- Аркадий Константинович!. - восклицает Каратыгин, уволакивая за собой и очаровательную Зиночку. - Нам пора помириться. В такой день... в такой ужасный день!
Небольсин круто останавливается.
- У каждого дня бывает вечер, - отвечает хмуро. - Впрочем, извините, спешу... Зинаида Васильевна, кланяюсь!
- Охамел... барин, - бормочет вслед ему Каратыгин.
В конторе Небольсин еще с порога срывает с себя шубу:
- Соедините меня с Кемской дистанцией...
Ему хочется слышать Ронека... Ронека, только Ронека!
- Петенька! - кричит он в широкий кожаный раструб телефона. - Что у вас там происходит?
- Поздравляю, Аркадий, неизбежное случилось - у власти народ и Ленин! У нас уже Советская власть... Что у вас?
- У нас метель, мороз и всякий вздор. Никто ничего толком не может объяснить. Сколько революций у вас запланировано?
- Это последняя, Аркадий. Самая решающая и справедливая.
- Не агитируй меня... Так, говоришь, у вас Советы?
- Да. По всей линии.
- А Совжелдор?
Короткое молчание там, в Кеми.
- Совжелдор против большевиков, - отвечает Ронек.
- Я так и думал, - говорит Небольсин. - Сейчас встретил гниду Каратыгина, он кинулся мне на шубу, чтобы обнять или задушить - в зависимости от моей точки зрения. Я уклоняюсь.
- Не уклоняйся, Аркадий, - прозвенел голос Ронека издалека. - Ты же честный человек.
- Спасибо, Петенька, - ответил Небольсин. - Но мою честность трудовой народ на хлеб мазать не будет... Я все-таки до конца не понимаю: верить ли?
- Верь, Аркадии, верь...
- Во что верить?
- В лучшее.
- Прощай, Ронек, ты старый карась-идеалист...
В этот день было общегородское собрание. Небольсин тоже пришел в краевой клуб и только тут, пожалуй, поверил, что неизбежное случилось. Рабочие дороги и солдаты гарнизона приветствовали новую власть. Небольсину было любопытно - какова же будет резолюция общего собрания? Он решил не уходить - дождаться ее. Но тут его тронули за плечо и шепнули:
- Ага, вот вы где... Как можно скорее в штаб, быстро.
В штабе его ждали Ветлинский, Басалаго, Чоколов, Брамсон.
- Я нужен? - спросил Небольсин.
- Да, - ответил Басалаго, не повернув головы.
- Вы прямо с собрания? Какова резолюция?
- Меня сорвали со стула... Но, судя по настроению солдат и рабочих, резолюция будет за поддержку Советской власти. И конечно же, за мир... за любой мир! Только бы мир...
- Это стихия, - просипел Брамсон, ерзая глазами по полу. - Со стихией всегда трудно бороться. Нужен голод, чтобы народ опомнился... Нужен Бонапарт! Нужен Иван Грозный!
- Перемелется, - отмахивался Чоколов (уже хмельной).
- Закройте двери, - велел Ветлинский. - Садитесь...
На зеленом сукне стола, под светом казенной лампы, легли руки заправил Мурманска - руки адмирала, руки флаг-штабиста, руки портовика, руки прокурора и руки путейца. Все они были разные, эти руки, и все не находили себе места.
Ветлинский вынул из кармашка брюк старенькие часы, выложил их на середину стола перед собравшимися.
- Дело, - сказал он, - только дело... Несомненно, резолюция матросов, солдат и рабочих сегодня, когда страсти особенно накалены, будет за Ленина... Говорить всем кратко! У нас три минуты. Повторяю: Главнамур должен быть категоричен и краток. Архикраток, чтобы мы с вами, господа, успели опередить резолюцию... Кто первый? Вы, лейтенант?
Басалаго с хрустом разомкнул сильные пальцы:
- Советская власть не продержится и трех дней.
- Вы? - кивнул Ветлинский в сторону Брамсона. Брамсон сказал, что думал:
- Керенский завтра вернется и свернет шею большевикам.
- Вы? - Кивок Ветлинского в сторону Чоколова. Чоколов только отмахивался:
- Надо признать Советы, чтобы уберечь себя от эксцессов.
- Вы? - Вопрос в сторону Небольсина.
Небольсин подумал и закрепил разговор:
- Новую власть надо признать как неизбежное явление...
Контр-адмирал, явно довольный, убрал со стола часы.
- Вот и все, господа! Я очень рад, что вы отнеслись к разрешению этого сложного вопроса вполне разумно. Без лишнего пафоса, спокойно и деловито. Вот теперь, - сказал Ветлинский, - мы начнем укреплять власть на Мурмане...
- Коим образом? - ехидно спросил его Брамсон.
- Через Советы, - ответил Ветлинский. - Внимание, за читываю свой приказ... Пункт первый: "Для блага всего края я, со всеми мне подчиненными лицами и учреждениями, подчиняюсь той власти, которая установлена Всероссийским съездом рабочих и солдатских депутатов..." Так? - спросил он собрание.
- Допустимо, - согласился Басалаго, нервно вскочив.
- В этом что-то есть, - сказал хитрый Брамсон.
- Прилично, - буркнул Чоколов.
- Вполне... - хмуро поддержал Небольсин.
Ветлинский встряхнул в руке бумагу.
- Пункт второй: "Памятуя об ответственности перед родиной и революцией (выпуклые глаза контр-адмирала обежали лица людей, сидевших перед ним), я приказываю всем исполнять свои служебные обязанности впредь до распоряжений нового, Советского правительства..." Все, господа! Лейтенант Басалаго!
- Есть! - вскинулся тот, всегда в готовности.
- Немедленно поспешите в краевой клуб. Выскажите перед митингом полную готовность Главнамура поддержать новое правительство Ленина. И зачтите им этот приказ... Сразу! Мы наверняка еще успеем перехватить их резолюцию...
Так и случилось. На трибуну, запыхавшись, влетел лейтенант Басалаго, мокрая прядь упала ему на лоб.
- Свершилось! - выкрикнул начштамур в темноту зала, жарко дышащую на него. - Слабая и немощная власть Временного правительства, власть бюрократии и буржуазии, пала... Мы, представители командования и передового русского офицерства, счастливы заявить здесь, что пойдем в ногу с трудовым народом!
- Уррра-а-а! - всколыхнулся зал.
- И мы надеемся, - продолжал Басалаго, - что Россия, в руках правительства новой формации, даст изможденному русскому народу покой благородного мира (после победы! - добавил он)... и внутреннее устройство в рамках демократии и свободы. Да здравствует власть Советов! - закончил Басалаго.
Мишка Ляуданский, пристроясь на краю стола, быстро перебелял резолюцию, вставляя в нее обороты речи, свойственные лейтенанту Басалаго.
- Совжелдор против! - раздался голос Каратыгина. - Совжелдор призывает не подчиняться большевикам и свергнуть власть узурпаторов.
Басалаго тряхнул головой, отбрасывая с мокрого лба жесткую прядь волос, на которой еще таял снег.
- Я не политик, - ответил он. - Я только выразил генеральное мнение Главнамура, которому принадлежит власть на Мурмане.
- Это предательство Главнамура! - Новый голос. Басалаго впился в потемки зала, выискивая того, кто кричал.
А там, где-то далеко-далеко, в самой глубине барака, мерцали погоны, и он узнал кричавшего. Это был его приятель по штабной работе - тоже лейтенант флота - Мюллер-Оксишиерна.
- Я вас не знаю, - сказал приятелю Басалаго, и зал снова стал ему аплодировать, потому что его-то как раз хорошо все знали...
Но тут от дверей кто-то доложил хрипло:
- Получена телеграмма. В Москве восстание против большевиков... Москва не принимает Советской власти!
- Вот оно! - завопил Каратыгин. - Начинается...
Через толпу, выдирая полы шинели из плотной давки, пробирался на выход лейтенант Басалаго. Глянул на Небольсина, шепнул:
- Пошли, надо подготовить составы новых ревкомов.
Небольсин в растерянности перетаптывался на месте.
- Вы же слышали, Мишель? В Москве...
- Пошли, пошли, - говорил Басалаго. - Здесь больше нечего делать. Это как раз та музыка, которую можно играть с любого конца. А сейчас мы держимся. Мы у власти. И Советы, как и ревкомы, будут наши...
Хлыщеватый лейтенант Мюллер-Оксишиерна подошел к Басалаго и сложенными в руке перчатками хлобыстнул его по лицу.
- Предатель, - заявил он ему.