Глава двадцатая

ДУЭЛЬ НА КУПЕЧЕСКОЙ СТЕНКЕ

Приближались дни, которых старшие кадеты ждали с великим нетерпением. Это были дни летнего практического плавания на корабле с чудесным названием «Феникс».

Каждому хотелось побывать в море, полазать по реям, услышать плеск парусов, наполняемых настоящим вольным ветром, несущим корабль вперед, а не тем ветром, который приходилось воображать себе то с зюйд-веста, то с норд-оста в тишине дворцового зала, на уроках корпусного боцмана. Да и было приятно чувствовать, что кончилась зима. Душа просилась на волю.

Всю зиму Вася учился прилежно и более других ждал наступления этих дней.

И вот пришло лето, весенние штормы утихли, уже несколько дней море было совершенно спокойно. Ночью оно было невидимо и тихо дремало меж свай у причалов Купеческой стенки, а днем становилось ясным, рождало даль и глубину, радовало взоры.

А «Феникс» все не шел.

Вася уже перестал его ждать, тем более, что другое событие в гораздо большей степени волновало умы всех кадетов.

Николай Гаврилович Курганов, в шутку обмолвившийся в гостях у инспектора классов Никитина о возможном нападении шведских кораблей на Кронштадт, оказался неожиданно прав.

Из Петербурга пришло известие, что появление какого-либо неприятельского корабля в виду Кронштадта следует считать возможным, а посему надлежит принять меры.

И меры были приняты.

Батареи, защищавшие подступы к Кронштадту, были приведены в боевую готовность. И в самом Кронштадте, на Купеческой стенке, тяжелые чугунные пушки смотрели своими жерлами в сторону залива. Около них лежали картузы с порохом, и на железных подносах пирамидками были выложены чугунные ядра, а в жаровнях курились фитили, распространяя запах тлеющей пороховой мякоти.

Вдоль стенки, перед жерлами пушек, ходил взад и вперед часовой. Время от времени он останавливался и то смотрел вдаль, где по тускло-зеркальной поверхности залива скользили дозорные галеры, то поглядывал на метеорологическую вышку Итальянского дворца, откуда велось наблюдение за подступами к Кронштадту через подзорные трубы.

У пушечных лафетов стояли кадеты гардемаринских классов, но среди них было и несколько младших воспитанников, отличавшихся прилежанием в науках и примерным поведением.

Тут был и Вася. Здесь же находился и «старикашка» Чекин.

Среди гардемаринов увидел Вася и Дыбина. Странным казалось при неверном свете ночи его лицо под треугольной шляпой. И без того белый открытый лоб его был бледнее обыкновенного, черты его лица неподвижны, взгляд зорких глаз горяч. Вася подумал: «Может, сегодня хлестаться будем...»

Но до того ли было сейчас, когда они стояли рядом у одной и той же пушки!

Ущербленная луна взошла со стороны Петербурга, заиграла серебром на воде залива, и на горизонте вдруг обозначились верхушки оснащенных парусами мачт дрейфующего корабля.

— Шведы! — крикнул кто-то.

— Смирно! — скомандовал тотчас же сержант из кадетов.— По местам! Ждать команды!

На Купеческой стенке воцарилась мертвая тишина. Наводчики стали к пушкам. Дымившиеся фитили были приготовлены к запалке. Вася замер, готовясь подавать к месту картузы с порохом. Ему казалось это дело самым важным из всех, что совершались сейчас на земле.

Однако артиллерийский офицер, командовавший батареей, расположенной на Купеческой стенке, был совершенно спокоен и не торопился открывать огонь. Между тем общее напряжение все усиливалось.

— Чего ждет? Чего он ждет? — слышался взволнованный шепот наиболее нетерпеливых.

— Не горячиться! — успокаивал сержант. — А может, это наш корабль? Если было бы иначе, на сторожевых галерах зажгли бы фальшфейеры. Да и батареи в заливе не молчали бы.

Прождали еще полчаса, и напряженное настроение постепенно стало спадать. У пушечных лафетов послышались шутки и смех. Дыбин вдруг ударил кулаком по лафету и подошел к Васе стремительным шагом.

— Хлестаться! — сказал он громко, чтобы слышали все. —

Желаю хлестаться сейчас, раз шведов нет! Ты слово свое не берешь обратно, Головнин?

Это было так неожиданно, что Вася даже отступил на шаг и оглянулся.

Он увидел сержанта, глядевшего на него с любопытством и, как ему показалось, с сожалением. Подошел Чекин и с ним другие кадеты. Все стали в круг. Но в их кругу Вася не увидел смуглого мальчика с теплым взглядом черных глаз. Он мирно спал сейчас в спальне младшего класса, вдали от Купеческой стенки. И Васе никто в темноте не пожал руки.

— Не тронь его, Евстрат, — сказал Чекин. — Он зейман. Его еще ни разу не драли унтера. Разве он сможет хлестаться, да еще с тобой? Его стошнит от страха.

— Отстань! — зло оборвал Дыбин своего друга. — Он сам ответит, стошнит его или не стошнит.

— Я буду биться, — сказал Вася тихо, но так твердо, как сам не ожидал от себя. — Слово свое держу и помню. Ждал только твоего.

— Я его сказал, — уже одобрительно заметил Дыбин. — Но драться будем не по-бабьи. Мой девиз — «Отвага». А твой? — спросил он Васю, не допуская мысли, чтобы даже на кулачках можно было драться без девиза.

Таковы были дуэльные правила кадетской семьи, где каждый мог считать себя рыцарем.

— Есть девиз и у меня, — сказал Вася: — «За правых провидение».

— Такого не слышал еще. Девиз хорош. Посмотрим, как он тебе поможет. Я вяжу, не бабы мы с тобой. И драться будем у самой стенки. Бросим жребий, кому стоять к воде спиной, кому лицом. Побежденный будет купаться.

— А если утонет? — спросил Чекин, имевший трезвый ум, который, как он сам утверждал, умножался у него после каждой порки.

— У нас нет таких, чтобы шли на дно сразу, — с гордостью заметил кто-то из сидевших у лафета. — И Головнин добро плавает и Дыбин. Кидайте жребий.

— Жеребьевать! Жеребьевать! — послышались голоса у пушки.— Чекин, тебе метать!

— Чекин достал из кармана несколько медных монет и зажал их в кулаке.

— Чет-нечет! — крикнул он. — Кто не угадает, тот у стенки.

— Чет! — быстро сказал Вася. — Нечет! — крикнул Дыбин.

Вася угадал, и это показалось ему хорошим предзнаменованием. Оба противника подошли к сержанту из гардемаринов, стоявшему за старшего у пушки, и попросили разрешения схлестнуться.

— Вот черти, что выдумали! — улыбнулся сержант. — Попадет мне за вас.

Но так как и он уважал отвагу, как уважали ее в корпусе все, то в конце концов сказал:

— Деритесь, петухи, чорт с вами! — и приказал на всякий случай приготовить конец подлинней.

Дыбин снял мундир, шляпу и бросил их на руки Чекину. Потом спокойным и медленным шагом отошел и стал у самого края стенки, где глубоко внизу слышались тихие всплески воды. Вася тоже снял шляпу и мундир и встал напротив. Дыбин был шире в плечах, сильнее Васи и почти на полголовы выше его. Но не это волновало Васю.

Никогда потом не мог он простить себе, что думал в эту минуту не о том, как победить противника, и смотрел не на Дыбина, а на море, которое, лениво поблескивая, чуть шевелилось где-то внизу, у стенки. «Далеко ли до воды будет падать?» — подумал Вася. И в ту же минуту получил удар кулаком, от которого у него на мгновение потемнело в глазах. Теперь перед ним уже было не море, а сильный противник. Удары Дыбина были всегда метки, он был ловок и подвижен, даже более подвижен, чем Вася мог предполагать.

Вокруг уже слышался смех. Два раза Вася отбил удары противника локтем, в третий раз сам попал ему кулаком в висок. Но удар был слишком слаб — в нем нехватало весу.

Страшное упрямство вдруг овладело Васей. Он отбежал в сторону, быстро обернулся и всем своим маленьким, но коренастым, крепко сбитым телом бросился на Дыбина с одним желанием скинуть его со стены. Дыбин увернулся. А тело Васи продолжало двигаться, и он даже не мог уловить мгновения, когда же кончилась под его ногами стена и началась та искрящаяся от луны глубина, куда он так стремительно падал.

Он успел только перевернуться в воздухе и вытянул руки, которые первые коснулись воды, и море приняло его. Это было вовсе не страшно. Он даже открыл под водою глаза, и ему показалось, что видит сваю, мимо которой проходило его тело, потом почувствовал боль в руке. Должно быть, он ушиб ее в воде. Она плохо двигалась. Тогда он толкнул воду ногой, раздвинул ее плечами и поплыл вверх, чтобы набрать воздуху. И снова он увидел ночное небо над головой и высокую стену, с которой только что упал.