Уимс взвесил на руке самодельное оружие. «То, что надо», – сказал он сам себе.

Поднявшись со стула, стражник опустил нож в карман и схватил правой рукой связку ключей, лежавшую на столе. Собравшись уже было взять во вторую руку керосиновый фонарь, он вдруг вспомнил еще об одном неотложном деле. Выдвинув нижний ящик шкафа, стражник достал помятую жестяную фляжку, открыл ее и сделал большой глоток виски, опустошив емкость чуть ли не до самого дна. Довольно крякнув, он закрутил крышку и кинул флягу на место. Вытерев рот рукавом, Уимс взял фонарь, открыл дверь в свою каморку и вышел в первый из полудюжины темных коридоров, которые должны были привести его к камере номер 8414.

Войдя в последний из шести коридоров, Дункан Уимс принялся весело насвистывать, рисуя в воображении красочные картины того, как он будет тратить свои деньги, полученные за ночную работу. Джефри Инглбай пообещал пятьдесят фунтов и десять уже дал вперед – хорошенькая сумма за то, чтобы отправить на тот свет одного всеми забытого заключенного, дряхлого старикана, которого навещали-то всего дважды за последние годы.

Стражник был достаточно умен и не задавал лишних вопросов о том, кому на самом деле понадобилось, чтобы он выполнил такую грязную работу. Джефри Инглбай, адвокат, был худосочным, сморщенным человечком, пользовавшимся дурной репутацией, который регулярно обходил суды и тюрьмы, принимаясь за любые предложенные ему дела. Несомненно, этот сморчок был всего лишь посредником между ним и настоящим заказчиком убийства номера 8414. Возможно, Инглбай даже не знал, зачем это убийство было нужно.

«Какая разница, – подумал Уимс, подходя к двери камеры. – За пятьдесят монет я бы убил собственную мать... черт, я бы, наверное, сам себя убил!» – он ухмыльнулся, довольный такой удачной мыслью.

Повернув ключ в замке, стражник отодвинул в сторону тяжелый засов, открыл скрипучую дубовую дверь и, вытянув фонарь впереди себя, шагнул в камеру. Он все сделает очень быстро, сказал он сам себе. Всего один тычок в живот, а потом оставить тело истекать кровью на холодном каменном полу. Никто не станет сомневаться, если Уимс представит дело так, что полусумасшедший старик кинулся на него с самодельным ножом, а он, героически защищаясь, продырявил старика его же собственным оружием. «Черт, меня, может быть, еще ждет повышение за такое дело», – с восторгом подумал стражник.

– Восемьдесят четыре – четырнадцать! – позвал он достаточно громко для того, чтобы разбудить заключенного, и, вместе с тем, довольно тихо для того, чтобы не поднять на ноги обитателей соседних камер.

Хрупкая, призрачная фигура зашевелилась на металлической кровати.

– Тебя переводят в другую камеру! – провозгласил Уимс.

Его правая рука опустилась в карман, пальцы сжались вокруг обтянутой полосками ткани рукоятки ножа.

* * *

Коннор бесшумно двигался по широкому коридору второго этажа особняка поместья Плантинг Филдс. Он уже побывал в гостиной и кабинете и даже наткнулся на комнату, которая, по всей видимости, являлась спальней Сибиллы Баллинджер. Догадавшись, что она должна примыкать к спальне Седрика, Коннор пропустил следующий покой и направился дальше.

Осторожно приоткрыв последнюю по коридору дверь, он проскользнул в комнату и потянул дверь на себя, пока не услышал щелчок замка. Хотя глаза Коннора уже привыкли к чрезвычайно тусклому свету мерцавших в коридоре фонарей, он, однако, долго никак не мог разглядеть ничего вокруг. Стоя на пороге большой комнаты, возможно, спальни, он заметил справа открытую дверь, вероятно, ведущую в гардеробную. Коннор на цыпочках пробрался туда и оказался в просторном чулане, заполненном мужской одеждой.

Вернувшись обратно к двери, Коннор сделал глубокий, успокаивающий вздох и вышел назад в большую комнату. К его радости, шторы на окнах не были опущены, и лунный свет позволял хоть и очень слабо, но все же довольно отчетливо рассмотреть обстановку. Вдоль правой от двери стены располагались небольшой туалетный столик и несколько платяных шкафов. Сразу слева и прямо под окнами стояло по одному креслу.

Большая кровать, над которой висел парчовый балдахин, находилась по левую сторону, далеко в глубине комнаты, и когда Коннор прошел пару шагов по устилавшему пол ковру, он расслышал ровное посвистывание того, кто на ней спал. Коннор увидел гору одеял, укрывавших тело спящего, и, пригнувшись пониже, обошел кровать. Достигнув задней стены комнаты, Коннор разглядел фигуру спящего на спине мужчины, повернувшегося лицом к окну. Стараясь не отбросить тень на его лицо, Коннор подкрался поближе. Лунный свет падал как раз на подушки, открывая взору юноши грубые черты и широкую бороду старшего сына Седрика Баллинджера.

Практически не отдавая отчета в том, что он делает, Коннор еле слышно прошептал: «Остин...» Мужчина на кровати зашевелился, затем снова успокоился. Он по-прежнему лежать на спине, лицом к окну.

Стараясь сдерживать дыхание, не разгибаясь, Коннор перешел на другую сторону кровати и остановился. Осторожно выпрямившись, он потянулся к поясу и вытащил нож. Взяв рукоятку обеими руками, Коннор направил лезвие прямо вниз, нацеливая его точно в грудь Остина. Голубой свет, отраженный от холодной стали, заиграл на лице молодого Баллинджера, придавая его чертам бледность и еще большую надменность.

Мышцы Коннора напряглись. Он успокоил дрожь в руках, привел в порядок мысли, освежив в своей памяти образы двух бандитов, которых Остин нанял для того, чтобы его убить, и вспомнив, как семья Баллинджеров предала его отца и приговорила к жизни, которую скорее можно было бы назвать смертью, в милбанкской тюрьме.

«Сейчас! – раздался вдруг крик где-то в глубине души Коннора – Прикончи его!»

Сделав еще один глубокий вдох, он высоко поднял руки над головой и изо всех сил опустил нож вниз.

* * *

Грэхэм Магиннис зашевелился на тюремной кровати, пытаясь отогнать от себя сон, в то время как грубый, резкий голос продолжал кричать:

– Давай, поднимайся! Тебя переводят в другую камеру! Подняв правую руку, чтобы защитить глаза от слепящего света, Грэхэм разглядел, что фонарь держит впереди себя один из стражников – огромный, вечно немытый, который уже дважды приводил к старику его сына.

– К-коннор..? – дрожащим голосом спросил Грэхэм.

– Вставай! – снова приказал стражник, не обращая никакого внимания на вопрос.

– Мой сын... он..?

– У тебя нынче нет посетителей. Тебя переводят в другое место. Давай-ка, пошевеливайся!

Когда до Грэхэма дошло, что происходит, его кольнуло недоброе предчувствие. Минуло уже пять лет с тех пор, как он перестал работать и его перевели в эту камеру, из которой – старик это прекрасно знал – было только два пути: либо в рай, либо в ад.

Понимая, что у него нет выбора, Грэхэм заставил себя сесть на кровати, затем поднялся на слабые ноги и принялся складывать одеяло.

– Оставь это барахло здесь, – приказал стражник. – Возьми только личные вещи.

У Грэхэма не было никаких личных вещей, кроме пары кожаных ботинок, которыми он пользовался еще тогда, когда ходил на работу. Старик уже давно не надевал свою обувь, однако бережно хранил ее под кроватью в надежде на то, что когда-нибудь, возможно, он выйдет из милбанкской тюрьмы свободным человеком. Опустившись на колени, Грэхэм достал ботинки, поднялся и прижал их к груди. Затем повернулся к стражнику, кивнул, показывая, что готов идти, и двинулся по направлению к двери.

– Ну-ка, подожди немного, – губы стражника скривились в ледяной ухмылке, когда Грэхэм попытался пройти мимо него в коридор. – У меня для тебя есть подарочек от одного доброго дяди.

Краем глаза Грэхэм заметил блеск стального лезвия, направленного прямо в его живот. Старик дернулся было вправо, но путь ему преградила железная дверная коробка. В этот же момент он почувствовал, как воткнувшееся в бок лезвие словно обожгло его огнем.