Изменить стиль страницы

Одним словом, финал нормального праздничного свинства, когда новоиспеченная семья уже исчезла, а по староиспеченным ведется холостой шквальный огонь. Танцы, драки, пьяные выступления с нарушением регламента, флирт всех степеней от изысканного до скотского и другие увлекательные «особенности национального бракосочетания».

Все это – вскользь и импровизированно. Камера здесь ведет себя так, как обычно на свадьбах. То есть глупо.

Любовь при свече, финальные аккорды.

Слегка не в себе, кутаясь в простыню, они садятся на кровати.

Она: Так не бывает.

Он: Только так и бывает.

Она: Но ведь ты сам знаешь, что все закончится плохо.

Он: Знаю.

Она: Тогда зачем мы делаем это? Зачем все делают одну и ту же ошибку?

Он: Потому что все верят, что они – не как все.

Она: А мы с тобой?

Он: А чем мы хуже других? Мы тоже – не как все. И у нас тоже все будет по-своему. Ты веришь в это?

Она: Нет. Но это еще не повод, чтобы не попробовать. Мы будем любить упрямо.

Он: Ладно. Мы будем любить друг друга упрямо. Как сейчас.

Она: Как сейчас и всегда.

Часть вторая

Камера мечется от кафельных стен – к изголовью кровати. Она, измученная, пытается улыбаться. Она кошмарно выглядит: волосы грязны и не чесаны, под глазами – синяки, во взгляде – боль и усталость.

Она: Говори что-нибудь...

Он: Что говорить?

Она: Что угодно. А и Б сидели на трубе...

Он: А и Б сидели на трубе. А упало, Б пропало, а И превратилось в AND и уехало в Америку...

Она: (улыбается) А кто остался на Трубе?

Он: На трубе осталась маленькая девочка и ее ощипанный воробей.

Она: Но не побежденный...

Он: Но не побежденный...

Она: Дай мне руку. (крепко берет руку и закрывает глаза)

Ремонт в маленькой комнате. Она, в заляпанном халатике (под которым, кстати, ничего нет), раскатывает клей по полосе обоев.

Она: Ты – гений.

Он: Спасибо.

Она: Ты пишешь прекрасные песни, которые я люблю так же сильно, как и тебя.

Он: Уже ревную.

Она: Если тебе дать в руки кисть, ты нарисуешь шедевр.

Он: Вряд ли.

Она: Нарисуешь, нарисуешь... У тебя столько талантов, что мне просто страшно рядом с тобой.

Он: А еще я вкусно жарю яичницу.

Она: Об этом я вообще молчу.

Он: А еще у меня лучшая в мире жена.

Она: Которой рядом с тобой, таким гениальным, было бы просто стыдно рядом стоять. Если бы не одно «но», которое меня утешает.

Он: Какое еще «но»?

Она: Ты сварил такой хуевый клей для обоев, что даже сопли нашей соседки по сравнению с ним – это суперцемент. И еще...

Он: Да?

Она: Если ты немедленно не выключишь камеру и не начнешь мне помогать, я тебя убью.

Палата.

Она (в постели, с закрытыми глазами) Где твоя рука?

Он: Вот она. Я тебя держу.

Она: Сожми покрепче.

Он: Жму.

Она: Еще крепче.

Он: Жму изо всех сил...

Она: Почему мне не больно? Где твоя рука?

Камера гаснет.

Скромная кухня после ремонта. Все дешево, сердито и свежо. Камера в руках у нее. Он сидит за столом с гитарой.

(поет)

Дождь идет с утра в аэропорту

Самолеты все в холодном поту,

И взлетает только дым сигарет,

Потому как он дыханьем согрет.

И собака, всем дождям вопреки,

На веревочке собачьей тоски

Ждет хозяина из города N,

А по радио поет Джо Дассен.

А вдали мерцает микрорайон,

Тлеют орденские планки окон,

Ну а тут полно воды натекло,

И собака-сирота, как назло.

Пассажиры соболезнуют псу.

Он, бедняга, заблудился в лесу.

Из капроновых и хлопковых ног

Заблудился и совсем занемог.

Пассажиры соболезнуют псу.

Он, бедняга, заблудился в лесу

Из капроновых и хлопковых ног

Заблудился и совсем занемог.

Пассажиры замерзают в пальто

И собаку уважают за то,

Что собака не умеет предать,

А умеет только верить и ждать.

И собака не откроет свой секрет,

Что хозяина и не было, и нет,

Просто хочется быть чьей-то, когда

С неба падает на землю вода...

Она: Твои песни – как ты. Чем меньше я их понимаю, тем больше люблю.

Он: А я – наоборот.

Она: Что наоборот?

Он: Чем больше узнаю тебя, тем больше люблю.

Она: И много ты узнал?

Он: Много.

Она: Хочешь еще капельку?

Он: Ой. Мне уже страшно. Как ты мы раньше обходились без роковых тайн.

Она: А теперь не обойдемся.

Он: (посуровев) Выкладывай. Или нет. Дай я сам попробую угадать.

Она: Пробуй.

Он: У тебя кто-то есть?

Она: Да.

Он молча откладывает гитару и лезет в холодильник за водкой. Наливает рюмку.

Он: Давно?

Она: Около месяца.

Он: И кто же это?

Она: Еще не знаю.

Он: То есть?

Она: То и есть. Не знаю.

Он: Ты думаешь, сейчас подходящее время для шуток? Кто он?! (кричит)

Она (кричит в ответ): Не ори на меня!

Он смахивает со стола рюмку и облокачивается двумя руками, закрыв голову.

Он: (тихо) Выключи камеру.

Она: Наверное, он похож на тебя. И будет писать песни, когда вырастет...

(Он поднимает голову и смотрит на нее)

Она: Через много лет, когда мы будем совсем старые, он купит камеру и пойдет на Горбушку, чтобы спросить у первой попавшейся девицы (ее голос дрожит), хорошо ли ей на белом свете. И я уже завидую этой девочке.

Он: (вставая и медленно подходя) И он – такой же уродливый, как я...

Она: Он такой же красивый, как ты. И у него будет получаться все, за что он берется.

Он (подсаживаясь и поднимая ее на руки) Вот только клей для обоев он будет делать плохой.

Она: Плохой – не то слово. (плачет) Просто хуевый клей.

Он: (кружась с ней на руках) Зато мама у него будет самая лучшая на свете.

Она: А отец – ревнивый сукин сын. Да отпусти ты, больно же. Сейчас закричу.

Он: Кричи! (сжимает крепче)

Она: Подожди... Отпусти меня...

Он: Ни-ко-гда!

Она: Я уже три дня собиралась тебе сказать... И никак не решалась.

Он: Можно было не говорить. Я бы догадался по глазам.

Она: Я не об этом.

Он: Не о чем? (продолжает кружить ее на руках)

Она: Три дня назад тебе звонили из Харькова.

Он: Папа? Ты ему рассказала новость?

Она: Нет. Не папа. Его друг. Он сказал очень страшную вещь. Твой папа болен.

Он: (переставая кружиться, но не опуская Ее) Что?

Она: Твой папа болен. У него рак. Ему сделали операцию, но это не помогло.

Он молча опускает Ее вниз. Глупо, непонимающе, смотрит в камеру.

Он: Что? Я ничего не понимаю.

Она: Твой папа болен. Все очень плохо. Он зовет тебя к себе.

Он: Выключи камеру.

Камера гаснет.

Камера мечется по больничным стенам. Невнятная суета, казенные светильники. Мы видим Ее руку, которая изо всех сил сжимает ребро каталки. Камера как будто прикипает к этой руке и не может оторваться. А потом руку куда-то везут, и камера ее теряет.

Камера снимает экран, висящий на стене. На экране идет любительский (на 24-мм. кинопленке) фильм о природе. Аккуратно склеенные эпизоды показывают разные пейзажи, от обыденных до экзотических. Голоса героев звучат за кадром. Слышен тихий стрекот кинопроектора. Разговор идет тихо, почти шепотом.

Он: А вот тут мы были вместе. Видишь стаи гигантских птиц?

Она: Отсюда они не кажутся такими большими.