Но разгоревшийся огонь гаснуть не собирался. Он весело полыхал, используя для своей подпитки самое доступное топливо – меня.

– Отсеки его! Слышишь? – кажется, меня начали трясти за плечи. Но никакой пользы окромя вреда от этого не получилось. Только ледяные зеркала, в которых отражалась реальность, окончательно потрескались и разлетелись мелкими осколками. А потом один из них вонзился мне под рёбра, разом выбив из лёгких весь воздух. Больно…

– Дыши сейчас же! Дыши, дура!

Нет, я конечно особым умом не блещу, но зачем обзываться-то? Дышать ей, видите ли. Сама бы попробовала вдохнуть, когда на тебе лежит каменная плита. Да-да, та самая. А на ней – костёр. Горит. И плита от этого костра всё раскаляется. И вот она уже такая горячая, что не выдерживает температуры и начинает плавиться. Края оплывают, обнимая меня, и душат. Жарко. Интересно, а эльфы, печёные в собственном соку – это вкусно? Хотя, откуда во мне соки?

– Карэсто ано! Дыши, бесы тебя дери!

Плита исчезает и на меня сыплются тончайшие лезвия, каждое из которых пробивает насквозь. Я уже не чувствую боли, просто знаю, что она есть. Одно из лезвий перерезает горящий фитиль у самого основания, но слишком поздно. Огонь уже перекинулся на меня, и теперь пьёт силы напрямую. Да и сколько их там осталось, этих сил… Я горю вся, целиком. Я сама – ревущее пламя. Я огненными лепестками взмываю ввысь, рассыпаюсь искрами по чёрному небосводу, колеблюсь на ветру, и горю, горю, горю. У огня нет глаз, и я ничего не вижу, да это и не обязательно. Вокруг ничего нет, только раскалённый воздух и тьма. А огонь не светит, он только горит. Горит всё слабее, значит терпеть осталось совсем недолго. Интересно, я после смерти Флая увижу? Или у нас, как у представителей разных миров и религий, загробная жизнь тоже будет разная?

– Открой рот! Так, хорошо. Терпи, детка, недолго осталось. Сейчас всё кончится. Терпи, маленькая. Вот так, вот и умница…

Нет, ну она бы уже определилась, дура я или умница. А то двусмысленно как-то получается.

В рот мне тем временем тоже сыплются лезвия. Они режут язык, гортань… Есть ли у пламени гортань?

– Глотай. Ну пожалуйста, проглоти хоть немножко!

Ладно, если вы так просите… Всё равно умирать, так что мне не сложно. Знать бы ещё, как это сделать. Ведь мышц у пламени тоже нет. Ну и не надо, без них обойдусь…

…Ох, а я ведь думала, что больнее уже не будет! Однако меня так тряхнуло, что из глаз брызнули слёзы.

Стоп, так у меня всё-таки есть глаза? Это радует. Точнее, радовало бы, не будь я так занята попытками пережить эту дикую боль и не заорать.

– Терпи, маленькая, терпи… Продержись ещё немножко. Ну пожалуйста, солнышко моё.

О, теперь ещё и солнышко! Я уже начала сомневаться, кто из нас бредит, я или эта непонятная женщина.

– Маленькая моя…

А это ещё что? Она что, ревёт что ли? Из-за меня? И бормочет опять на каком-то своём языке. Пойди пойми, к чему это всё.

– Девочка моя, не умирай!

– Да не орите вы, и без того голова трещит, – И как я умудрилась выговорить такую длинную фразу? Как я вообще смогла выдавить из себя хоть что-то членораздельное? Наверное, это то самое временное просветление, после которого дороги назад уже нет. Или продолжение бреда. Разве можно говорить со сгоревшими лёгкими?

Нет, наверное, не бред. Иначе с чего бы она тогда опять начала трясти меня за плечи. Уй, как же больно-то…

– Ты пришла в себя!

– И не уходила.

Кажется, я заявила это слишком самоуверенно.

И тут же ушла. Из себя. Ненадолго.

Первое, что я почувствовала, очнувшись – уютное, почти домашнее тепло. На какое-то мгновение мне даже показалось, что всё, начиная с того момента, как я заснула в обнимку с сумкой, было дурным бредом насквозь промёрзшего организма. Бред, причём, получился весьма болезненный: голова до сих пор трещала, а уши – горели.

Я с трудом разлепила глаза и огляделась. Все лужи и дождевые потёки уже высохли, и совершенно сухую Пещеру сквозь отверстие входа освещало яркое рассветное солнце. Быстро же здесь всё изменилось всего за пару часов. Или… Я мысленно соориентировалась по сторонам света. Так и есть, солнце-то не расветное, а закатное. Значит, я целый день провалялась. Кошмар какой!

– Ты лежи, маленькая, лежи, – Стоило пошевелиться, как в поле моего зрения немедленно возникла сестра Анелла. Для разнообразия – без капюшона. Впрочем, свою оплошность она обнаружила довольно быстро, и сразу же попыталась прикрыть лицо распущенными волосами. Интересно, она действительно меня дурой считает? Или думает, что так хорошо замаскировалась?

Кстати, Глюк же тоже её узнал. И она его. И если эта безуспешно шифрующаяся дамочка что-нибудь с ним сделала…

– Где он?

– Кто?

– Мой ворон.

– Гил? Да вон он, спит, как всегда. Не волнуйся, всё с ним в порядке. Лучше скажи, как ты себя чувствуешь?

– Вам-то какая разница?

– Мне… мне… – густая копна чёрных волос нерешительно шевельнулась. – Понимаешь, так получилось, что мне это очень важно. Наверное, стоит тебе объяснить, да?

Да, вот мне сейчас с больной головой только объяснения выслушивать! Итак уже почти всё поняла. И как только раньше не догадалась? Пещера что ли на мои мозги так благотворно влияет? Вполне возможно, между прочим. И не только на мои. Кажется, если бы не здешняя магия, то фиг бы я в прошлый раз развела Хозяина на откровенности об убийстве Аллены. Жаль, не видела его лица, когда он обнаружил свою жёнушку живой и невредимой. Уж его-то этот дурацкий капюшон точно не смутил!

– Рассказывайте, чего уж там. Только с начала.

– Понимаешь, когда Муллен после твоего отъезда нашёл записку…

– Я же просила с начала!

– Ладно, – женщина замялась. – Когда я увидела тебя в академии…

– С самого начала, сестра Анелла. С того моемента, как вы умерли, воскресли и начали писать своё имя задом наперёд.

– Догадалась? – В вопросе послышалось явное облегчение. А ведь она боялась этого разговора, очень боялась. Хотела рассказать, но не знала, как я отреагирую. А что я? Мне тоже было неловко. Приходилось постоянно напоминать себе, что всё происходящее – правда. И если в неё местами сложно поверить, то только потому, что я чего-то не знаю. Чего-то очень важного. – Сама догадалась?

– Кое в чём люди помогли. Слишком часто рассказывали, как я на вас похожа. А нянюшка ваша, которая призрак, уверяла, что вы живы. А ещё Тьяра кольцо ваше видела. Сначала на вас, потом на портрете. Зря вы его не сняли, уж больно приметное.

– Не могу я его снять, это же символ! Регалия нашего правящего дома.

– Ладно, тогда начинайте с правящего дома, потому что об этом я тоже не совсем в курсе. Только, если можно, покороче и без лишних лирических отступлений, а то голова раскалывается.

– Очень больно? – на мой лоб легла прохладная ладонь. Как ни странно, стало легче, но я всё равно поспешила стряхнуть руку женщины. Ещё наколдует что-нибудь, замешанное на тактильном контакте, и забуду я все свои умные мысли. Или даже саму себя забуду.

– Вы разговор-то в сторону не уводите.

– Постараюсь. Значит, с самого начала… Родилась я в Альсоро. Это такой остров чуть севернее эльфийской половины Предонии. Он не очень большой, если сравнивать с другими странами. У нас даже город нормальный всего один – он же столица. И, естественно, именно там живёт правящая династия. То есть жила… Сейчас всех её членов можно по пальцам одной руки пересчитать.

Так сложилось, что на троне Альсоро может сидеть только тот, кто обладает магической силой. Другое дело, что магические способности в нашем роду далеко не редкость, но всё же бывают исключения. Из-за этих исключений власть в королевской семье иногда передаётся не только по прямой, но и совершенно невероятными зигзагами. И когда возникают эти зигзаги, то наибольшее значение имеет не старшинство претендента на престол, не пол, не заслуги перед отечеством, а именно магическая сила. Существует огромный свод правил, который регламентирует все эти вопросы, но я, признаться, никогда им не интересовалась. А, как выяснилось, надо было бы.