Глава шестнадцатая

В деревне ребята пробыли недолго – одну ночь. Стояла горячая пора сенокоса. В домах было пусто. Колхозники от мала до велика переселились на луга.

Утром ребята походили по уютным улицам деревни, застроенным новыми домами, пахнущими еще смолой, посмотрели устройство колхозной электростанции, посетили пасеку, заглянули в пустовавшие клуб и школу и, не видя, где бы можно приложить свои силы, закручинились.

– Надо на луга нам выбираться, – предложила Агриппина Федоровна.

С не меньшим, чем ребята, нетерпением она ждала встреч с людьми колхоза. Тут знали ее все и она знала многих. Там, на лугах, и Цветаев, с которым многое еще было не переговорено.

– Правильно. Нам надо в гущу масс, там наше место, – авторитетно заявила Елена.

И никто, конечно, из ребят не знал, что она говорит слова, которые когда-то часто произносил ее отец – секретарь райкома.

Путь до лугов оказался неблизким. Сосновый бор, облегавший деревню, тянулся до берегов озера, затем пришлось идти черемушником.

Вид на луга открывался внезапно. Ребята поднялись из глубокого лога и остановились, пораженные. Перед ними, насколько хватал глаз, расстилались обширные луга. По всему этому зеленому простору то там, то здесь пестрели разноцветные рубахи и платки косцов. В тишине солнечного дня откуда-то издалека доносился ровный стрекот сенокосилки. Воздух был насыщен ароматом меда и протяжным, нескончаемым звоном шмелей.

– Генка, красота-то какая! – чуть не задохнулся от восторга Федя.

Стася, невзирая на жару и усталость, взвизгнула и подпрыгнула, как коза:

– Ой, Агриппина Федоровна, косить мы будем?

– А по-твоему, Анастасия Павловна, мы приехали сюда баклуши бить? – спросил Стасю Чернилин.

Сафронов окинул взглядом луг и забормотал что-то себе под нос, видимо стихи.

Косцы заметили гостей из города, некоторые задерживали косы, присматриваясь, приложив ладони к глазам. Кое-кто узнал Агриппину Федоровну. Ей энергично махали руками, кричали какие-то приветливые слова. И по тому, как блестели ее глаза и с лица не сходил румянец, ребята видели, что она возбуждена и взволнована.

Стан колхозников размещался на берегу реки, тут рядком стояли шалаши, сделанные из тальниковых прутьев и травы, накиданной сверху. Дымились костры, возле которых хлопотливо суетились стряпухи в белых передниках.

Председатель колхоза Симаков, грузный старик, бросился к Агриппине Федоровне с рукопожатиями. Посоветовал прежде всего соорудить шалаш. Спать под открытым небом негоже: по ночам выпадали холодные росы, нередко перепадали короткие, но обильные дожди.

Узнав, что гости приехали помогать колхозу провести сенокос, председатель колхоза развел руками и откровенно усомнился в умении городских ребят делать крестьянскую работу. Те в один голос принялись просить его дать им косы, обещая быстро научиться владеть ими.

К концу разговора подоспел Цветаев.

– Не то, друзья, вы придумали, – сказал парторг. – Скосить траву мы и без вас сумеем. Сегодня еще две сенокосилки выходят. Вы лучше в другом нам помогите: доску показателей соревнования оформите, боевые листки выпустите, о достижениях науки расскажите, и еще бы неплохо самодеятельность коллективам показать. Сможете?

Гости переглянулись, и тень разочарования скользнула по их лицам. Косьба так влекла их своей новизной! Они видели уже себя там, на лугу, рядом с другими косцами, отдавшимися работе с горячим азартом.

– Но им же и физически хочется поработать, Григорий Максимыч, – заступилась за ребят Агриппина Федоровна.

– Пожалуйста! Вот сегодня к вечеру метать первые зароды начнем, там дело найдется. Косить хочется – косите. Но особенно полезной ваша помощь будет в культурном отношении. К великому сожалению, товарищи, мало у нас культурных сил в колхозе…

Эти слова парторга, сказанные тоном доверия и искренности, тронули ребят.

– Да у нас ведь фотоаппарат есть! Боря Чернилин может всех стахановцев для доски соревнования сфотографировать, – проговорила Елена, не спуская глаз с парторга.

Цветаев нравился ей своей простотой и серьезностью в обращении с ребятами. «Говорит с нами, как со взрослыми», – думала она.

– Это же замечательно, товарищи! – воскликнул Цветаев.

– Я могу доклад об атомной энергии сделать, – сказал Федя и, заметив недоверчивость в глазах Цветаева, поспешно добавил: – У доцента физики консультировался.

– Очень хорошо, – одобрил Цветаев и взглянул на Сафронова, как бы спрашивая того: «Ну а ты чем поможешь колхозу?»

Геннадий смущенно опустил голову, глухо сказал:

– Я докладов делать не умею.

– Гена, но ты же поэт! Напиши стихи о лучших стахановцах колхоза, – проговорила Елена.

Цветаев словно загорелся весь:

– О, это было бы просто здорово! Стихи о наших стахановцах! Вы не представляете, как это подымет трудовой энтузиазм!

– Генка, сможешь? – горячо спросил Федя, волнуясь за товарища.

Но волновался он не один – все смотрели на Сафронова с тревогой.

– Попробую, – сухо ответил Сафронов, но глаза выдали его. В них стоял необыкновенный блеск. Мысль о стихах, посвященных стахановцам, захватила его без остатка.

– А концерт самодеятельности тоже можно провести, – заговорила Агриппина Федоровна. – Вера у нас поет, Стася танцует, Гена и Федя читают. А Боря придумает какой-нибудь фокус. Найдется, думаю, кое-кто и среди колхозников. Вот совместными силами и сотворим что-нибудь.

– Ну и прекрасно, ну и хорошо, – расплываясь в улыбке, повторял Цветаев.

Время пролетело незаметно. Все, что обещали ребята Цветаеву, было исполнено. Возле шалашей на огромном щите с надписью «Доска Почета колхоза «Искра» висели фотографии, изготовленные Борей Чернилиным. Под портретами четким почерком Федя переписал стихи, сочиненные Сафроновым. Наиболее удачные из них многими были уже выучены наизусть, и не раз ребята слышали, как их распевали девушки под гармошку в короткие минуты досуга. Сафронов был горд и ходил, не чуя под собой ног.

Доклад Новикова вызвал такой интерес, что Цветаев попросил прочитать его трактористам. Концерт самодеятельности тоже удался. Как и предполагала Агриппина Федоровна, в колхозе нашлись свои певцы, танцоры, музыканты. Их оказалось столько, что в первом концерте выступила только половина желающих.

Все это – и доска Почета, и доклады, и стихи о стахановцах, и концерты самодеятельности в обеденные перерывы – внесло в жизнь колхозников много разнообразия и веселья.

Поэтому ли, а всего вернее, это было одной из причин, но сенокос нынче протекал дружно, и к дню отъезда городских гостей колхоз начал заготавливать корма сверх плана. По этому поводу правление решило провести собрание. Час был назначен обычный, середина дня, когда из-за сильного зноя приходилось бросать косы под траву и ожидать прохлады.

Собрание проходило на берегу реки, под тенью густых тальниковых и черемуховых кустов. С докладом о социалистическом соревновании на сенокосе выступил Цветаев. Он называл имена лучших стахановцев, приводил цифры их высокой выработки, потом рассказал о невиданном трудовом подъеме, который царит по всей необъятной Советской стране. После его доклада председатель колхоза Симаков взял слово для зачтения постановления о премировании стахановцев денежными премиями. Имена лучших косцов колхозники встречали одобрительными хлопками. Но вот Симаков вытащил из папки какую-то новую бумажку, покрутил ее в руках, выжидая, когда смолкнет шум.

– Товарищи, правление колхоза особо решило отметить бригаду городских школьников под руководством нашей уважаемой Агриппины Федоровны, – сказал он. – Правление решило вынести этой бригаде благодарность за ее большую и нужную колхозу работу и выдать денежную премию в сумме триста рублей. Кроме того, довожу до сведения собрания, что бригаде за косьбу и греблю сена начислено восемнадцать трудодней.

Колхозники захлопали, и так горячо, что стаи чечеток, спрятавшихся в кусты, с испуганным шумом поднялись в небо.