Но великим промыслом Господним не дано че­ловеку знать грядущего.

Не дано…

…После сумрака терема яркое мартовское солн­це больно сверкнуло в глаза, Василий зажмурился, и вдруг на кремлевской звоннице ударили сразу все колокола. Им тут же ответили другие, где-то рядом, потом еще, и еще подальше, и вот уже над всей Москвой повис густой, разноголосый коло­кольный звон. И внезапно мелькнула в голове Медведева шальная, тщеславная мысль, что это в его честь, но он тут же догадался, в чем дело…

А в гридню великого князя вбежал запыхав­шийся Патрикеев и громко, восторженно объявил:

— Государь! Сын! .

Иван Васильевич радостно встрепенулся и тут же направился в палаты супруги своей, великой княгини Софьи, в девичестве греческой княжны, племянницы Константина Палеолога, последнего императора некогда могучей Византии.

Придворные бояре, князья и вельможи улыба­лись и кланялись, а сами боязливо жались к стен­кам, отступали на всякий случай подальше, опаса­ясь, не дай Бог, невольно вызвать его гнев, ибо хо­рошо знали еще одно прозвище великого князя, которое забудут потомки — ИванIII СТРОГИЙ…

А он шел длинными коридорами, миновал ши­рокие палаты, спускался и поднимался по лестни­цам большого кремлевского терема, с упоением слушал колокольный звон, и казалось ему, что в многозвучном медно-бронзовом хоре он хорошо различает голос того единственного колокола, ко­торый совсем недавно звал на вече строптивых смутьянов, а сейчас смиренно и послушно, вместе с тысячами своих покорных братьев бьет здрави­цу в честь рождения его сына…

Но вовсе не об этом, втором, сыне от второго брака думал великий князь Иван Васильевич, — он думал сейчас о судьбе своего первенца Ивана,уже нареченного его наследника, уже коронован­ного на будущее великое княжение, и в эту минуту он не мог бы даже вообразить, что вовсе не Ива­ну, а именно этому, второму, который только что увидел свет, суждено стать владельцем шапки Мо­номаха, московского престола и верным продол­жателем начатого отцом дела…

Но великим промыслом Господним не дано че­ловеку знать грядущего.

Не дано…

Глава вторая

«ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, ДОРОГОЙ ХОЗЯИН!»

Совсем недалеко от Москвы проходила граница Великого княжества Литов­ского, всего каких-то сто восемьдесят верст 1 по Калужской дороге, через Боровск, Кременск, Ме­дынь, и вот он — рубеж на Угре, — если скакать во весь опор да менять лошадей, — за неполных шесть часов управиться можно, и в последующие годы жизни Медведеву не раз так и придется мчаться, а однажды, спасаясь от погони и увозя из-под топора палача одного знатного вельможу, он проделает это расстояние и вовсе за четыре часа…

Однако все это произойдет еще не скоро, а сейчас, в середине апреля 1479 года, впервые про­делывая этот путь, Медведев ехал очень медленно, не торопясь, внимательно изучал новую дорогу и старался запомнить все, что может пригодиться впоследствии, а спокойный, размеренный шаг во­роного низкорослого, но крепкого коня вполне его устраивал.

За год до своей гибели подарил отец двенадца­тилетнему Василию жеребенка. «Сейчас он такой

_{Верста равна пятистам саженям, или 1,06 километра.}

же малыш, как ты, — сказал, — воспитаешь стара­тельно — вырастет для тебя добрым товарищем». В маленькой степной крепости дел у мальчика, растущего без матери, немного было, вот он и тратил все свое время на коня любимого — чему только его не выучил, и часто потом бывало, в опасных южных степях, где смерть прячется в ка­ждом овраге и за каждым кустом, они в такие за­сады и переделки попадали, что расскажешь ко­му — не поверят, и не раз уже спасал жизнь Васи­лию мудрый отцовский подарок; хотя самого отцавот уже шесть лет как нет в живых, и так трудно сэтим смириться, и так его не хватает, да чтоуж поделаешь — он достойно прожил свою жизньвоина, а теперь Василий совсем один остался навсем белом свете, и сам за себя стоять нынче дол­жен,и дело свое мужское, воинское, исполнять счестью…

В тот год весна пришла рано, и теплые днина­ступили сразу после мартовских заморозков. Все­готри дня неторопливого пути с отдыхом ино­чевками понадобились Медведеву, чтобы достичьМедыни, откуда до его новых владений оставалосьуже совсем рукой подать, и чем ближе подъезжалон к литовскому рубежу, тем меньше встречалосьна дороге путников, мирные селения принималивсе более воинственный вид, — из небольшихбойниц в прочных деревянных частоколах выгля­дывали, поблескивая на солнце, гладкие стволыпищалей, а недалеко от Медыни он миновалобуг­ленные развалины, где, вспугивая стаи ворон, вы­лиодичавшие псы, да чуть поодаль, на холме,светлела горстка еще не успевших почернеть отвремени могильных крестов.

В Медынь Василий прибыл к середине третьегодня и решил было заночевать на здешнем постоялом дворе, чтобы завтра с утра выехать и еще до полудня быть дома, однако, прикинув, что до гра­ниц его владений осталось всего каких-то три­дцать верст, передумал, тем более что постоялый двор более походил на разбойничий притон, чем на уютное тихое место, где можно спокойно про­вести ночь.

Не успел Медведев войти, как наглый бродяга подозрительного вида (молодой, тело крепкое, одет в слишком нарочитые лохмотья) стал при­ставать с расспросами: кто он, мол, таков, откуда, да куда путь держит, давно ли в этих краях и не. собирается ли часом за рубеж. Василию это не понравилось, и он коротко, но ясно (молчаливым пинком) объяснил, что не расположен к беседе. Бродяга сверкнул глазами, но задираться не стал и правильно сделал, потому что Медведев сразу уви­дел, что здесь лишь два человека, которые могут представлять опасность, ас двумя он шутя бы справился. Кроме того, было ясно, что этот бродя­га вместе со своим оборванцем-товарищем, кото­рый сидел в темном углу, прикрывая лицо, и точ­но так же походил на ряженого, ожидали вовсе не Медведева, и, наверно, было у них какое-то свое дело, ход которого они не хотели нарушать не­предвиденными стычками с неизвестным исхо­дом, а потому оба предпочли отступить в темноту и оттуда еще некоторое время внимательно на­блюдали за Медведевым, который, казалось, не об­ращал на них никакого внимания, хотя и не упус­кал обоих из виду в продолжение всего обеда.

Как часто впоследствии Медведев, вспоминая во всех подробностях этот момент, корил себя за то, что не придал должного значения подозри­тельным бродягам! Быть может, тогда много дур­ного не случилось бы, десятки людей остались живы и все-все пошло бы совсем по-другому. Но не было ему тогда никакого тайного знака свыше, не было озарения, не было решительно ничего, что предсказало бы, как важнейшие собы­тия его грядущей жизни окажутся связанными с этим мелким и незаметным будничным происше­ствием.

Редко, очень редко рождаются люди, которым Господь позволяет разглядеть некоторые образы будущего, и то эти образы обычно неясны и мно­гозначны.

Но обычному человеку не дано такой привиле­гии. Не дано…

Пообедал Василий не спеша и основательно, проследил за тем, чтобы Малыш был накормлен хорошим овсом, щедро расплатился с хозяином остатками жалованья, полученного от сотника Ду­бины при расчете с войском, оставив себе на чер­ный день лишь золотой, пожалованный на проща­нье великим князем («А это тебе, Василий, для развода, береги и приумножь этот золотой в ты­сячу крат, дабы семья и потомки твои жили в дос­татке!»), и, не обращая внимания на любопытные взгляды обитателей постоялого двора, отправился в дальнейший путь.

Все, что он до сих пор увидел, вовсе его не уди­вило, — в сущности, южные рубежи на Дону и Ди­кое поле, где прошли его детство и юность, нахо­дились отсюда не так уж далеко, — чуть дальше, чем Москва, только южнее> а люди, нравы и обы­чаи, должно быть, на всех рубежах схожи, тем бо­лее что этот западный рубеж — прямое продолже­ние южного, с той разницей, что там — дикие ко­чевники — татары, а здесь как-никак братья по крови, литвины, того же языка, и в большинстве той же веры, так что наверняка все будет легче и проще.