Он помолчал, потом тихо, но выразительно до­бавил:

— Теперь нам нужен Запад.

Брови Медведева едва заметно дрогнули, и тут великий князь, резко повернувшись, стал горячо и быстро задавать ему вопросы — один за другим, — почти не дожидаясь и не слушая ответов-

— Скажи, Василий, ты знаешь, какие земли со­ставляют основную часть Великого Литовского княжества?

— Русские, государь.

— А язык, который считается в том княжестве державным и коим говорит три четверти его жи­телей — какой это язык, Василий?

— Русский, государь.

— А может, ты мне скажешь, какую веру испо­ведует большинство подданных этого княжества?

— Православную, государь.

— Верно, Василий, все верно… Вот я Божьей милостью именуюсь: Великий князь Московский и Русский. А помнишь, как звучит полный титул

короля Казимира IV?

— Да, государь. Король польский, великий князь Литовский и русский.

— Вот видишь, Василий, — «и русский»».

В голосе великого князя прозвучала глубокая и, казалось, искренняя горечь. Теперь он заговорил медленно и печально, будто на похоронах;

— Одна земля, один язык, одна вера, и два ве­ликих князя. Хорошо ли это?

Медведев молчал.

Колокол медленно и осторожно начали подни­мать на звонницу.

Великий князь некоторое время наблюдал за неторопливым, плавным движением колокола вверх, потом вздохнул и решительно повернулся к Медведеву:

— Ты вырос на рубеже, и его обычаи тебе хо­рошо известны. Я посылаю тебя на другой рубеж.Самый западный. Твои земли вдаются клином в земли Великого княжества Литовского, а рубежом служит река Угра. Твои соседи на том берегу —князья Вельские и их люди. Не скрою — будет трудно. Каждый день там полыхает пламя пору­бежной войны — войны необъявленной, но жес­токой и беспощадной, как все войны. Земля, кото­рой я тебя жалую, прошлой осенью лишилась хозяина. Он поссорился с кем-то на той стороне, и вот — ты знаешь, как это бывает — наследников не осталось. Теперь это будет твоя отчина. Наде­юсь, ты не допустишь, чтоб тебя постигла участь прежнего владельца. А когда окажешься на месте, помни главное — за Угрой тоже русская земля и русские люди. И если они служат королю Казими­ру… то это лишь по их неразумению и не более…

Великий князь помолчал, наблюдая, как подня­тый колокол втаскивают под арку звонницы, за­тем продолжал, будто беседуя сам с собой:

— Я ведь не могу пойти на Казимира войной,чтобы огнем и мечом вернуть наши земли… Я го­ворю «вернуть», ибо эти земли испокон веков бы­ ли русскими… И даже не потому, что, оттянув вой­ско к западу, я обнажу южные рубежи… Не потому.Просто это снова означало бы усобицу — отец на сына, брат на брата смерть и разорение… Бог не простит мне этого. Нет-нет… Я же в молитвах мо­их уповаю на великую мудрость Всевышнего…

Убежден, что Господь наш всемилостивый вразу­мит заблудших и они вскоре сами поймут, где и с кем им надлежит быть. А если рядом с ними в трудную минуту выбора окажется добрый чело­век, который поможет мудрым советом…

Колокол укрепили на звоннице и решили про­верить — звук одинокого удара повис на миг в воздухе и растаял в весеннем небе.

Великий князь будто очнулся от размышлений.

— О чем это я? Ах, да…

Он быстро направился в темный угол гридни и вернулся с маленькой, туго свернутой трубкой се­рого пергамента.

—Это послание ты передашь своему соседу за Угрой князю Федору Ивановичу Вельскому. Но за­помни — только наедине и в собственные руки.

Письмо тайное и важное, потому храни его так, чтобы никто не смог увидеть и прочесть в случае, если тебя пленят, ранят или даже убьют. Ну, а ко­гда останешься с Вельским наедине, сделай так, чтобы он при тебе письмо прочел, затем возьми обратно и уничтожь сразу, чтобы никаких следов от него не осталось! Я не желаю, чтобы кто-то ко­гда-нибудь мог сказать, будто я тайно пересылал­ся с литовскими князьями.

—  Я понял, государь. Все будет исполнено точ­но, — сказал Медведев с поклоном, и ничего не отразилось на его лице, будто он выслушивал и исполнял такие поручения ежедневно.

—  Дай-то Бог! А теперь — главное. Если Бель­ский даст ответ сразу — привезешь немедля. Если нет… Подождешь, пока даст. Раньше или позже, но он должен ответить. ДОЛЖЕН, слышишь! Дело это может оказаться непростым, потому даю тебе сро­ку на его исполнение… ну, скажем, полгода. Жду тебя с ответом Бельского в начале октября.

Великий князь протянул письмо и пристально наблюдал за тем, как Василий Медведев спокло­ном принял послание, деловито проверил,цела ли маленькая красная печать с великокняжеским гербом, осторожно вложил ее внутрь пергамент­ной трубки и, расстегнув кафтан, аккуратно спря­тал свиток где-то на груди.

Похоже, он не понимает, что его ждет. Темхуже для него. Лучший кремлевский дьяк незрякорпел над этим письмам целую неделю. Оно таксоставлено, что, если даже и попадет в чужиеруки, ничего особо худого не случится… ДворянинМедведев умрет, а дело чуток задержится.Нестрашно. Пошлем другого. Лучше действоватьмедленно и осторожно, но наверняка. Во всехслучаях виноват будет Иван Юрьевич… Нехорошо, братец, ох, нехорошо — не сумел ты, милый,найти нужного человека… А таких, как этот Медведев, мы отыщем в Московском княжестве тысячи…

И в этот миг на пороге появился Патрикеев. (Всегда ведь знает, когда надо появиться, — неу­жто подслушивает?) В руках он держал поднос, на котором лежали золотой крест и грамота, с кругляшком чистого воска на длинных шелковых шнурках. Великий князь взял грамоту, подошел к столу, аккуратно вывел подпись, оттиснул на мяг­ком воске личную печать — изображение святого Георгия, пронзающего копьем змия, — величест­венным шагом направился к Медведеву и, не глядя в грамоту, привычной скороговоркой произнес заученный с детства текст пожалования:

— Я, Иван Васильевич, Божьей милостью Вели­кий князь Владимирский и Московский, и Новго­родский, и Тверской, и Югорский, и Пермский, и Болгарский и всея Руси, данной грамотой, льгот­ной, заповедной и несудимой1 , жалую холопа и слугу своего Василия Иванова сына Медведева и всех потомков его дворянским званием, а в корм­ление даю ему отчину — имение Березки, что, на берегу Угры, с пашенными землями и сеножатья-ми, с реками и озерами, с бобровыми гонами и ловами, с борами, лесами, рощами и дубравами, с мельницами и ставами, с людьми тяглыми, данни­ками и слободичами, что намоле сидят. А дабы ук­репить волю мою и силу в местах порубежных,

_{'Льготная грамота — освобождающая на определенный срок от уплаты податей и повинностей, «заповедная» — запрещающая государевым гонцам, послам и прочим" лицам приезжать и ночевать в данном имении, а также требовать себе кормов, проводников и подвод, и «несудимая» — дающая право судить на своей земле подданных, а самому быть подсудным только великому князю}.

где власть великокняжеская не близко, даю ему право пять лет дани в казну не возить и самому в своей земле порядок держать: людей и слуг в пре­делах имений своих по личному усмотрению — казнить и жаловать. Твори в отчине своей суд че­стный и правый, согласно законам моим и воле Господа нашего, а мне служи не за грош, а за со­весть — верой и правдой!

Патрикеев протянул поднос с большим золо­тым крестом, и Василий Медведев опустился на одно колено.

— Тебе, матушка, земля русская, и тебе, батюш­ка, государь мой Иван Васильевич, служить буду словом и делом, верой и правдой, не щадя здоро­вья и живота своего, до последнего вздоха, до по­следней кровинки. Чести отчизны моей, княжест­ва Московского, не уроню нигде ни чином, ни помыслом, а силу державную и власть великокня­жескую укреплять буду везде и всегда, да детям и внукам своим так же накажу. На том и целую этот крест.

Новый дворянин московский Василий Медве­дев почтительно прикоснулся к холодному глад­кому золоту, до блеска отполированное! несмет­ным числом подобных прикосновений,, и в эту минуту, взволнованный нежданным поворотом судьбы: еще вчера — простой безвестный воин, а нынче — дворянин великого князя, исполнитель дела державной важности, — он вовсе не думал, не гадал, как часто потом будет вспоминать эту так складно сказавшуюся и столь тяжкую для ис­полнения клятву…