Наш дальнейший путь лежал к деревне Карвина, откуда оставляя по левую руку речку Ольшу, мы за трое суток должны были выйти к Освенциму. Маршрут движения был составлен ещё в замке, оставалось только не выбиваться из графика. Однако то, что с лёгкостью удалось прочертить на карте, не увязалось с реальностью путешествия. В Тынце мы угодили в ловушку, заранее подготовленную Конрадом.

Путники, нагнавшие нас в Остраве, опередил наш отряд на два дня. Уж больно датчанам понравились блины, приготовленные женщинами Освенцима. Эти два дня отдыха и стали форой, предоставленной куявцам.

Ицхак без труда нашёл заново отстроенную лавку своего брата. Цахи не только сохранил свои богатства, зарыв деньги и улизнув из города перед штурмом. Он умудрился втереться в доверие к новому князю, ссудить ему тысячу марок и получить подряд на соляные разработки. А посему, поздним вечером, в кремль его пропустили без разговоров.

Конрад принял иудеев с неохотой. Подходил срок выплаты процентов, а серебра катастрофически не хватало. Содержание войска обходилось очень дорого, законный князь Болеслав Стыдливый, сбежавший в своё время из Сецехова упорно искал союзников, угрожая отвоевать Краков. Епископ Прандота, вообще отлучил от церкви. И за что? Подумаешь, курию спалил, да деревеньки церковные пограбил. Так ещё Гнезденский архиепископ Пелка, палки в колёса вставляет, поддержал дружка своего Прандоту, подписавшись под отречением. Родственники жены из Владимира – сами в плачевном состоянии, помощи от них не дождёшься. Экономика после монгольского нашествия трещала по швам, население платившие налоги сократилось на треть. Всё это и вертелось в голове князя, когда в полутёмеую залу, освещаемую несколькими масляными светильниками, зашли просители. Ибо у князя можно только просить.

– Цахи, надеюсь, что просьба твоя будет стоящая, иначе вмиг в темнице окажешься. А там знаешь, что с такими как ты делают?

– Зачем сразу в темницу, Великий Князь? – Иудей склонился так, что поясница хрустнула, – Я с добрыми вестями.

– Выкладывай, раз добрыми. Кто это с тобой?

– Это мой старший брат Ицхак, Великий Князь. Он прибыл только что из Оломоуца. Позволь, он расскажет тебе свою просьбу.

Конрад кивнул, удобнее усаживаясь на медвежьей шкуре, которая принадлежала ещё Лешко Белому. По преданию, медведя, поделившегося своей шубкой, Лешко убил знаменитой краковской рогатиной, с которой он никогда не расставался, так сказать, символом власти.

– Не так давно, возле Кракова проезжал Гюнтер Штауфен. Был он возле Величек … – начал излагать Ицхак, но был резко прерван Конрадом.

– Мне плевать, где он проезжал. Говори, по сути.

– Штауфен с десятком рыцарей возращается обратно. Везёт семнадцать пудов серебра и два огромных возка всякого добра, цены не имеющих. Я лично передавал это серебро, в зелёных сундуках оно спрятано.

– Сколько!? – Сухо рявкнул Конрад.

– Семнадцать, – повторил Ицхак испуганным голосом.

– Идиот! Цахи, спроси у своего брата, сколько он хочет получить? – добавив про себя, – Господи, с каким отребьем приходится общаться.

– Половину, – уже смелее ответил Ицхак.

– Треть! И ты должен указать точное место, где он будет проезжать.

– Я думаю, что опередил их на несколько дней. В прошлый раз, мы … они ехали через Тынец. Осмелюсь предположить, в этот раз, они поедут той же дорогой.

Как только иудеи покинули залу, и уже дойдя до ворот, были внезапно схвачены и связаны, Конрад вызвал к себе своего сокольничего.

– Значит так, с рассветом берёшь полсотни своих головорезов и отправишься в Тынец. Там организуешь засаду. Пошли разведчиков по дороге на Освенцем.

– Кого ловить будем?

– Гюнтера Штауфена. Помнишь такого? По носу вижу, что помнишь.

– Нечистая сила его охраняет, – попытался оправдать прошлый промах Лешко, – как бы глаза не отвёл.

– Нечистая сила и серебро? Не, тут что-то другое, нам незнакомое. Под Легницей, тоже нечисто было, однако, сказывали людьми это сделано. Так что, не дрейфь. Пореши их по-тихому, сундуки зелёные сюда доставь. С тобой два иудея поедут, свидетели мне не нужны. Их вроде Штауфен убить хотел, за предательство. Смотри, не подведи.

За шесть вёрст от Тынца, навстречу Астриду вылетел всадник, не то гонец, не то местный крестьянин. Оружия при нём не было, а завидев рыцаря и следующий за ним, в пятистах аршинах вооружённый отряд с возками, со страха шмыгнул в лес, чудом избежав густых кустов ежевики.

– Пуганый какой-то, – подумал Астрид, помахав зелёным флажком.

– Шаагом! – Прозвучала команда Трюггви.

И ехавший в дозоре датчанин позабыл про путника, насвистывал песенку, вспоминая блинчики, которыми его потчевала Ганна. У дородной вдовушки он гостил уже второй раз, так что по прибытии в Освенцем, как только встали на ночлег, сразу направился к ней. Плащ из волчьих шкур, с которым он начинал службу у Лексея, вместе с двумя гривнами так и остался в приветливом городке. Ганна намекала на возможное пополнение, посему и расстался Астрид со своим 'богатством' с лёгким сердцем.

– Никогда не надо ни о чём сожалеть, – размышлял датчанин, – серебро платят исправно, вместо шкуры на мне добротный доспех. Хотел повидать свет – пожалуйста. Хотел обрести верных друзей – так и не сыскать лучше. Жизнь удалась. Осталось подыскать невесту с приличным приданым.[86] Трюггви сказывал, что Гюнтер земли захватывать собрался вокруг Самолвы, вот бы кусок урвать.

Так и ехал Астрид, вспоминая и мечтая, не заметив, как пронырливый напуганный путник, пробрался между деревьев напрямик и оказавшись, за поворотом на дороге припустил в сторону Тынца.

Подъезжая к знакомому нам селению, я со Снорри поскакали вперёд. На часах пять пополудни, скоро станет темнеть, а ещё надо успеть разбить палаточный лагерь, да таким образом, чтобы река была за спиной. Лучшего места, чем у харчевни Родослава просто не придумать, вот и спешили, предупредить хозяина, да заодно про раков договориться. В прошлый раз, когда делали причал для парома, плотники их с полмешка набрали.

Некогда доброжелательного и весёлого трактирщика, я застал на берегу, сидящим на корточках, абсолютно мрачным и неприветливым. Родослав чистил рыбу, сбрасывая чашуйки прямо в реку, иногда споласкивая кухонный нож.

– Доброго здоровья Родослав, погода нынче хорошая, не угостишь ли кваском?

– И тебе не хворать. Квас у меня знатный, со смородовым листом. – Трактирщик привстал, и чуть слышно добавил, – Шли бы вы отсюда, подобру – поздоровому.

Угрюмость хозяина харчевни можно было понять. Над левой бровью виднелась свежая рана с запёкшейся кровью. Бросив дочищенную рыбу в деревянную кадку, Родослав вымыл руки и косясь в сторону леса на горе, побрёл в погреб, оставив нас привязывать лошадок к поперечной жердине у соломенного навеса перед дверью заведения.

Закрепив поводья, мы прошли внутрь, где от запаха давно не стираных портянок было не продохнуть. На центровом месте сидела троица длинноусых мужичков, наголо бритых, с красными, наглыми глазами. Широкие пояса с ножами поддерживали холщёвые штаны грубой ткани с вытертыми на ляжках кожаными вставками. Внутренняя поверхность штанов на икрах грязновато-тёмная. Такие пятна оставляют конские бока, если наездник не имеет краг. Совершенно отталкивающие, неприятные типы, пили пиво, бросая опорожнённые крынки о деревянную стену, гогоча и сквернословя. Дочка трактирщика ползала на четвереньках в углу, собирая в передник черепки. Лицо женщины в слезах, а перед порванного на груди платья – завязан узлом.

У каждого свои нравы, но подобная компания по соседству, меня явно не устраивала. Снорри это понял по моему скривившемуся лицу.

– Вы, трое! Быстро встали, расплатились, и чтоб духа вашего не было! – Свей положил руку на рукоять меча.

– Что? Платить? За это? – Усатый верзила приподнялся с лавки, красноватые глазки забегали по столу и не найдя ничего глиняного швырнул в Снорьку деревянным ковшиком. Видимо, всю бьющуюся посуду мерзавцы переколотили.