Картымазов, не дослушав, резко повернулся и направился на задний двор. Медведев и Анница поспешили за ним.

В центре широкого огороженного луга, примы­кавшего к лесу, бешено вертелся, то вставая на ды­бы, то подкидывая круп, небольшой дикий лесной конь тарпан, которых в те времена еще много во­дилось в европейских лесах, а на его неоседлан­ной спине, плотно обхватив бока коня сильны­ми ногами, крепко сидел Филипп, голый по пояс,с грудью, перевязанной серым домотканым хол­стом.

— Ги-и-и! И-эх-ха! Йо-о-о-о! — в неистовом азарте кричал он, затягивая узду все туже, и ловко хлестал коня плетью через оба плеча.

Еще несколько бросков, и выбившийся из сил тарпан присмирел.

Тогда Филипп помчался по лугу, то набирая скорость, то резко осаживая коня, то разворачи­вая его, то заставляя гарцевать на задних копытах.

— Филипп! — позвал Картымазов.

Филипп оглянулся и, увидев вдали три фигурки, поднял коня на дыбы.

— Йо-ro-o-o-o! Йэх-ха-а-а! — радостно заревел он во всю силу, могучих легких и развернулся.

Василий стоял между Картымазовым и Анни-цей, уперев руки в бока, и, широко улыбаясь, лю­бовался всадником.

Тарпан мчался прямо на них.

Когда оставалось каких-то десять шагов, Фи­липп на всем скаку легко спрыгнул с коня, упер­шись левой рукой в спину тарпана, а правой на лету с такой силой шлепнул его по крупу, что конь, присев, едва не упал и, сразу изменив на­ правление бега, помчался назад, а Филипп оказал­ся прямо перед Василием, широко раскинув руки,но еще в воздухе, во время своего лихого прыжка,он восторженно заорал:

— Чтоб мне с коня упасть, если это не Медведев!

— Леший меня раздери, если ты не прав! —в тон ему ответил Василий и утонул в могучих объятиях.

Через полчаса Картымазов, Медведев, князь Анд­рей и Филипп сидели за большим накрытым к ужи­ну столом в просторной горнице дома Бартеневых.

Хотя и по русскому и по литвинскому обычаю этикет, за исключением некоторых случаев, по­зволял женщинам сидеть за столом вместе с муж­чинами, Анница, вежливо извинившись, сослалась на необходимость присматривать за кухонными делами, и мужчины остались одни, если не счи­тать дворовых девушек, которые незаметно про­скальзывали в горницу, чтобы подать очередное блюдо или сменить посуду, и так же бесшумно ис­чезали.

—   Это глупое ребячество, Филипп, — корил

Картымазов Бартенева. — Ты видишь, у тебя снова открылась рана.

—   Пустяки, Лукич, — беззаботно отмахнулся Филипп. — Рана открылась — прекрасно! Я прямо чувствую, как из меня вытекает вся дурная кровь и возвращаются силы! Клянусь тарпаном, я сейчас в сто раз здоровее, чем когда меня заставляли ле­жать!

—   Ну, дай-то Бог! — Картымазов поднялся с глиняным кубком меда в руке. — Друзья, позволь­те поделиться с вами чувством, которое не поки­дает меня уже несколько дней. Много лет мы здесь жили самой обычной жизнью. Рубеж, как ру­беж, здесь смешано все. Радость и горе. Вчера смерть и поминки, завтра свадьба и застолье. Буд­нично, однообразно и неизменно. И давно ничего не менялось. Но вот появился здесь этот совсем юный человек,: Василий Медведев, и как только я увидел его — сразу понял: былое минуло. Точно:прошло три дня, и все изменилось. Я не могу твердо сказать, лучше нынче станет или хуже, но я точно знаю — теперь все будет иначе. И от это­го чувства по моей душе пробегает знакомый хо­лодок предвкушения борьбы и победы… И я сразу чувствую себя на двадцать лет моложе, а жизнь уже не кажется мрачной и беспросветной, не­смотря на огромное мое нынешнее горе. А потом появился сын старого друга — князь Андрей, и долгие беседы с ним и с Филиппом, которого я знаю с пеленок и который как сын мне, еще боль­ше утешили мою душу — до тех пор, пока живут на земле такие люди, — не все еще потеряно! И вдруг понял я — это непростая встреча! Какое-то таинственное и непостижимое чувство подсказы­вает мне, что не раз еще соберемся мы вот так все вместе и что открывается для нас сейчас новая страница нашей жизни… Давайте же выпьем за то, чтобы она была писана яркими красками!

Все встали и подняли тяжелые кубки с медом.

— Ничего в жизни не бывает случайно, любил говорить мой отец, и я уже не раз убеждался, как это верно. — Василий оглядел всех. — А что до на­шей встречи — поверьте, я чувствую то же самое!

Филипп так растрогался, что даже глаза у него повлажнели:

— Я тоже.

 — И я, — негромко и серьезно сказал Андрей, как произносят в конце молитвы «Аминь!».

Все выпили до дна и дружно разбили кубки вдребезги.

Испуганные грохотом девушки заглянули в дверь и прибежали с вениками подметать доща­тый пол.

А еще через час веселые и захмелевшие, каки­ми становятся люди после пятого кубка крепкого меда, они говорили наперебой каждый о том, что его больше всего увлекает.

— …Нет, ты представь себе, Вася, — помесь ди­кого лесного тарпана со степным татарским ко­нем! Клянусь, я выведу эту породу! Ты только во­образи, какие у нее будут свойства!

— Очень любишь лошадей, я вижу, — улыбался Медведев.

— Еще бы! Так же, как Лукич своих собак, но псы — это что? Это так — игрушка, а вот ко-о-онь…

— Ну, почему же, — обиженно вмешался Картымазов, — я ничего не имею против коней, и ты сам знаешь, какая у меня конюшня… была до по­следнего времени… Но насчет собак — ты не прав!

Это не игрушка — не-е-ет… Добрый пес это…

— Да в этом мире нет ничего прекраснее лоша­дей, — горячо уверял Филипп. — Кто видел, как они на воле стадом несутся по степи?! Спины —волнами, глухой рокот кругом, будто сама земля гудит и пыль облаком стелется. Й-э-эх-ха!

— Да уж чего-чего, а это я как раз видел, — со­гласился Медведев, — все мое детство в степях прошло…

— А тарпаны?! — продолжал восхищаться Фи­липп. — Это еще лучше! Это только у нас есть,больше, говорят, —. нигде в мире! Нет, ты поду­май —- надо же такое чудо: лошади — в лесах! Се­рые, как пепел, черная полоса по хребту, мышцыиграют, шкура блестит, как маслом натертая! Эх,здорово! Ты знаешь, как они между деревьями ви­ляют, если ты в лесу на тарпане — никто с тобой не потягается — ты царь!

— Наверно, мой Малыш — помесь с тарпа­ном, — потому что он в лесу чувствует себя как дома.

— Вполне вероятно! Естественным путем тоже новые породы появляются! Покажешь коня — я тебе сразу скажу! Ну, а ты-то сам, ты кого лю­бишь?

— Да я… — смутился Медведев. — Я вообще-то…

— Лешего он любит, — вставил Картымазов,прерывая беседу е Андреем, — не слыхал разве? Часто поминает!

Медведев смутился еще больше.

— Да нет, понимаете, ж вырос в степи и леса до восьми лет в глаза не видал. А матушка мне все сказки рассказывала, и там: как только лес — так сразу леший! Так вот, когда я впервые в жизни по­ехал с отцом и другими казаками в лес за деревом для засеки, я все озирался по сторонам, ожидая,когда же он наконец появится и как будет выгля­деть… И когда позже я уже много раз бывал в лесу,научился бесшумно ходить по нему, распознавать следы, ночевал там не раз в одиночестве, но нико­

гда не встретил никакого лешего, я был очень раз­очарован. Й тогда в мою юную голову пришла мысль, что раз лешего нет, им можно клясться со­ вершенно безнаказанно — и вот я стал говорить:леший меня раздери, если, мол, то — не то. И ни­чем не рискую, поскольку если даже то окажется не тем — никто меня вроде и не раздерет…

— Хитер ты, однако, Василий, — рассмеялся Картымазов, — но все же не забывай, что ле­ший — сила нечистая, и хоть его не видно, да вдруг есть?!

— Да уж меня много раз наказывал наш боевой батюшка поп Микула. Это было очень смешно: как услышит от меня про лешего, тут же басом: «А ну, Васюк Медведев — сто раз «Отче наш» на коле­нях — понял?! А еще раз услышу.— выгоню из храма к чертовой матери! Тьфу ты, прости меня,Господи, грешного, ей-богу, не виноват, с языка сорвалось!»

— Андрей, а у тебя есть что-нибудь в этом ро­де? — спросил Филипп, когда умолк смех после медведевского рассказа.