— Нет, — ответил Головнин. — Скорее я потоплю свой шлюп, чем приму позор для флага моего отечества!

— Я вас понимаю, — сказал Корбет. — Может быть, я поступил бы так же на вашем месте. Выпьемте еще.

Когда выпили еще по бокалу вина, Корбет сказал:

— Но, может быть, мы здесь найдем кого-нибудь, кто знает русский язык. Дайте мне инструкцию о цели вашего плавания; если этот документ подтвердит ваши слова, а кроме того, в нем не окажется никаких других, клонящихся ко вреду Англии предписаний, а лишь открытие новых земель, то, может быть, я собственной властью разрешу вам уйти.

— Меня премного удивляет ваше требование, дорогой мистер Корбет, — отвечал Головнин. — Всякому офицеру должно быть известно, сколь секретны предписания, даваемые начальникам экспедиций, посылаемых для открытия новых земель. Содержание таких документов не разрешается сообщать даже собственным офицерам. Посему показать вам инструкцию, определяющую цель моего плавания, я не имею нрава, да и не могу, ибо, узнав, что вы считаете мой шлюп задержанным, тотчас эту инструкцию сжег.

— Га! — воскликнул Корбет. — Вы плохой дипломат. Я вижу, что вы того сделать не могли, ибо чем теперь вы докажете мне мирные цели вашего плавания?

— У меня имеются другие документы» равным образом свидетельствующие об этом» — сказал Головнин. — Сии документы я вам могу показать.

— Ну что же, — согласился Корбет, — это тоже не плохо» Вы видите, я не желаю вам зла. Пусть целью вашего путешествия будут хотя и не географические открытия, а скажем, мена мехов у жителей западных берегов Северной Америки, то и этого будет достаточно, чтобы вас отпустить. Признайтесь, дорогой мистер Головнин, что я угадал настоящую цель вашего плавания. Выпьем же еще!

Выпили еще вина, и Головнин подумал: «О купцы, иного вы и помыслить не можете». Вслух же сказал:

— Вы большой дипломат, дорогой Корбет, вы угадали и из того можете заключить сами, что поход «Дианы» военных целей не имеет. Выпьем же еще! — предложил на сей раз сам Головнин.

— Это я люблю, — сказал Корбет, наливая бокалы. — А все ж таки ваш флаг придется спустить, дорогой мистер Головнин.

— Как вам угодно, мистер Корбет, но я этого не сделаю и флаг буду поднимать по-прежнему, — отвечал Василий Михайлович. — Но вместе с ним буду поднимать и белый флаг в знак, того, что мое судно находится на мирном положении.

Корбет отрицательно покачал головой.

— Этого, мистер Головнин, вы делать не имеете права, — заявил он, — так как лишены права передвижения и, возможно, ваше судно будет объявлено призом. Но пока, мистер Головнин, выпьем еще за ваше дальнейшее плавание.

— За это выпью с охотой, — отвечал Головнин. И оба капитана снова чокнулись.

Головнин поднялся из-за стола совершенно трезвым, чем привел в большое удивление капитана Корбета, едва державшегося на ногах.

Корбет проводил своего гостя до самого трапа, подождав пока Головнин не сядет в шлюпку.

В эту ночь на «Диане» стояла неспокойная тишина, в которой слышны были неторопливые шаги часового, ходившего по палубе, да откуда-то изнутри доносились приглушенные звуки гуслей, на которых бренчал экономический помощник Елизар Начатиковский.

У кормы «Дианы» дежурила вооруженная английская шлюпка.

Ночь была темная, небо обложено тучами. Разбросанные в гавани огни английских судов светились, как тихие, далекие звезды. Морская волна чуть плескалась у невидимых берегов. В дальних холмах плакал, как грудной ребенок, шакал.

Никаких других огней, кроме топового, на «Диане» не было. Окно капитанской каюты было плотно закрыто штормовым щитом и не пропускало ни одного луча, хотя каюта была освещена,— там происходила беседа капитана с его офицерами.

Рассказывая о встрече с Корбетом, Василии Михайлович решительно заключил:

— Что касаемо нашего российского флага, то я его завтра подниму, чем бы сие ни кончилось. Доколе у нас в руках имеется оружие и доколе мы живы, наш флаг не может быть спущен. Прошу вас помнить об этом, господа офицеры.

На другой день командор Роулей возвратился из Капштадта. Он сообщил Головнину через Корбета, что желал бы видеть русские бумаги. Головнин послал ему инструкцию адмиралтейского департамента, касающуюся чисто хозяйственных сторон экспедиции, и некоторые другие документы.

В тот же день Головнин и сам посетил Роулея, который принял его также весьма учтиво.

Роулей заявил, что, к сожалению, не нашел ни одного человека, знающего русский язык, чтобы показать ему врученные Головниным бумаги, и потому не может вынести решения до тех пор, пока не найдет переводчика и пока не посоветуется с губернатором колонии.

Затем командор Роулей сказал:

— Я надеюсь, что все кончится наилучшим образом для вас, мистер Головнин, и наиприятнейшим для меня, поэтому я не буду вам препятствовать готовиться к продолжению вашего путешествия.

Эти слова командора привели Василия Михайловича в большую радость. И сколь много ни думал он теперь о вероломстве своих английских друзей и сколь мало ни верил им, но обычная доверчивость к людям, вера в них, свойственная его характеру, вновь вернулись к нему.

Прибыв на «Диану» он отдал приказ запасаться водой к провизией и приготовил шлюп к немедленному выходу в море.

Однако через несколько дней командор Роулей, снова ездивший в Капштадт, объявил ему, что переводчика не нашлось и там, а без этого, и к тому же будучи лишь временно командующим эскадрой, он не может решить вопрос о судьбе русского судна и просит подождать прибытия из Англии уже назначенного постоянного командующего вице-адмирала Барти.

— А до того? — спросил Головнин.

— До того ваш шлюп должен считаться не как приз, а как находящийся под сомнением. Мы оставляем вам ваш флаг. Во внутренние распоряжения ваши никто вмешиваться не будет, офицеры сохраняют свои шпаги, и вообще ваша команда будет пользоваться свободой подданных нейтральной державы. Военный транспорт «Абонданс» срочно отправляется в Англию, чтобы отвезти мое донесение о вашем деле.

— Из Южной Африки в Англию... срочно! — воскликнул с горестью Головнин.

Итак, напрасны были его вера и его надежда на скорое отплытие!

Плен предстоял хотя и почетный, но долгий.

Головнин вспомнил Англию, Лондон и Портсмут, Англию адмиралтейств и министерств, таможенных чиновников, Англию, которая не сулила его «Диане» ничего хорошего.

И с этой минуты Василий Михайлович стал неустанно помышлять о побеге.

Как это сделать, было еще не ясно для него самого, но пока требовались лишь терпение и твердость и снова терпение, что сделал он теперь своим правилом, с любовью и нежностью взирая на русский флаг, который продолжал реять под жарким африканским солнцем на мачте маленькой «Дианы» в этой синей бухте среди множества тяжелых английских кораблей.