— Ты мне здорово помог, Гарри, — тихо ответил он. Иногда он начинал говорить так тихо, что приходилось напрягаться, чтобы расслышать его слова. Это давало ему некоторое преимущество. — С того момента, как мы встретились, все, что ты мне советовал, было по существу. «Помни — ты разговариваешь с кем-то одним, — учил меня ты. — Если тебе хорошо, то и ему будет хорошо». Возможно, для тебя все это не слишком много значило, но мне ты помог пробиться. Ты помог мне запустить процесс. Я бы не справился без тебя, и я тебе благодарен. Поэтому я не злюсь на тебя за вопрос, который — возможно, ты с этим согласишься — прозвучал бы довольно грубо даже в устах моей матери или священника.

— Ты занимался любовью с гримершей, Эймон?

— Нет, Гарри. Я не занимался любовью с гримершей.

— Правда?

— Это правда. Я не занимался любовью с гримершей.

— Хорошо. Это все, что меня интересовало.

— Я трахнул гримершу.

— Ты считаешь, это большая разница?

Огромная разница. Это не было началом осмысленных отношений. Это была кульминация чего-то абсолютно бессмысленного, вот что мне во всем этом понравилось. Кармен — кстати, так зовут гримершу, Гарри, ее имя Кармен — сейчас, возможно, немножко расстроена, что это больше не повторится, но я сильно подозреваю, что и ей вовсем этом понравилось то же самое. То, что все было так спонтанно, грубовато и только на одну ночь. Иногда женщина хочет, чтобы с ней занимались любовью. А иногда она хочет, чтобы ее просто трахнули. Они точно такие же, как мы, Гарри. В этом главный секрет. Они точно такие же.

— Что же мне раньше никто об этом не сказал? Моя жизнь стала бы значительно проще.

— Мне сейчас поступает много предложений, Гарри. И далеко не все касаются рекламы пива. Кармен — милая девушка. Я буду уважительно обращаться с ней. Я буду с ней дружелюбен. Но она хотела того же, что и я, и она это получила. Ей нечего больше от меня ждать. И когда она возьмет себя в руки, она это поймет.

— Ты не первый красавчик, в которого влюбляются только из-за того, что его рожу раз в неделю показывают по телевизору. Только не надо тащить свои личные проблемы сюда, в студию, ладно?

— Хорошо, Гарри, — мягко сказал он. — Мне жаль, что это привело к вредным последствиям для шоу, действительно жаль. И я понимаю, что ты мой исполнительный продюсер и ты здесь именно затем, чтобы говорить мне такие вещи. Но я мужчина, ясно?

— Да что ты? Правда? Это очень похоже на какой-то старый блюз. Я мужчина! Боже, ну и наглец же ты! Ты скоро начнешь рекламировать крем после бритья.

Я мужчина, Гарри. И причина, по которой я здесь, — то, что я хочу заронить свое семя везде, где только возможно. Мы все здесь поэтому. Так поступают мужчины.

— Чепуха, — сказал я. — Так поступают сопливые мальчишки.

Но позже, когда я глядел, как он уходит из студии с самой симпатичной редакторшей, я подумал: а почему бы и нет?

Почему бы нам не сеять свое семя везде, где только возможно? Зачем его беречь? И что такого уж замечательного в одиноком цветочном горшке, который я так фанатично культивирую?

Внезапно появились всяческие правила.

Мне было разрешено оставаться на ночь в маленькой квартирке Сид на последнем этаже, но к тому моменту, когда Пегги просыпалась, я должен был уже уйти. Сид нравилось, что я приходил после того, как Пегги ложилась, и она была счастлива, что я спал с ней вместе на старой латунной кровати под плакатом «Унесенные ветром» в рамке. Но я должен был уйти до того, как наступит утро.

На самом деле правил появилось немного. Только одно это и было. Но мне почему-то казалось, что их слишком много.

— Может быть, позже будет по-другому, — успокоила меня Сид. — Если мы сами решим, — ну, ты понимаешь, — чтобы это развивалось дальше. Если мы захотим взять на себя более серьезные обязательства.

Но когда я переставал смотреть в ее широко поставленные карие глаза, и она выключала свет, мне попсе не хотелось брать на себя серьезных обязательств. Честно говоря, мне хотелось чего-то значительно более простого.

Я хотел спать в объятиях любимой женщины, чтобы меня не будили и не говорили, что пора уходить домой. Я хотел, чтобы у нас были отношения, в которых не нужно помнить о правилах. Но больше всего я хотел, чтобы моя жизнь текла как раньше — до того, как все разбилось вдребезги.

Я еще спал и видел сны, когда почувствовал поцелуй Сид на своих губах.

— Гарри, — прошептала она. — Прости, но уже пора.

На улице было еще темно, однако голуби уже вовсю скакали по крыше у нас над головой — верный знак, что пора надевать портки и убираться, пока солнце не взошло.

— Все тщательно продумано, да? — вздохнул я, отворачиваясь от нее и вылезая из кровати.

— Мне бы очень хотелось, чтобы ты мог остаться, Гарри. Правда.

— Так когда вы разошлись с отцом Пегги? Три года назад? Больше? И скольких мужчин ты за это время с ней познакомила?

— Ты первый, — тихо сказала она, и мне стало интересно, правда это или нет.

— Я просто не понимаю, что плохого в том, что она увидит, как я поглощаю на завтрак кукурузные хлопья. Господи, этот ребенок видит меня каждый день!

— Мы это уже обсуждали, — решительно произнесла Сид в темноте. — Она ничего не поймет, если увидит тебя здесь утром. Пожалуйста, постарайся понять. Это же ей пять лет. А не тебе.

— Я ей нравлюсь. Она нравится мне. Мы с ней всегда ладим.

— Вот поэтому-то тебе и нужно сейчас уйти. Я не хочу, чтобы для Пегги ты был дядей Гарри, ясно? Я хочу, чтобы ты был чем-то большим. Или чем-то меньшим. Но ты не будешь дядей. Она заслуживает лучшего. И ты тоже.

— Хорошо, — ответил я. — Просто замечательно.

— Жаль, что ты этого не понимаешь, — сказала Сид, скорее разозлившись, чем расстроившись. — Тебе надо бы понимать, что я просто пытаюсь защитить ее и сделать так, как для нее лучше. У тебя самого есть ребенок. Ты знаешь, что это такое. Уж кто-кто, а ты должен бы это понимать.

Она была права.

Жаль, что до меня это никак не доходило.

Впервые в жизни я начал догадываться, почему мужчины моего возраста встречаются с молоденькими женщинами.

Раньше для меня это оставалось загадкой. У тридцатилетних женщин тела все еще упруги, но с ними уже можно разговаривать. Они все еще молоды, но они уже что-то видели в жизни. Возможно, многое из того, что видел и ты сам.

Почему мужчина готов променять равную ему женщину на какую-то девчонку с проколотым пупком, для которой свидание означает тусовку в ночном клубе и полтаблетки какой-нибудь дряни, которую выдают за настоящий экстази?

Если ты можешь встречаться с человеком, читавшим те же книжки, что и ты, смотревшим те же телепрограммы, любившим туже самую музыку, зачем тебе юная красотка, абсолютно не разделяющая твоих интересов и вкусов?

Но теперь до меня дошло. Я понял, в чем тут прелесть.

Мужчины моего возраста предпочитают женщин помоложе, потому что женщины помоложе меньше страдали.

У женщин помоложе сердце реже бывает разбито из-за распавшей семьи, бракоразводного процесса, из-за ребенка, которому не хватает отца. Они не испытали всех тех разочарований, которые тридцатилетние женщины — и мужчины тоже, не стоит забывать о мужчинах! — таскают с собой, как тяжкое бремя.

Среди женщин помоложе значительно реже встречаются такие, чью жизнь уже успел испоганить какой-нибудь мужчина.

Тридцатилетние и сорокалетние мужчины встречаются с молоденькими женщинами не из-за их гибких тел и проколотых языков. Это вранье.

Они встречаются с ними для того, чтобы самим успеть испоганить им жизнь.

Хайди была няней из Мюнхена.

Ну, если точней, то не совсем из Мюнхена — из Аугсбурга. И не совсем няней.

Няня — это человек, который профессионально заботится о ребенке и постоянно занимается тем, что ухаживает за маленькими мальчиками и девочками. Хайди была девятнадцатилетней девушкой, впервые уехавшей от своих родителей. Всего один перелет на самолете компании «Люфтганза» отделял ее от собственной детской, набитой мягкими игрушками, и от мамы, стирающей ее белье. Она имела об уходе за ребенком примерно такое же представление, как я — о теоретической физике.