у Каратыгина, - есть власть?
- Нету, - ответил Каратыгин, почтительно привставая.
- "В связи со всем этим, - продолжал Басалаго, - разрушающим страну положением мурманский ревком"... Написал? "Мурманский ревком требует..." Двоеточие, проставь номер один...
Из-под пера Ляуданского, движимого сейчас только голосом Басалаго, выбегали и строились пункты "требований": 1. Немедленного прекращения братоубийственной борьбы за власть и образования сильной всенародной власти.
2. Направления всей политики нового правительства к скорейшему заключению демократического мира при обязательном условии тесного единения с союзниками.
Отойдя к окну, Басалаго оглядел рейд, заставленный кораблями русскими, британскими, французскими.
- Прочти мне последнюю фразу, - сказал он. Харченко через плечо Ляуданского услужливо прочел: "...при обязательном условии тесного единения с союзниками".
- Точка? - спросил Басалаго.
- Точка, - вздохнул Шверченко.
- Переделай точку в запятую и добавь: "...без помощи которых нам грозит гибель". Слово "гибель" подчеркни!
Закончив диктовать, он взялся за фуражку:
- Что вы так на меня смотрите? Вы лучше посмотрите отсюда на рейд. Неужели вам, болванам, никогда не приходила в голову такая мысль, что, если англичане уйдут из Мурманска, флотилию и порт ожидает разруха. Смерть! Кто даст топливо? Где взять масло? Сахар? Петроград не даст - там большевики уже доедают последних собак...