– Я настаиваю на взвешивании, – заявил Ицхак, – вдруг, что-то пропадёт или потеряется.

– Ну что ж. Ты сам захотел. Астрид, неси весы.

– У меня свои, в первой телеге лежат, сейчас всё сделают. Не стоит возвращаться в город.

Приказчики по команде купца приволокли две медные чаши, снабжённые верёвками, железный прут с отверстием посередине, и через минуту позади телеги висели плечевые весы. Четыре гирьки, разложенные на холстине, оказались рядышком.

В результате взвешивания не хватило восьми килограмм серебра. Ицхак стоял на своём, ставя под сомнение мой эталон веса. На погрешность в гривну, можно б было и глаза закрыть, но пол пуда – это уже перебор. Не ожидал иудей, что у нас будут свои весы и гирьки.

– Ицхак, ты проявил осмотрительность и скрупулёзность, заслуживающую награды. Скорее всего, тебя обвесили при получении серебра с рудника. Доложи четверть пуда, либо пиши расписку о долге. Трюггви поедет с тобой в Оломоуц, благо недалеко, и в купеческом доме, при свидетелях, всё оформите.

– Не буду я ничего писать. С этими весами и гирями торговал ещё мой дед, и дед его деда. Городишка этого не было, а гири были.

– Ну, если твой предок, стоял здесь, с римским лагерем тысячи лет назад, и гирьки настолько стары, то они, наверное, поистёрлись от времени. Трюггви! Иудея с гирьками и весами на лошадь, скачи в город, обязательно разыщи Беньямина, объясни суть проблемы, а если серебро не отдадут, то к старшине купцов. Похоже, нас хотят обворовать.

Ицхак позеленел от злости. Всё складывалось настолько удачно, что он уже обдумывал, куда вложить серебро. В соседней Венгрии шла война, а значит, пленников будут продавать по две марки за десяток. Он-то и серебро выменял на руднике, как раз за рабов, удачно приобретённых по дороге в Ратисбон. В далёкий Смоленск он ехать больше не собирался.

– Не надо тревожить Беньямина. Меня обвесили. Иудей всегда крайний. Я напишу письмо своему брату, в Краков. Он доложит необходимую сумму.

– Ты предлагаешь мне, рыскать по сгоревшему Кракову в поисках твоего брата, которого я в глаза не видел?

– Нет у меня с собой столько серебра! Клянусь!

Трюггви принял мешок с весами и гирьками, схватил Ицхака за шкирку, приподнял и усадил купца перед седлом. После этого пришпорил лошадь и галопом помчался в Оломоуц. Спустя час датчанин вернулся с мешком, но вместо Ицхака привёз недостающие деньги. Приказчики купца так и остались стоять с горшками, не зная, что делать.

В самом же купеческом доме шли разборки. Беньямин, как только увидел гирьки, которые привёз Трюггви, сразу всё понял, но сор из избы выносить не стал.

– Как ты мог? – Спросил купец у Ицхака, когда Трюггви покинул город.

– А что? Ты бы поступил иначе? Что толку от тех доспехов, когда их невозможно повторить? Кузнец даже дырку не сумел в пластине пробить. Пробойник затупился. А ровную толщину железа? Знаешь, что мне сказали?

– Что?

– Проще из свинца сделать золото, чем выковать такие латы.

– Значит, надо делать фальшивое золото. Но так примитивно, как сделал ты, я бы никогда, слышишь, никогда! Ты со своей необъятной жадностью поставил под угрозу весь наш план. Если торговый путь через Смоленск лопнет, то Венеция станет править в торговом мире. – Беньямин выпил воды, – а мы, пойдём к ним на поклон.

– Твоя ошибка, Беньямин, в том, что ты до сих пор мечтаешь о Земле обетованной. Тешишь себя иллюзиями, думаешь, что евреи смогут купить себе землю и жить как в давние времена.

– Да ты и вовсе дурак. Евреи тем и сильны, что у них есть мечта. О чём с тобой говорить? Вспомни, что сказал пророк Исайя: – 'И случится так в тот день, что раздастся трубный звук из большого рога. И они придут, те, что затерялись в землях Ассирии, и те, что были разбросаны по земле Египта. И они восславят Бога и святую гору в Иерусалиме'.[80]

– И ты думаешь, – с насмешкой спросил Ицхак, – что звук рога раздастся из Руси?

– Да. Я так думаю. Из всех неевреев, которых я знал, только Алексий подарил мне свитки Торы. Только в Смоленске я увидел, как уважают моих соплеменников. Пошёл вон, Ицхак. Проведи остаток дня в молитвах, ибо ты, чуть не зарезал курицу, несущую золотые яйца.

Ицхак вышел из комнатки, где с ним проводили беседу. Следовать советам Беньямина он не собирался. Наоборот, план, созревший у него ещё под Борисовым, жаждал исполнения. В Кракове жил его младший брат Цахи. Его лавка по обмену валюты, была ещё и своеобразным ломбардом. К нему и намеревался отправиться вороватый купец, дабы совместными усилиями уговорить Конрада напасть на посольский караван Гюнтера Штауфена. Серебро, перевозимое путниками, было великолепной приманкой для князя.

О притягательном металле думал и Беньямин. Карта района Кутна-Горы лежала перед ним с обозначенными красными точками предполагаемых шахт. В Йихлаву соваться уже было незачем, там всё поделено и кроме заброшенного рудника, приносящего больше расходов, чем прибыли, купить было нечего. Гюнтер заключил с ним договор, исходя из которого, иудей мог стать богатейшим купцом маркграфства Моравия. А право безпошлинной торговли для двадцати русских, давало лазейку, сопоставимую с шириной Дуная. Десятая часть добытого серебра, в виде налога, по 'горному праву'[81] отдавалась Вацлаву. Но это же Право предоставляло участки размером с город, а за всем уследить на такой территории, просто невозможно.

– Сделаем так: пакет в Италию повезёт Михаэль. Если уж хочет жениться на моей ненаглядной Лее, то пора и делом заняться. Глядишь, вымутит что-нибудь у Фридриха. А я, сегодня же пойду к Бруно, ах …, как десятину отдавать не хочется. – Беньямин свернул карту, поддел ножичком доску в стене и спрятал 'сокровище' в тайнике.

Шауенберг принял иудея в замке, в комнате, где всего несколько часов назад жили Гюнтер и Нюра. В воздухе ещё витал аромат духов, а на столе, перед окном, стоял забытый Павлом фонарь.

– Мне сказали, что ты искал со мной встречи, Беньямин. – Начал разговор Бруно.

Иудей кивнул в ответ, переминаясь с ноги на ногу. Присесть ему не предложили.

– У меня мало времени, говори.

– На Габерской тропе, что ведёт к Праге, есть маленькая деревенька, Градек. Хочу попытать счастья в поисках серебра.

– Хмм …, продолжай. – Епископ попытался вспомнить о деревне, в памяти ничего не всплывало, однако близкое расположение населённого пункта к Праге, давало ясно понять, что селение находится вне его юрисдикции.

– Это всё.

– Правда? А то, что иудеям не позволено иметь землю и копать руду? Это как?

Беньямин молчал. Епископ слыл умным человеком, должен был догадаться сам, что просил у него иудей. Пауза, наступившая в разговоре, продлилась недолго.

– Допустим, я найду нужного человека, который напишет прошение пражскому епископу. Допустим, при удачном стечении обстоятельств, этому человеку разрешат вырыть шахты, а Вацлав назначит своего урбурара.[82] Но, какой мне от этого прок, если даже пятая часть добываемого серебра не пойдёт на нужды церкви?

– Двадцатая часть будет в самый раз. – Вставил своё слово в монолог епископа Беньямин.

– Вот я и говорю, десятина, столь необходимая для строительства храмов, привозимая в Оломоуц, очень существенно поможет продвижению нашего вопроса. Присаживайся на лавку, в ногах правды нет.

Купец присел на краешек и решил обозначить один из самых щекотливых вопросов, от которого и зависила его будущая прибыль.

– Всё зависит от урбурара, он один из немногих, будет знать истинный размер …

– Ап-чхи! – Бруно чихнул, – суть просьбы понятна. Сколько потребуется времени на разведку шахт?

– Неделя, может две. Нужны горняки и охрана.

– Это понятно. А теперь, скажи мне, кого ты представляешь? На моей памяти, иудеи никогда не занимались добычей серебра, вернее, добывали, но немного другим путём.